Член стоит просто адски, мешая здраво рассуждать.

   А под руками будто горит ее кожа. Соски. Упругие. Маленькие. Острые, как камушки. Нежно-розовые. Такие упругие, от которых жар разносится по всему телу. Простреливает. Обжигает. Кровь вскипает на раз.

   Выдохи ее рваные.

   И упругость.

   Охренеть, какая упругость внутри, в ее теле.

   Я такого тела, кажется, даже не видел. Хрупкая. Нежная. Бархатная везде. И внутри.

   Внутри она рай. Сладость. Нектар. Пища богов.

   Тысячи женщин у меня было. Тысячи, а, может, и десятки тысяч.

   Но никогда. Никогда такой не видел. Не прикасался к такому телу. Никогда такой к себе не прижимал, не пробовал.

   И никогда. Кровь. Не кипела так при одной мысли, при одном всполохе воспоминания о женщине.

   Вспышка – и кожа ее под руками.

   Как бред. Как наваждение.

   Еще одна, – и ее рваный стон, что пробивает кожу. Насквозь.

   И тело. Все ее тело под моей кожей.

   Упругие бедра. Грудь, – сочная, что в ладонях сжимается. Губы.

   Мягкие. Упругие. Нежные и страстные одновременно.

   Я, блядь, еще с первого прикосновения к этим губам знал, что удержаться невозможно. Как только пальцами провел. Прикоснулся. Невесомо.

   Тут же обожгло. Пронзило всего насквозь. До затылка.

   Уже тогда въелась.

   И глаза.

   Глаза эти невозможные.

   Царапают.

   Нет ее, а будто взгляд на меня поднимает.

   Нежный. Томный. Сверкает черными алмазами.

   И царапает. Прямо под ребрами. Царапает так, что растереть грудь себе хочется. Вырвать это оттуда. Изнутри. Пусть даже ребра превратятся в крошево. Но вырвать!

   Они оба правы.

   Нас просто перестали бояться после этого.

   После того, как я впустил в дом эту девчонку. И не смог. Не смог удержаться. Пеленой накрыло. Впервые в жизни.

   И даже думать не о чем.

   Я не должен был идти на эту сделку.

   Когда тебя оскорбили, плюнули в лицо, а после этого еще и предлагают откуп, это, по сути, еще один плевок. Двойное оскорбление.

   Вытрись и прими оплату, как собака, за то, что тебя унизили.

   А кто берет плату за такое, об того бесконечно можно вытирать ноги. Готов стерпеть любое унижение.  Это ниже дна.

   И я. От этой платы не смог, не смог отказаться!

Сердце разрывало ребра, когда она стояла передо мной!

   Такая нежная. Такая чистая, как мне казалось.

   И пусть я понимал уже, пусть знал, что она из семьи, где не следуют ни чести, ни законам, а, значит, как и ее сестра, способна на самое мерзкое, а все равно мне веяло от этой девочки чистотой.

   Если бы ствол у виска держали и требовали отпустить семью, я плюнул бы в лицо и рассмеялся. Принял бы пулю, но честь бы не попрал. Никакого откупа не то, что бы не принял, даже за один разговор о таком шею бы свернул.

   Бадрид Багиров и плата за унижение? В страшном сне такого не представил бы!

   Хоть сейчас и предлагаю такую же плату другим.

   Но в том-то и вопрос. Они другие.

   А я…

   Я не смог удержаться. Отказаться от нее. От  женщины, что впервые заставила мое сердце дрогнуть.

   Не смог.

   Потому и обрушился на нее со всей яростью.

   Холодно, как настоящую шлюху, брал снова и снова.

   Не ее. Себя раздирал, когда врезался в нежное тело. Когда видел, как искривляется от боли ее чувственный, манящий рот.

   Разве она может чем-то отличаться от той, другой, что залетела от чужака? Без свадьбы, да еще и перед самой свадьбой с другим?

  Не может.

   Один род. Одно воспитание. Одни и те же устои.

   Не удивлюсь, если она даже знала о разгульной жизни своей старшей сестры. Просто та, что поманила меня, опьянила, она моложе. Дать ей время, и пошла бы по рукам, как и первая.

   Все понимал. Все.

