Из цитировавшихся выше показаний в Тамбовской приказной избе: «И тот же де город Царицын они, поп Андрей и Ивашка и пушкарь Потапка с товарыщи, для приходу совсем укрепили и надолобы около города поставили. А город де крепили и надолобы ставили теми людьми, которые неволею, всяких чинов люди, поиманые на судах. А говорят де они, воровские казаки, меж собою почесту, что они, пришол под Астарахань и управясь де с Астараханью и укрепя Астарахань, пойдут де они, воровские казаки, с тем вором и с изменником Стенькою Разиным к Москве и на Москве побьют бояр, а ныне де Волка река стала их, казачья». Ну вот наконец и Москва появилась... А между тем Разин перекрыл для судоходства всю Волгу; Фабрициус считает, что это было отнюдь не пиратство, а сознательно установленная блокада, в результате которой Астрахань осталась без хлеба и боеприпасов, а Москва без рыбы и соли; более того, свелась на нет торговля с восточными государствами.
К исходу первой недели пребывания повстанцев в Царицыне дозорные донесли, что от Саратова идёт караван с тысячей стрельцов под предводительством стрелецкого головы Ивана Лопатина. Разумеется, разинцы ещё пуще стали стращать горожан: теперь им всем одна дорожка на виселицу. «Да царицынские ж де жители говорили им, стрельцом, что бутто они, стрельцы, шли в Царицын с тем, чтоб их, царицынских жителей, вырубить всех» (Крестьянская война. Т. 1. Док. 130. Расспросные речи московских стрельцов в Белгородской приказной избе 2 июля 1670 года).
Лопатин не знал о падении Царицына. Казаки решили, не подпуская его к городу, напасть первыми. Конница пошла берегом, пехота на стругах. Несколькими километрами выше Царицына, у Денежного острова, казаки атаковали стрельцов. Повторилась история с персидским флотом: струги Лопатина были тяжелы и неповоротливы, и толковых моряков на них не было. От флотилии в один миг почти ничего не осталось; несколько лопатинских стругов пытались укрыться под защитой города, но там попали под перекрёстный огонь, и стрельцы были вынуждены сойти на берег. Всего в сражении было убито 500 стрельцов, потери разинцев неизвестны. Вряд ли велики: на воде никто лучше казаков воевать не умел... А вот сухопутные сражения с правительственными войсками разинцам никогда не удавались — легко громить они могли только татар и других кочевников.
Из «расспросных речей» в Белгородской приказной избе стрельца Л. Пахомова и его «товарыщи» (Крестьянская война. Т. 1. Док. 130): «И голову де Ивана Лопатина взяв живого, он, Стенька, велел наругаться всячески, и кололи и посадили в воду. Да и сотников и пятидесятников и десятников, которых взяли живьём, наругався, посадили в воду многих. А ныне остали живы полуголова Фёдор Якшин да стрельцов с 300 человек. И всех он, Стенька, посадил в суды неволею...» Далее Пахомов «со товарыщи» рассказывали, как к ним, убежавшим от Разина, пристал поп Никифор, тоже бежавший. Впоследствии поп давал показания: «...он де, видя Стенькино воровство и над православными християны поругательство и что он и товарыщи его, казаки, в пост и в пятницу и в среду мяса едят, он убежал». А вот как, по рассказу стрельца Пахомова, обстояло поповское бегство: «...и узнали у него подушку с головы Ивана Лапатина. И они де ему почели говорить, что де с такой рухледью лотка их не подымет, и он де почёл их бранить и одного по щекам бил и говорил: будет они ево с собою и ево рухледью в лотку не посадят, и он де в городке скажет казакам и их де тотчас посажают в воду. И дву человек их таварыщей от лотки отбил и свою рухледь положил, и те де стрельцы в тех местех остались. А они де, убоясь того, чтобы поп про них Стенькиным казаком не сказал, а посадили ево с тою рухледью в лотку и везли и дорогою были у него в гребцах поневоле». Стоит ли удивляться, что казаки относились к служителям церкви без особенного почтения...
