– От извечного спутника приближающейся старости – седины, – ответил брат Авделай. – И чтобы вы не усомнились в этом, я принёс с собой несколько флаконов, – и он достал и поставил на стол ещё три пузырька. – Разбавляя этот порошок по унции на один мерный кубок, давайте этот напиток сильно поседевшему человеку в течение года, и вы заметите, как он избавится от седины навсегда. А в подтверждение того, что он не несёт вреда, я выпью целую порцию перед вами.
Брат Авделай наполнил водой из графина, стоящего на столе, мерный медицинский кубок, взвесил на чаше аптекарских весов несколько гранул порошка из флакона, и, добавив их в воду, одним залпом опустошил сосуд.
Священники, между собой перешепнулись и один из них, тот, который был полнее остальных и сидел посередине, встал и сделал в огромной книге, лежащей на проскинитарии, какие-то пометки.
– Мы проверим ваш порошок, можете занять место в зале, – сказал он громко и тут же добавил, – хотя практической пользы в вашем изобретении мы особо и не увидели, так как такое явление, как седина, навряд ли можно назвать недугом. А применение данного лекарства, скорей всего будет пользоваться спросом лишь у великовозрастных дам. Но тем ни менее год вам зачтён, и мы надеемся, что этот своеобразный способ омоложения принесёт вам, а, следовательно, и нам, в будущем хороший и стабильный доход.
Брат Авделай вздохнул и немного сконфуженный критикой в свой адрес, подобрав плащ и шляпу, спустился с кафедры в зал.
– Вызывается брат Ескендир, – назвал имя следующего брата, полный священник.
На этот раз на кафедру вышел более зрелый человек. Под его шляпой скрывался весьма высокий лоб, частое свидетельство ума и интеллекта, тем более что, тонкий нос с горбинкой, выраженный взгляд и выступающий подбородок с ямочкой лишь дополняли это предположение.
– Вашим заданием служило изобретение медицинского инструмента, – напомнил ему священник. – Помнится в прошлый раз, вы удивили нас своей научной работой по описанию головного мозга. Удивите же нас и теперь.
– Вот, – вытащив из внутреннего кармана какую-то трубку, которую он протянул священнику, произнёс брат Ескендир.
– Что это? – вертя переданную ему вещицу в своих руках, спросил его священник.
– Это слуховая трубка для прослушивания ударов сердца, – ответил брат, и через секунду добавил, – надеюсь, в практическом применении этой трубки у вас не возникнет сомнений.
– Да, да, – пробормотал священник, и, подойдя к брату Ескендиру, наладился приложить трубку к его сердцу. – Вы позволите?
– Ну конечно, – выпятив грудь колесом, ответил брат и даже распахнул немного камзол.
Простояв пару секунд в позе слушателя сердца через новый прибор, священник выпрямился и громко произнёс хвалебную речь, в довершение которой, помахивая трубкой, он сказал:
– Вот, что я называю настоящим открытием в медицине. Этот простой, но в то же время сложный прибор, теперь поможет нашим коллегам в слушании сердца совсем ещё молодых и невинных девиц или великовозрастных дам, благодаря чему не будет прежнего стеснения между лечащим врачом и его стеснительной пациенткой или её ревнивым мужем и педантичным отцом.
– Попав однажды в подобную ситуацию, я и нашёл решение этой задачи, – сознался с улыбкой на лице брат.
– И уже дали своему изобретению название?
– Я назвал его «Le Cylindre».
– Что же, вижу, что и вы справились с вашим заданием и даже без предварительного обсуждения с моими заседателями, ставлю вам зачёт.
Сделав в книге, старым облезлым пером, очередную пометку, священник положил трубку на стол и попросил человека вернуться обратно в зал.
Но эти два открытия, сделанные первыми братьями, оказались чуть ли не самыми эффективными и единственными по сравнению с теми, которые были представлены после них. Дальше следовали лишь усовершенствованные версии уже существующих лекарств и некоторых хирургических инструментов, которыми мало кто впечатлился.
Наконец, когда последний брат, представивший газ, выходящий из колбы при смешивании некоторых порошков, для введения, оперируемого пациента в состояние временного обморока, покинул кафедру, из-под железной винтовой лестницы послышались громкие хлопки.
Все братья разом обернулись, а один из священников даже вытянул шею, чтобы разглядеть внезапно выдавшего себя, таким образом, чужака.
– Кто посмел проникнуть сюда кроме посвящённых и так нагло себя обличить!? – воскликнул худощавый священник, свешиваясь с кафедры и грозя пальцем в сторону внезапных хлопков. – Приказываю тебе выйти, ибо в любом случае тебя ждёт лишь смерть!
– Возможно, чужак не в силах распознать благородный язык Цицерона? – после секундного затишья, предположил полный священник.
– Значит, вот какому досугу посвящают себя священнослужители в свободное от молитв время, – тут же послышался чей-то голос из-под лестницы.
Причём тот, кто это сказал, произнёс все слова на чистейшей латыни.
– Кто бы ты ни был, выходи! – повторил свой приказ худощавый священник.
– Извольте, – отозвался незнакомец и медленно вышел из своего укрытия.
– Кто ты, и что здесь делаешь? – тут же последовал допрос от того же священника. – Как вообще ты сюда попал и как посмел находиться среди нас, посвящённых?
Словно экспонат, с любопытством рассматриваемый со всех сторон, незнакомец прошёл через зал и поднялся на кафедру. Он был весьма высок, даже выше первого священника, широк в плечах, даже шире второго священника, и имел очень выразительные, почти отточенные черты лица; широкий лоб, нос, выдолбленный, словно из мрамора, чётко очерченный рот и мощный волевой подбородок. Из-под кустистых, ровных бровей смотрели круглые огромные глаза с неестественно тёмными, большими зрачками. А его взглядом, можно было выжечь на камне собственное имя.
– Да как же ты смеешь ступить сюда, на арену науки и великих учёных! – громко возмутился священник. – Похоже, ты торопишься умереть!
Но только несколько братьев бросились к кафедре, чтобы, по всей видимости, схватить нечестивца и спустить его вниз, как незнакомец резко скинул с себя плащ с ярко-красной подкладкой и, расстегнув верхние пуговицы камзола, показал всем присутствующим висевшую на своей шее подвеску. Будучи из чистого золота, она держалась на толстой золой цепочке, и представляла из себя перевёрнутый циркуль с крестом, цветущей над ним розой и доминирующей сверху пятиконечной короной, усыпанной крупными, сверкающими бриллиантами.
Подвеска была достаточно крупной и соответственно очень дорогой. Увидев этот знак, священники невольно вскрикнули, а тот, который был полней остальных, протянул к бегущим на кафедру людям, руку, как бы желая остановить их. Заметив этот жест, братья тут же замерли и встали, как вкопанные.
– Кто ты, брат? – задал незнакомцу вопрос, худощавый священник.
– Я, тот, кто есть, и тот, кто грядёт, – ответил незнакомец. – Я, «Строитель с Востока».
– Откуда же ты пришёл?
– Я прибыл сюда вслед за осенним ветром из земли великого Ормуза. Звезда Востока привела меня через Вадж-Ур прямо сюда.
– Как же твоё имя, брат?
– Данного мне при рождении имени, я не знаю. Но воспитывали и растили меня под звучным именем Маниват, которым назвал меня мой учитель и благодетель, Кольмер. А к нему я попал благодаря нашедшим меня в пустыне людям.
– Как же их имена?
– Тот, которого величали Альтотас, – по залу пронёсся вихрь удивления и восхищения, вызванного явно знакомым, всем присутствующим, именем, – называл своего приемника Ашаратом.
– А теперь не сочти нас неверующими, но покажи нам последнее доказательство своих слов.
– По вере вашей да воздастся вам, – процитировал слова из Библии, незнакомец.
Подойдя к столу, он сначала перевернул стоящие на нём песочные часы, а затем, схватив со стола длинный хирургический ланцет, одним взмахом руки перерезал худощавому священнику горло.
От такой неожиданности все присутствующие вскрикнули и в одно мгновение превратились в соляные столбы. Смертельно раненный священник схватился за свою рану и громко, жутко захрипел, захлёбываясь в собственной крови, бьющей струёй во все стороны. Вытащив язык, и выпучив глаза, он упал на колени и безрезультатно пытался остановить кровотечение. Липкая бурая жидкость уже залила всю кафедру и стала стекать на пол, образуя быстро расползающуюся кровавую лужу.
