— Как только все начнется, я позвоню Кириллу, возможно, он сможет вылететь к нам в тот же день. Он очень слаб, так что не мечтай о прежних скоростях…Но ты молодая, горячая, быстро его приведешь в норму! Сладостная встреча после чуть ли не смертельной разлуки. Что может быть лучше?

— Ты не шутишь? Он вернется ко мне? — вскинулась я радостно, хотела бодро встать с дивана и пройтись по библиотеке. Смогла лишь чуть приподнять пятую точку, живот не слабо тянул меня вниз. Я не стала спорить со своим положением, села. — Не представляешь, как я скучаю по нему! Зачем нужна такая конспирация?

— К тебе, разумеется. Вряд ли кому-то, кроме тебя, он, потрепанный жизнью, нужен. — Ответила Янина, спокойно попивая чай за круглым столиком, — Конспирация помогла нам избежать многих негативных вещей. Например, попыток дяди Миши поиграть тебе и Кириллу на нервах, это сейчас он поет во всех интервью, что твое исчезновение для него неприятная загадка, сам он был бы непрочь сделать из тебя повод для давления на брата…

— А Катя…? — не без внутреннего волнения спросила я.

— Она много работает, в единственный выходной играет в казино. С моей подачи внесла энную сумму в постройку приюта для животных, — Янина держала фарфоровую чашечку за полукруглое ушко двумя пальчиками и бросала на меня снисходительные взгляды. — Обычная жизнь одинокой деловой женщины. Кажется, завела себе любовника. О Кирилле или плохо, или ничего…

— Обо мне говорит, что я сделала аборт и живу в Штатах, — улыбнулась я. — Скорее бы Кирилл вернулся! Родить бы уже…. — Усталый вздох сорвался с моих губ, — мне хочется опять носить шмотки от Жужу, надоели балахоны…

— Алена, многие женщины отдали бы все за твое положение, да и балахоны, так называемые, из новой коллекции для беременных, очень даже симпатичные, — игриво затрясла головой Янина, поставив чашечку в тарелку. Она часто останавливала задумчивый взгляд на моем животе, будто ностальгировала о чем-то. — Наслаждайся жизнью, девочка…

Схватки начались через несколько часов после отъезда Янины, ближе к ночи. Сначала я терпела, прилегла, думая что отпустит, такое бывало: тяжесть в животе, боль в пояснице, потом все проходило. На этот раз боль и спазмы становились с каждой минутой все сильнее, отдаваясь во всем теле неслабыми толчками.

— Наоми, Наоми, иди сюда! — крикнула я прислугу, поднимаясь с постели, на которой собиралась переждать приступы. Встав на ноги, я схватилась за живот. У меня отошли воды, о чем меня предупреждали гинеколог и книжки, — Вызывай «скорую», звони Янине! Шевелись, чего смотришь?

Чилийка кинулась к телефону. Позвонив куда надо, она меня, шлепающую в теплой луже, начинающую вопить и впавшую в панику, гладила по спине, уговаривая прилечь. На ломаном русском немолодая женщина убеждала меня не бояться, молиться каким-то одним ей известным богам и Деве Марии. У ее матери-де было двенадцать детей, все они были рождены дома и выросли здоровыми крепкими людьми. Утешила…

Через полчаса приехала «скорая», меня вывели из дома, усадили в машину и захлопнули двери, не дав Наоми сопровождать меня до роддома. На выезде из лесного поселка за «скорой» поехала черная машина Янины, это меня успокоило настолько, что я начала прислушиваться к рекомендациям врача, — дышать глубже и думать о хорошем.

«» «»» «»»

В одноместном палате после пяти часов мучений меня ждали чистая постель и долгожданная тишина. Все, чего мне хотелось, это уснуть, повернувшись лицом к стене. Дойти до палаты своими ногами я не могла, поэтому меня привезли сюда на каталке, сняли с нее, положили на койку. Лежа на спине, я слышала голос врача и чувствовала суету медсестры, как она измеряет мне давление, проверяет пульс на бессильно откинутой руке, обтирает влажными салфетками мое вспотевшее, и, казалось, опухшее от натужных гримас и криков лицо. Но сил открыть глаза, спросить, все ли хорошо прошло, не было. «Все, Алена Романовна, никаких больше беременностей, ты же собиралась рожать лет через десять, не зря!» — мысленно обращалась я к самой себе.

