И так же, как многие поколения школьников до них, Марк с друзьями оккупировали дом Анны Михайловны. Плотно и надолго. Это был… своеобразный клуб.
И вот Витя, Гена и Марк в семнадцать лет сели в грохочущий и пыхтящий чёрным дымом поезд и поползли в столицу Белоруссии город Минск.
Минск ошеломил своими невиданными просторами: широкие проспекты с отстроенными после войны зданиями, площадь Ленина, как полгорода Дубны.
Сдали документы, получили экзаменационные листы. У Марка он был номер тринадцать. Несчастливое это число будет преследовать его всю жизнь.
Первым неприятным сюрпризом стало то, что ни два года рабочего стажа, ни двадцать семь печатных работ Марка в Минском университете никакого значения не имели. Статус VIP и льготы имели только коммунисты.
Конкурс на факультет журналистики был запредельным – пятьдесят человек на место!
И вот сочинение – первый экзамен, по которому Марк просто обязан получить пятёрку, чтобы не сдавать ещё три экзамена.
Расселись в аудитории. Марк поднимает взгляд на доску, где, как всегда, написаны три темы сочинений на выбор. Сердце бьёт по барабанным перепонкам. И вдруг видит первую тему: «Ничто не забыто – никто не забыт!».
«Боже мой! Да это почти то же самое, что "Подвиги отцов – пример для нас!", с которым я в восьмом классе выиграл республиканскую олимпиаду, написав стихом! Готовое сочинение! Стоит просто переписать его. Слово в слово, запятая в запятую».
Радость неописуемая. Пульс – в норме.
И тут медленно, ядом в уши тихий дьявольский шёпот откуда-то из подсознания: «Тебе же на консультации ясно сказали: ещё ни один абитуриент, написавший сочинение стихом, не получил даже тройку. Ну напишешь. Отхватишь двойку. А потом сам же изгрызёшь себя заживо: "Что, получил? Ведь предупреждали! Самый умный?"»
Радость погасла. Скрепя сердце, Марк взял другую тему: «Катерина – луч света в тёмном царстве» по пьесе Островского «Гроза», которую в литературном кружке школы они знали чуть ли не наизусть. За два часа спокойно написал, конечно, прозой.
И в полной уверенности в законной пятёрке сдал сочинение экзаменаторам за полчаса до окончания предоставленного времени.
А через день Марк с друзьями поехали смотреть оценку Марка по сочинению.
На мраморной колонне был вывешен список. С трудом отыскав свою фамилию, он прочитал: «Хорошо».
Сердце упало. Перед ним стояли Витя и Гена, оба отстрелявшиеся на отлично, уже студенты, и смотрели с таким недоумением и жалостью, что лучше б ему не родиться.
На экзамен по русскому шёл спокойным и уверенным. На вопросы по литературе отвечал практически одними цитатами, что в то время считалось высшим пилотажем. По билету никаких претензий. И вдруг:
– Марк Захарович, вы приехали к нам с Украины. Почему в Белоруссию? У вас в Киевском и Львовском университетах такие же факультеты журналистики. Вы знаете, что у нас надо будет изучать белорусский язык?
– Я знаю русский, знаю украинский, с удовольствием выучу белорусский.
– Сначала все так говорят. А потом получают диплом и уезжают на родину. Где родился Адам Мицкевич?
– Простите, но ведь это польский поэт! В программе по русской литературе о нём ни слова.
– Да, но если бы вы окончили белорусскую школу вы бы знали, что родился он на территории нынешней Белоруссии, чем мы все и гордимся. К сожалению, больше четвёрки вы не заслуживаете.
– Подождите! Задайте мне ещё вопросы, любые вопросы по русской литературе. Пожалуйста!
– Довольно. Вот ваш экзаменационный лист. Успеха на следующих экзаменах!
Занавес. Ещё один балл потерян. Надежда на поступление помахала ручкой.
Не спасли и последующие оценки по английскому и истории: всего набралось семнадцать баллов. Проходной – восемнадцать.
Да ещё и пятнадцать мест из пятидесяти отдали местным коммунистам, набравшим по шестнадцать баллов.
Разбитый, Марк вернулся домой, в Дубны. Неудачник. На учителей и знакомых смотреть – глаза не поднимались.
Но всё проходит. Надо жить дальше.
Работу нашёл быстро – художественным руководителем в местном техникуме.
