Они мотали головами, вставали, отталкиваясь руками от пола. Некоторые начинали приводить себя в порядок, другие сразу выходили с решительным видом. Мы с Лагуной оказались в самой их гуще. Но на нас никто не обращал внимания.

Улица была запружена народом. Это были горожане, спешащие на рынок.

— Мы завели модель, — возбужденно сказал Лагуна, обернувшись ко мне. — Представляешь? Мы снова вместе.

Модель заработала. Ее механизм сдвинулся, словно мельничное колесо завращалось.

Интересно, успели экскурсанты вернуться? Праздник всех застанет врасплох. Кроме моторного Лагуны.

Он затащил меня в погребок, и мы сразу попали в объятья смешливого Витамина, вовсю хозяйничавшего за прилавком в засаленной жилетке.

— Первые посетители! — заорал он.

— Вина! — громогласно потребовал Лагуна.

— И мне! — тявкнул какой-то малый, с утра еще не протрезвевший.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что с Лагуной лучше не связываться. Он с явным удовольствием, без малейшего усилия, как тюфяк, ухватил неустойчивого малого и метнул его в проход.

Уклоняясь от него, в кабак зашли две небритые личности, отнюдь не аристократы.

Какие неотложные дела их привели в город, нетрудно было догадаться. Один, с черной повязкой, бросил пару монет на прилавок.

Витамин не спеша нацедил вино, наслаждаясь самим процессом торговли.

Отбросы общества по очереди свободолюбиво обнялись с Лагуной, прихлопывая друг друга по спине.

— Мы с ярмарки. А ты где промышлял? — поинтересовался второй, с бородой.

— Я? Я был… на соседнем аукционе.

— О! Поживился там?

— А то!

— Хорошо бы глянуть на улов, — сказал кривой. — Хотя бы одним глазом. — И он засмеялся, и вслед за ним натужно захохотал бородач.

Я встал.

— Если захочешь найти меня, — сказал Лагуна, — приходи к заброшенной мельнице. Расположенный покуролесить, он не удерживал меня.

Я пошел по булыжной мостовой. Это была всё та же столица, с условием, что царят простые нравы, быт и вещи.

В общественном туалете устроился Офис. Во взгляде его читалось мрачное торжество. Нашелся, специалист. Кому он нужен, писарь. В наше время.

Всякая специализация может потерять свою значимость. Часто раздутую.

К городским воротам прислонился метод с ложкой.

— Что, уже не узнаешь меня? — весело спросил он. — Через меня все проходят. — Абсурд, слегка закатив глаза, поморгал. — Заходи, пропущу.

Я попятился от него. Метод недоуменно пожал плечами и уселся, уложив ноги на ложке, как на указателе.

Я отошел и обернулся. Абсурд тотчас эксцентрично приподнял шляпу.

Внизу, возле моста, я снова оглянулся. Абсурд, скучавший один, приветственно поднял руку и держал ее до тех пор, пока я не отвернулся. Это не метод, с тревогой подумал я. Таких методов не бывает.

Деревня виднелась за холмом. Места вокруг были буколически живописные. В небе повисли белоснежными шапками облака. Широкие лучи солнца веером пробивались сквозь них.

Склоны холмов были покрыты курчавой зеленью. В скалах несмолкаемо журчали невидимые ручьи.

В долине застыли валуны — здесь пейзаж выглядел величественным, как на картинах старых мастеров, воздух был желтоватым, густым, будто изнутри светился.

Рядом, поравнявшись со мной, заскрипели колеса. На повозке развалились двое деревенских парней.

Повозка везла сама. Один парень лишь придерживал вожжи, другой смотрел в сторону.

— Садись, — без лишних церемоний, как это принято у крестьян, предложил первый.

Я вспрыгнул на край повозки.

— Не помешал? — спросил я у второго. Тот старательно, как-то преувеличенно четко покачал головой из стороны в сторону, не показывая лица.

Первый затянул деревенскую песенку, под которую я и задремал.

— В гости? — Песня оборвалась. — Интересно, к кому?

Второй повернул круглое лицо с беспорочными голубыми глазами.

— А ко мне.

— Корка! — вырвалось у меня.

Ярмарка была в разгаре. Единственная улица была заставлена повозками.