Проснулась я от чьего-то присутствия. Кто-то сидел на краю койки, глядя на меня внимательно. Медленно приоткрыв глаза, я увидела похудевшего, бледного, коротко стриженного Кирилла. Он неотрывно смотрел на меня, ждал моей реакции. Летний пиджак из светлой ткани мешковато висел на его плечах, рукава были помяты в сгибах. Под пиджаком футболка с круглым вырезом под самую шею. Кирилл, если не постарел, то точно изменился внешне, — резкие морщины вокруг запавших глаз, сухие губы, острые скулы.

Нисколько не разочарованная, я тоже смотрела на него во все глаза, радуясь, что он сумел выбраться из больницы, пусть и не совсем долеченный, наверное, слабый и помятый.

— Привет, королева! — прошептал он, наклонившись, чтобы поцеловать меня в лоб. Если я «королева», значит, выгляжу не очень. Примерно, как по утрам, сидя на унитазе. — Пахнешь замечательно, чем-то теплым и влажным, мамой! — продолжил мужчина, отлепив свои губы от моего лба.

— Предпочитаю пахнуть для тебя по-другому, — прохрипела я и кашлянула, прочищая горло. Первым моим желанием было пригладить волосы, одернуть свернувшуюся до живота сорочку. Быть красивой и ухоженной для него. — Скажи честно, я заметно растолстела? Пыталась сохранить форму, но в третьем триместре меня разнесло до безобразия…

— А я страшно похудел, так что от нас ничего не убыло, — устало улыбнулся Кирилл, обхватив ладонями мое лицо, он робко поцеловал меня в губы, боялся, что мне будет неприятно. Я ответила открытым ртом, показывая, что по-прежнему люблю и хочу его целовать. — Нет, ты не толстая. Не говори ерунды. Здоровая, до безобразия красивая женщина, спасибо за сына! Цветы пронести не дали, сказали, что их аромат может вызвать аллергию, корзина с едой в холодильнике…

От гордости и удовольствия я живо приподнялась на локтях, не скрывая торжествующей улыбки, — переплюнуть неподражаемую тетушку Жанну и морально завалить Катю, это дорогого стоит::

— Ты видел его? — спросила, довольно щурясь. По счастливо горящим глазам Кирилла я поняла, что ребенка ему уже показали, и он находится по каким-то особым впечатлением от знакомства с ним. — Видел! Я не успела его разглядеть. Он так кричал! Расскажи, понравился он тебе!

— Родных детей в таких категориях не оценивают, это просто часть тебя, меня, скоро сама все поймешь! — говоря, Кирилл убирал прилипшие к моему лицу волосы, запуская в них худые холодные пальцы и откидывая назад. — Мальчишка вылитый ты! Чернявенький, подвижный. Сердце у меня, конечно, замерло, когда на руки его разрешили взять! Светозаровы продолжаются! Тебе его принесут после обеда. Поешь спокойно, а то потом некогда будет…

Мы пообедали в благоговейном молчании, поглядывая друг на друга с интересом, изучали, вспоминали как это снова быть вместе после тяжелой разлуки. Служащая столовой, принесшая нам две порции овсянки с маслом и по стакану какао, посмотрела на нас, и, видимо, решив, что мы вполне себя милые люди, пожелала приятного аппетита. Аппетит Кирилла оставлял желать лучшего, он и до болезни ел не много, а теперь вовсе жевал вяло, ковырялся ложкой в тарелке, делая вил, что каша горячая.

— Съешь пару ложек, пожалуйста, — попросила я тихо, резко прерывая свою трапезу. Неудобно было привычно набивать рот при человеке, у которого пища вызывала отторжение. — Что говорят врачи? Почему все так быстро получилось?

— Онкология начинается без боли и симптомов. Так было с моим дедом. Не думал, что повторю его путь. Два месяца ремиссии слишком мало для хороших прогнозов, но врачи настроены позитивно…

В палату заглянула обеспокоенная чем-то медсестра, с красным лицом, запыхавшаяся, и, убедившись, что я на месте, быстро скрылась, точнее, убежала. Ее сменил Иван, он посмотрел на меня с тревогой и сказал:

— Кирилл Андреевич, можно вас на минуту…

По коридору тем временем прокатилась паника, по напряжению голосов, ритму шагов похожая на начало пожара. Персонал роддома бегал из одного конца коридора в другой, задаваясь странными вопросами, которые произносились шепотом: «где ребенок? Кто был в детской?». Выйдя за дверь, Кирилл вдруг заразился этой непонятной мне пока паникой, и разразился громкой руганью на врачей и приказами Ивану: