Жизнелюб чувствовал, что что-то происходит.

Но ничего не происходило.

Шедевр, как всегда, скучно исчез, Витамин немо взывал ко мне, а я не хотел больше гадать.

Я сумею все вернуть. Моя уверенность в празднике пошатнулась. Нужны весомые аргументы. Я обязан всем помочь. Они не ошиблись во мне. Я именно тот, за кого меня принимают.

Я вошел в дом, где мы были вместе. Многие вещи исчезли. Я остановился перед скосившимся портретом Кредо. На нем виртуоз стал похоже удивленным, с наивно-вопрошающим взглядом. Сквозь треснувшее стекло я видел, как Топ остановилась на пороге. Она стояла передо мной, не замечая.

Она искала меня в пустом доме. Мне здесь места тоже нет. Если я остаюсь один. Все находятся в поиске — и уходят.

Я ошибся. Топ стремилась только ко мне.

Меня окружал лес, какого я раньше никогда не видел. Из земли выползали толстые корни. Ветви переплетались, как чьи-то большие руки.

Было тихо и сумрачно, как и положено быть в таком месте, где нет ни дня, ни ночи — вечный дремотный покой.

С изумлением я бродил между стволами, как заблудившийся ребенок.

В пещере горел костер, возле которого торжественно возвышался Шедевр. Языки пламени изгибались так похоже, что я поднес руку к их хмельной пляске.

— А тепло?

— Отдельно. Все можно изготовить, скопировать, — сказал Шедевр. — Мы не требуем у художника оригинал, а говорим — как хорошо, как верно. Итак, вообрази — модель окружающей среды, где все ненастоящее, но так, что не отличить.

Горизонт заалел, и вместо трущоб открылся вид на бескрайний газон с клумбами и бассейнами. Уже просматривались фигуры людей в парках.

— Все, как впервые, — сказал Шедевр. — Мы снова будем вместе.

На мглистом горизонте показалась луна. Я услышал далекий крик туриста. Это была окружающая среда. Я приподнялся на локте. Под утро на траве выступила роса. Она была, как настоящая.

Все было, как настоящее, в этом мире — и лес зубцами на горизонте, и виллы крестьян, и стога сена возле них, и блеск листьев, и ветер, налетающий порывами, и луч солнца перед закатом.

Местность была пустынная. Кое-где поблескивали пруды.

В утренней тишине проскрипела дверь, и из хижины вышел мужчина. Заметив меня, он вытянул руку.

— Здравствуй, Кузен, — сказал я.

С речью у него дело обстояло неважно. Но банкир справлялся.

— Пойдем, — сказал он и опустил руку.

— Как спалось? — спросил я.

Банкир покосился. Жена банкира, певица Блюдо, позвала нас к завтраку. В воздухе от ее голоса разнесся низкий звук, как от болотной птицы.

В полутемной комнате на столе дымилось бурое варево. Я сглотнул. Хотелось есть.

Я уселся на длинную скамью со всем семейством. Дети бессмысленно крутили головами.

Я прятался от властей.

Встретив в лесу сановитого пастуха Абсурда, хозяина местных земель, я недостаточно почтительно поприветствовал его и вовремя успел унести ноги.

Куклы продолжали подносить и отправлять в разевающиеся рты ложки, наполненные гущей, первоначально дуя на нее.

Дети вразнобой открывали рты, и их лица искажались безобразными гримасами.

С улицы послышались какие-то звуки. Хозяйка отреагировала первой. Замедленно перенеся обе ноги через лавку, Блюдо отправилась посмотреть, в чем дело.

У плетня, скучающе озираясь, стоял риелтор. Сейчас он захочет осмотреть банк, подумал я и потрогал стену. Она была камышовой.

Я уходил полем. Места были очень живописные. Вокруг — никого. Будем все вместе, подумалось мне. Я понятия не имел, кто где сейчас. Я раздвинул ветви. Вода стекала с камней. Послышался всплеск, и по ванне размерами с небольшое озеро разошлись круги.

Дар купалась. Солнечные пятна кругом перемешались с густой тенью.

Я кашлянул. Дар стремительно обернулась.

— Ох! Это не ты…

Девушка вдруг плеснула в меня и рассмеялась.

Вода от взмывшего со дна ила не замутилась, оставалась прозрачной, будто через фильтр пропущенной.

Дар сняла с ветки полотенце. При этом она всматривалась в густую листву, где пели птицы.