Крестьяне танцевали, пели, обнимались, торговались, словом, веселились. Улица превратилась в место встреч. По случаю праздника все разоделись. Между взрослыми носились дети, свиньи, собаки, куры. Из погребов выкатывались бочки.

Зрители обступили помост, где происходило представление бродячего балагана. Актеры заламывали руки, прижимали сцепленные пальцы к груди.

В углу сцены появилась фигура в плаще, в маске Мифа. В другом углу показались фигуры разбойников. На одном была маска отпетого Лагуны.

Атакованные брокером поэты пробрались по сцене, прикрываясь локтями.

Крестьяне бешено зааплодировали и изготовились внимать дальше. Я заметил Топ, одетую в простое деревенское платье.

— Страшный банкет захватил город, обменял публику…

Маска Шедевра под занавес скорчила безобразную гримасу. Мифа играл Феномен.

Зрители щедро одаривали новыми рукоплесканиями исполнителей такой замечательной, трагической, истории. Топ среди них уже не было.

Бродячие артисты потянулись к бочке, где их радушно приветствовали.

— Лихо закручено, — сказал Корка про всю эту галиматью. — Да и уметь надо — на глазок стать другими! Знавал я их когда-то…

Столы были уставлены яствами. Вид у еды был отличный, превосходный.

Началась борьба. Один увалень одолел другого. Против победителя, к моему удивлению, вышел Корка. Глаза у него азартно блестели. В детстве Корка никогда не боролся, только жадно наблюдал за разными приемами. Он тут же, на моих глазах, провел один из них, и увалень был повержен.

Во время соревнований Топ стояла недалеко от меня, но потом скрылась за спинами.

Без Шедевра все вели себя свободно. Это ощущалось во всей атмосфере ярмарки.

Шедевр внушал всем ужас.

— Видал, как я их? — с превосходством сказал Корка. — А вы все думали, я слабак.

Столичные жители стали собираться домой.

Они запрягали своих лошадок непослушными руками, пересмеивались, подталкивая друг друга в бока, укладывали покупки и смотрели сквозь меня.

У Корки было целое хозяйство. Он уложил в очаг охапку дров. Огонь охватил их, и внутренний двор осветился.

На деревню опускался вечер. В глубоком небе появились первые звезды. Я оперся о плетень. Селение готовилось ко сну. В окошках появлялись тусклые огни.

По небу пролетела птица. В тишине вечера еще долго слышались ее тоскливые удаляющиеся крики.

В это время появилась Топ и села у очага, низко опустив голову. Корка стал рассказывать историю о недавно появившемся оползне. Будто бы это недавно снесенный особняк соседа.

Все домочадцы Корки при этом стали оглядываться. Топ смотрела на огонь.

Блестевшие в его неверном красноватом свете глаза, приоткрывшиеся губы делали ее лицо необыкновенно привлекательным, и простая одежда только подчеркивала ее красоту. Я тихо сказал ей:

— Выходи, когда стемнеет.

Глаза вспыхнули, но она тотчас опустила их. Губы шевельнулись.

— Да…

Корка стоял на пороге босой, в расстегнутой рубахе.

— Ты можешь простудиться, — сказал я.

— Терпеть не могу эту одежду. Когда меня разодевают, как куклу. Мне всегда хотелось с себя все сбросить.

Так он ни о чем и не спросил меня. Наверно, привык верховодить здесь, на чужбине.

Все улеглись. Лунный свет еле проникал сквозь закопченное окно. Переполошу весь этот курятник, подумал я, пробираясь в темноте.

— Ты куда? — спросил Корка.

— Ты не узнаешь меня?

Он усмехнулся.

— Я тебя прекрасно вижу.

Это как раз необязательно, подумал я, пытаясь избавиться от ощущения ловушки. Пожал ему руку в темноте и прикрыл дощатую дверь. Было тихо, только слышался запоздалый гуляка. Деревню окружал лес, из которого доносились пугающие шорохи.

Я встал у плетня. «Привет», — услышал я и обернулся. Топ слегка запыхалась.

— Ты нашел меня.

— Где ты живешь?

— У мельника.

Мы стояли, освещенные луной. Топ казалась незнакомой, но от этого еще привлекательней. Простое, мешковатое платье делало ее хрупкой, и я почувствовал, что должен защитить ее от неведомых опасностей. Пока их заметно не было, но они наверняка существовали. Не может не быть опасностей.