Очнулись в трюме какого-то грузовика, как тогда показалось. С нами ещё несколько ребят, тиртанцы, один ригорец. Через сутки нас вывели из трюма, тогда я и увидел впервые Псов войны, огромных, невозмутимых, вооружённых до зубов. С ними был… Я сразу понял, что он главный. Тиртанцев сразу отвели в сторону. Из них воинов не сделать. Думаю, что потом их перепродали кому-то. А нам этот главный объяснил, что у нас два пути — к нему в войско или в мусоросборник. А чтоб нам было легче понять, что нас ждёт, и сделать правильный выбор, он предложил простой тест. Вытащили откуда-то грязного такого старика, чёрного, еле живого. Главный и говорит: либо вы его убьёте, либо мы — вас. Сунули бластер этому Терри. Он упёрся, и его тут же на наших глазах расстреляли из лучемётов. Двое Псов тело подхватили, открыли заслонку мусоросборника и выбросили. И всё… Нет парня.

Ригорец, тот покруче оказался, пытался в этих Псов стрелять, но у них реакция лучше оказалась. И спустя минуту от него только кровавый след на полу остался.

Ну, что. Я стою один, мне в руку бластер вкладывают. Старик на полу елозит. А у меня голова кругом идёт. Знаю, не сделаю, и меня не будет. Никто о моём геройстве не узнает, но и в человека стрелять… Вот тогда я свой опыт с манипуляциями сознанием и припомнил. Мотивация-то, будь здоров, была! Жить хотелось. Но я себе цель покрасивей придумал. Выжить, добраться до своих и сдать всю эту шайку-лейку. А что? Чем не цель? А старик этот… Так нас в школе учили: видишь столб, представь, что это цветущая яблоня, ветки, цветы, аромат, ветерок налетел — лепестки полетели. И летели… Что уж тут. Разве трудно представить, что это не старик, а гнилая колода. Сучья торчат, труха сыплется. Что страшного в колоду выстрелить? И выстрелил…

Он замолчал, откинувшись на спинку дивана и изучая расчерченный полированными дубовыми балками потолок.

— Так что я один из троих и уцелел. Думаю теперь, стоило ли? Похоже, те двое удачливей меня оказались. Сунули меня обратно в трюм, куда везли, не знаю. Вывели из корабля в какое-то бронированное подземелье. Я сразу понял, что это учебный лагерь. Отвели в каземат, уложили на металлический стол, облепили датчиками. Чуть мозги наизнанку не вывернули. Я уж потом понял, что это у них такое тестирование. После него засунули в тот же звездолёт и снова куда-то потащили, уже в другой лагерь.

Тот другой лагерь находился на планете где-то на окраине галактики. Это я по звёздам понял. Размещался на поверхности, но там нормального дня не было, сумерки сменялись ночью и снова сумерки. Только привезли, сразу — под нож. Поставили на позвонок этот бубновый туз, процессор — в висок. Сразу сказали, слежка будет тотальная, если что — от меня мокрого места не останется. Лагерь — огромный полигон, кругом — прожектора, камеры наблюдения, провода под током, лазерные заграждения. На обучении всегда около тридцати особей было. Если кто-то погибал, привозили новых. Там даже при моей подготовке настоящий ад был. Ни минуты нельзя было расслабиться. В любой момент могли какую-то провокацию устроить, своего же подослать с ножом: кто жив останется, тот и живёт. Погибших не жалели. Неудачники, трусы, слабаки им ни к чему были. Гоняли днём и ночью, сквозь огонь, воду и трубы, правда, не медные, а аэродинамические. Но хуже всего — это психологическая обработка. Методы — не наши. Ломали, только в путь. Я первое время ещё о прошлом вспоминал, о цели, с которой я туда сунулся, а потом… Одна мысль, главное — выжить и сделать то, что от тебя требуют, чтоб не наказали. Наказывали тоже хитро. На провинившихся обучали остальных информацию выколачивать. Естественно ни о каких человеческих отношениях между собой и речи не было. В любой момент инструктор мог показать на кого-то пальцем: к утру — или он, или ты. Короче, со временем я о прошлом забыл, а о будущем думать вообще смысла не было. Будущее до предела ясно. Пошлют на задание, выживешь, вернешься — пока живёшь. Но рано или поздно всё равно прикончат, не чужие, так свои. Как-то привык одним днём жить, думать только о деле. Да о чём-то другом ни времени, ни сил думать не было. К тому же всё время нам кололи какие-то препараты, даже не объясняли что. Из-за некоторых так ломало, на стены лезли. В общем, сделали они из меня то, что хотели. От того мальчика, что искусством жил, и следа не осталось. Порой казалось, что всё из меня вытряхнули, перемололи и обратно засыпали. За то время, что меня там гоняли, две трети обучаемых погибло. Зато десяток выживших — настоящие асы. Ни сомнений, ни сантиментов, ни страха, ни жалости.