Время до Нового года пролетело незаметно. И вдруг звонок из Минска.
– Марик, всё надоело, физика – не моё, да и соскучился. Бросаю Минск и приезжаю домой. Встречай.
Так, проучившись полгода, закончил свои первые «университеты» Витя Белый. Неожиданно. Снег на голову. Марк аж светился от радости, предвкушая скорую встречу с однодушником.
Первая любовь
Витя вернулся, и первым делом они заглянули к Анне Михайловне.
Встреча, объятия, новостей – не пересказать. Через время в дверь постучали.
Марк открыл. Оля Орешко. Маленькая, миленькая, умница. Оля училась в параллельном классе и окончила школу с золотой медалью.
Они все знали друг друга. Знали, что в последнем классе она встречалась с симпатичным хулиганом Вовкой Дороховым, а после школы училась в Харькове, постигая тонкости математической лингвистики.
Но сейчас, встретившись взглядом («у беды глаза зелёные – не простят, не пощадят…»), Марк вдруг с разбегу нырнул в её зеленый омут и не вынырнул. «Засада!»
Час общих разговоров. Пора уходить. Попрощались с Анной Михайловной и вышли в морозную снежную ночь.
«Предложить проводить её домой?..» – А сам уже мысленно бросает голову на плаху. В ожидании удара.
Она обожгла его удивлённым взглядом, но возражать не стала.
Он шёл рядом с девушкой и лепестками роз рассыпал перед нею строчки своих стихов, устилая ими всю только что очищенную от снега дорогу. И так до самого дома.
А проводив, прибежал обратно к Вите. Совершенно влюблённый. С ног – до сердца, от сердца – до головы.
И завертелось. Она – в Харькове. Он – в Дубнах. Пять дней он разгружает вагоны на железной дороге, чтобы быстрее заработать на поездку в общем вагоне поезда в Харьков. Ночует на лавочках вокзала. Ждёт, когда Оля закончит занятия и выкроит пару часов погулять с ним. Зимой. В мороз.
Потом ей надо бежать на съёмную квартиру, готовить уроки. А Марк снова – на вокзал, на свою лавочку. Там тепло и можно сочинять стихи. Через пару дней возвращается домой.
Однажды часа в три ночи он разбудил Витю звонком в дверь. Увидев его сумасшедшие глаза, тот улыбнулся: «Любовь?!»
Родители спали. Пошли на кухню. Показывает полученную в двенадцать часов ночи телеграмму от Оли. Два слова: «Люблю. Очень».
– Витёк, прикинь, она одна… в полночь… в мороз… бежала, чтобы отправить мне телеграмму?!
Достаёт тетрадку с написанной за прошедшие три часа поэмой, в которой каждый куплет заканчивался её словами «Люблю. Очень». И конечно же, назавтра он уже был в Харькове и читал, и дарил ей эту поэму.
Пробежала зима.
Весной перед экзаменами времени у Оли стало меньше и свидания стали реже. Но письма-голуби с прозой и стихами по-прежнему порхали туда и обратно без перерыва.
«Мёртвый дом»
…Закончилась ночь, а с ней и воспоминания. Наутро Марку вручили тощий измочаленный матрас, подушку и одеяло с дырками в нескольких местах.
Алюминиевые миска, кружка и ложка. Ни простыни, ни наволочки.
Он плёлся за контролёром по длинному коридору с огромными железными дверями, грубо выкрашенными кроваво-красной масляной краской, и такими же огромными засовами на каждой из них. Наконец старшина остановился и с лязгом открыл очередную дверь.
Как долго потом будет преследовать Марка этот металлический лязг – сигнал опасности, сигнал беды. Лязг – «По чью душу?» – заставляющий вздрагивать каждого арестанта.
Марк вошёл в большую мрачную камеру человек на пятьдесят, заполненную под завязку. Лишь пара нар пустовала.
Серые неоштукатуренные стены, грубо забрызганные раствором снизу доверху (под «шубу») для того, чтобы писать на них было невозможно. И такой же серый грязный бетонный пол.
Несколько тонких чёрных матрасов лежат на замызганном полу в правом углу камеры, рядом с ничем не огороженной ямой туалета. На одном из них – молоденький черноволосый паренёк в окровавленной майке и с невыразимой печалью в огромных почти чёрных глазах.