Впоследствии, разумеется, все, духовные и светские, военные и штатские, показывали, что служили Разину «неволею». Как было на самом деле — во всяком случае, с московскими стрельцами, — сказать трудно. Разин делал примерно то, что на его месте делал бы любой воевода, и, как покажет дальнейшее, был несколько менее своих соратников склонен всё решать казнями: план ведь у него теперь был совсем иной — привлекать, а не отталкивать. Но куда ему было девать стрельцов, отказавшихся перейти на его сторону? С тюрьмами казаки морочиться не любили, предпочитая более простые и радикальные методы наказания или расправы. А. Н. Сахаров:
«Разин подошёл к стрельцам разгорячённый после боя; запыхавшийся, промокший, грязный, сабля в крови. Шумно дыша, надвинулся на Лопатина, схватил его за ворот, закричал:
— Государев изменник! Боярский прихвостень! На кого же вы руку поднимаете? На своего же брата, простого человека! Эх вы, служилые! — Потом отошёл, отдышался, заговорил по-другому: — Скажите же, как к вам был голова — добр или недобр? Говорите, не бойтесь!
Зашумели стрельцы, сначала робко, потом всё слышнее, кто-то закричал, что мучителем был голова, другой выкрикнул, что забил до смерти Лопатин двух стрельцов во время пути, а иных без вины примучивал. Тогда обратился Разин к своим казакам:
— Что будем делать с головой?
Закричали казаки:
— В воду! В воду посадить голову!»
Всё как обычно: коллектив велел, слуга коллектива одобрил, коллектив исполнил... Любопытные показания дал 4 сентября 1670 года в Разрядном приказе стрелец Г. Свешников (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 37) о том, что «воровские казаки» говорили: «А которые де московские стрельцы были с Ываном Лопатиным, и про тех бутто великий государь не ведает, а отпускали их на низ с Москвы бояря без ево, государева, ведома, и дали им своей казны по 5 рублёв, да их же поили вином, чтоб за них стояли». Пройдёт время, и казаки сами станут обещать тем, кто вступит в их ряды, «по 5 рублёв».
От коротоякского воеводы Вындомского люди толпами бежали к Разину, его за это ругала Москва; документация того периода — в основном о сборах «служилых людей». Москва наконец совсем проснулась и обнаружила грозную опасность. Донесение в Разрядный приказ козловского воеводы С. Хрущева от 27 июня 1670 года (Крестьянская война. Т. 1. Док. 127): некие торговцы слыхали от неких казаков, что «с Волги от того от Стеньки ево Стеньки воровские станицы пригоняли на Дон в Паншин де городок полон татар и татарчонков и баб татарских и девок, а сказывают де, государь, что громил он, Стенька, по степи едисанских татар... говорят де Стенька побил на Волге твоих великого государя людей, стрельцов. А которого де города стрельцов побил, они подлинно не слышели. Да донския же де государь, казаки говорят промеж собою, что де тот вор Стенька Разин пошол для воровства под Астарахань, а воровских де Козаков с ним, Стенькою, тысечь с 7». Донские казаки, надо думать, ничего пока не имели против разинских экспедиций: те, кто инвестировал в них, получили хорошую прибыль, а правительственную блокаду пока ещё не почувствовали.
Несколько источников говорят о семитысячном войске, но у страха глаза велики. Стрейс: «...за пять дней его войско увеличилось от 16 тыс. до 27 тыс. человек подошедшими крестьянами и крепостными, а также татарами и казаками, которые стекались со всех сторон большими толпами и отрядами к этому милостивому и щедрому полководцу, а также ради свободного разбоя». Никогда у Разина не было ни двадцати семи, ни шестнадцати тысяч человек. Вообще Стрейс, в отличие от Фабрициуса, приврать ради красного словца очень даже не прочь: «Всюду говорили об убитых дворянах, так что господа, одев дешёвое платье, покидали жилища и бежали в Астрахань. Многие крестьяне и крепостные, чтобы доказать, кто они такие, приходили с головами своих владельцев в мешках, клали их к ногам этого главного палача, который плевал на них и с презрением отшвыривал и оказывал тем хитрым героям почёт вместе с похвалой и славой за их храбрость. (Не подтверждается ничьими показаниями. — М. Ч.).
Стенька... держал себя королём. Они повиновались его малейшему знаку и были ему верны, как если бы он был самым великим монархом в мире. Когда он напивался допьяна, что с ним часто случалось, то по малейшему поводу приказывал рубить головы в его присутствии и даже сам прикладывал к тому свои жаждущие крови руки, и такое несчастье постигало большею частью начальников, ибо простой народ всячески подмазывался к этому хитрому тирану, и они служили ему, чем могли, убивая одного начальника за другим. Когда ему только приходило на ум или когда на самом деле его офицеры обижали солдат и те заявляли об этом, ничто не могло спасти офицеров, и низших слушали, а высшие расплачивались. Благодаря этому сила его росла день ото дня...»