   Каждый толчок в нее клеймил мою кожу и нутро ожогами.

   Я сам себя предавал, не в силах отказаться от предложенного откупа. Предавал дважды.

   Сам себя унижал и втаптывал в грязь. Одним лишь тем, что позволил ей переступить порог моего дома.

   Сам себе плевал в лицо и утирался, чувствуя, как семя выстреливает из самого нутра.

   За оскорбление, страшное, кровное, платы не берут. Не берут!

   Стучало в висках.

   А я не мог остановиться. Снова и снова брал ее. Эту плату. Снова и снова вколачивался в нежное тело. В упругие губы, которые почти свели с ума…

   Размазывая не ее. Самого себя. И себя же ненавидя.

      Плевок. Она еще один плевок мне в лицо. Лютый. Страшный. За который убивают.

   И пусть его можно оправдать традицией. Пусть я беру взамен чужих жизней девственность и тело. По сути, всю ее жизнь, до ее последней капли.

   Но суть не меняется. Я, Бадрид Багиров, взял плату за оскорбление. Сам себя этим вывалял в грязи.

   Еще не поздно все переиграть. Еще. Не поздно.

   Избавиться от девчонки или отправить ее шлюхой в один из клубов. Продать с аукциона. И разобраться с остальной семьей.

Мари

   Уже совсем глубокая ночь.

   Я проваливаюсь наконец в очередной больной сон, как тут же подпрыгиваю на постели.

   Дверь в грохотом распахивается.

   Так резко, так мощно, что, кажется, ее просто вынесли.

   Слетела с петель.

   Но мне двери не видно.

   Бадрид.

   Он закрывается собой весь проход.

   Своим огромным исполинским телом.

   Обхватываю себя руками и в ужасе просто отползаю подальше.

   Жмусь к спинке кровати.

   Он смотрит исподлобья.

   Рвано дышит.

   Опустив голову, рассматривает меня.

   Глаза светятся яростью. Таким гневом, что просто бьет по коже, заставляя ее биться в крупной дрожи.

   Он пожирает этими светящимися, дьявольски горящими в темноте глазами.

   Сжирает меня, срывая все.

   Я не обнаженная под его взглядом. Он срывает кожу.

   И будто убивает этими глазами.

   Так, что задыхаюсь.

   Будто чувствую на своем горле огромную тяжелую руку.

   О Боже.

   Он разъярен.

   Разъярен и совершенно пьян!

– Бадрид…

   Говорю тихо.

   Пытаюсь унять эту ярость. Как-то успокоить тихим голосом.

   Отползая медленно. Все дальше. Пока окончательно не впечатываюсь в стену…

– Бадрид…

   Но он не двигается.

   Только стоит в проходе, прожигая меня этим дьявольским, запредельным огнем.

   А после…

   После в один шаг оказывается рядом.

Резко хватает, сбрасывая простыню.

   Боже. Он в ярости. Пьян. И совершенно невменяем!

   Как сам дьявол.

   Пытаюсь сжаться, но это бесполезно. Бессмысленно.

   Он резко дергает меня на себя. Одним жестким рывком.

   Шумно, как дикий зверь втягивает воздух у моего лица. Будто выпивает. Всю. Насквозь.

   И прожигает.

   Прожигает этими горящими глазами.

   Будто уже входит внутрь. Насквозь. Полностью. Заставляя кипеть и сворачиваться кровь внутри.

   Один его взгляд, один его вдох опаляет всю кожу.

   Заставляет гореть.

   Диким безумием разливаться что-то в самой глубине.

– Бадрид…

   Голова сама бессильно откидывается назад.

   Но он тут же ловит мой затылок.

   Дергает на себя.

   Впивается твердыми губами в губы.

   Жестко. Резко. Ядовито. Яростно.

   Подчиняя.

   Сжигая меня дотла.

   Ударяет языком внутрь, яростным ударом раздвигая мои губы и зубы.

   И этот удар прошибает насквозь. Все естество. До самой груди. Под ребра. Вниз живота.

   Я будто наполнена им. До предела. Так, что и выдохнуть не могу.

   Он разбивает. Порабощает. Вбивается в самую суть. Размалывает меня на ошметки.