Сколько учили, не знаю, календарей там не было, да мне это и неважно было. Потом перевезли на базу. Оттуда посылали на задание. Первое задание было совсем простое. Отправили на какую-то дремучую планетку, где один вождь дикарей поссорился с другим, и дал заказ убрать своего врага. Пробрался ночью в лагерь, разрезал заднее полотнище шатра и заколол этого жирного борова кинжалом. Так же тихо ушёл. Потом дела посложнее были, и дырявили меня, и ловили, и били. Как-то всегда выкручивался, где ужом изворачивался, где зубы заговаривал, однажды даже жену стражника соблазнил… И всегда возвращался назад. Даже мысли не было вместо базы вернуться на Землю. Зачем? Кому я там нужен? Всё уже ясно. Последнее время только думать начал, что слишком уж долго мне везёт. Из тех, что со мной пришли, почти никого не осталось. Заговорённый я что ли? Когда за этой пробиркой послали, даже в голову не пришло, что в расход пустили. Правда, когда об этом задании сказали, вроде как удивился. Отсюда-то я явно не выберусь. Не смерть, но Мясорубка — точно. Может, на покой перевести хотят? Вроде как за заслуги.

Он с горькой усмешкой покачал головой.

— Дурак я, дурак. Они же прекрасно знали, что эта пробирка мне кровь попортила, и жить мне чуть осталось. Никто б на мое лечение сил и времени тратить не стал. Новых уже подвезли, молодых, сильных, злых. Вот меня и кинули сюда, чтоб не возиться.

Какое-то время он задумчиво смотрел куда-то в сторону, а потом взглянул на меня.

— Знаете, что самое плохое. Только теперь я понимаю, что будет мне этой жизни не хватать. В ней какой-то кураж был, лихость, особенно когда сделаешь дело или вывернешься из чьих-нибудь когтей. Адреналин кипит. Что-то по жизни мчит, пусть в самое пекло, но от этого свиста в ушах какое-то упоение. Меня не так часто на заказные убийства отправляли. Обычно нужно было добыть какую-то вещь, информацию, уничтожить объект, похитить нужного человека. Да и убивать я, правда, не любил, хотя и особо не расстраивался по этому поводу. Быстро привык. И жалеть там было некого. Одна шваль другую заказывала. Дикари, заговорщики, торговцы наркотой, оружием, живым товаром. Тетку раз заказали, которая мор на город наслала, — он усмехнулся. — Я не поверил, пока её сам не увидел. Пристрелил её больше со страху. Понял, что больше ни секунды её взгляд не выдержу, рухну на месте и концы отдам. У неё в землянке человеческие кости к стенам гвоздями приколочены были. Так что, в тот раз я, вроде как, даже доброе дело сделал. Но против землян или кого-то из Объединения меня ни разу не посылали. Я думаю, убил бы я вашего старпома? — он на минуту задумался, а потом кивнул: — Убил бы. Я стоял, думал, как лучше ударить, чтоб сразу насмерть.

— Это тогда, — проговорила я. — А теперь?

Он как-то болезненно поморщился и вздохнул:

— Ну, вы же знаете, меня на задания никто не программировал. Чтоб такие миссии выполнять голова ясная нужна. Зачем мне теперь его убивать? Это задание я провалил. И слава звёздам. Пусть живёт ваш Хок.

— Не о нём сейчас речь.

Он задумчиво кивнул.

— Говорят, что без прошлого нет будущего. А прошлое ко мне потихоньку начало возвращаться, вот только будущее от этого светлее не становится. Не узнаю я себя. И не верю себе. Не хочу возвращаться. Правда, Дарья Ивановна, не хочу.

— Значит, будешь, как прежде, на хозяина работать?

— Не долго, — вздохнул он. — Док сказал, мне не так долго осталось своими ногами ходить, а потом… Никто со мной нянчиться не будет. Так что пусть идёт всё так, как идёт. Вам я зла не сделаю, но и достойного представителя человечества вам из меня воспитать не удастся.