— Миф на охоте. Ох, знаешь, он недавно такого вепря добыл. Страшного!

— Твой брат отличный брокер.

Дар пропустила меня в аптеку. В углах густо топорщились метёлки трав с приятными запахами.

— Живот крутит… Знахарь был сегодня. Дал вот это снадобье.

Я самоотверженно открыл склянку с мутной коричневой жидкостью. Просто так, из любопытства. Пахнуло древесной корой. Чем-то вроде этого.

— Ты не доверяешь лекарю Гибриду?

Вопрос был задан в лоб.

— А чьи это следы на повороте?

— Вчера у Мифа был неудачный день, — поспешила сказать Дар, чтобы перевести разговор.

С Мифом мы вместе охотились. Дичи в окрестных оранжереях было много.

— К вам приезжал пастух? — спросил я.

— Пастух приезжал? — спросила Дар.

Дар обладала способностью приваживать богачей.

Пернатые в водных гладях умолкли. Темнело. В корчме на повороте было многолюдно и шумно. Чадили лампы. Стол в центре занимала компания поэтов. Я отыскал место в углу.

В окошко, будто заглядывая, светила луна. Поверхность стола была основательно засалена.

— Рано темнеет в этом году, — громко произнёс одутловатый толстяк. В одной руке он держал ломоть жареного мяса. Сумрачный его взгляд остановился на мне, и я отвернулся, будто он мог узнать меня.

Прислуживала девица в переднике и чепце. Телеведущая улыбнулась мне. На щеках появились упругие ямочки, а сами щёки, приподнявшись, вверху округлились и стали похожи на румяные яблочки.

— Ах, какой мальчик! — сказала она лукаво. — Ты кто?

Остальные мужчины, занятые едой, едва глянули на меня.

— Чего тебе подать? — Служанка не отставала.

— Принеси чего-нибудь, — сказал я тихо, чтобы не обращать на себя излишнего внимания.

— Есть гусь с яблоками.

Она налегла на край стола, опираясь кулачками о поверхность.

— Да-да, — сказал я.

Вуаль, вздохнув, отправилась за гусём.

— К обеду доберёмся до города, — сказал толстяк.

— Раньше, — мотнул нестриженой головой другой мужчина.

Толстяк вытер рот.

— Ты какой дорогой собрался идти? — поинтересовался он.

— Как — какой? — сказал второй мужчина. — Мимо эстрады.

Толстяк откинулся. Он с превосходством смотрел на своего спутника.

— Ты что, новичок?

Нестриженый мотнул головой. Аромат что-то упорно грыз.

Вуаль поманила меня. Мне ничего не оставалось, как пойти к ней.

Но я не успел дойти до прилавка. Кошмар сидел, расставив ноги в грубых башмаках, мешая мне пройти.

— Вы не могли бы убрать ноги? — сказал я. Раздался взрыв смеха. Моя просьба всех дико рассмешила.

Поэты, сидящие за большим столом, гоготали от души, давясь от хохота. Аромат смеялся, не переставая грызть.

Кошмар лениво ухмыльнулся, что-то в его взгляде заставило меня быстро обернуться, и я успел уклониться от летящей обглоданной кости, которой, желая наддать веселья, решил угостить меня Аромат, и кость хлопнула грубияна по лбу.

Он замахнулся, я перехватил его руку и врезал ногой в живот, для лучшей усвояемости его содержимого. Кошмар с грохотом повалился, а его сотрапезники вскочили.

«Вот, началось», — подумал я, отступая, и телеведущая с гусем отступала вместе со мной.

Сидящий у камина молодой человек встал.

Весь вечер он просидел один, молча. У него было ковбойское лицо и примерно такой же наряд.

— Эй, вы! — окликнул он мужчин негромким, но зычным голосом.

Лучшим выходом было бы немедленное бегство, но юноша, заявивший о себе, начал действовать. Он был очень ловок — его руки и ноги работали, как шатуны. Мужчины валились на столы, охая. Они пытались схватить его, но он ускользал, как уж, и был быстр, жалил, как оса. Похоже, это было ему в охотку, он был спокоен и не суетился.

Стулья трещали и ломались, не выдерживая груза упитанных поэтов. Им было до него далеко. Теперь я видел, что с ними можно было справиться. Я приободрился, почувствовав себя увереннее в этом мире, где была предусмотрена возможность защититься.