Самое удручающее было то, что наш 5-й легион растратил почти все химические запасы. Казалось бы: горшки для метания — они такие же глиняные, и таких можно понабрать в любой деревне. Но! — но только боевые горшки делались круглыми, как шары, и имели отверстия для вставки пробирок-детонаторов, а это — совсем другое дело, не говоря про порох и другие ингредиенты для адских смесей. Значит, для восполнения затрат надо надеяться на обозы из Божегории, подвергавшиеся постоянным нападениям «чёрных» и даже местного населения, что мне казалось в диковинку.

Кроме того, наши баллисты и онагры изрядно обветшали. Подумайте сами: если «ложка»-метатель постоянно со всей дури бьёт по брусу-ограничителю, то сколько времени прослужит подобный механизм? — вот и наши изрядно расшатались, так как им пришлось раскидать почти весь запас химиков, да ещё плюс к этому гору обычных камней. А обычные плотники метательную машину сварганить никак не смогут: не сумеют, — это сложная работа.

У меня сложилось твёрдое убеждение, что всё прекрасно в меру, и что пора бы сворачивать эту дурацкую войну и сваливать. Наконец, сколько можно пить местное мутное крестьянское вино? — у меня от него уже изжога начала развиваться, появилась гнусная отрыжка, и в глотку больше не льётся. На продаже того пойла я уже выручил достаточно: едва ли моя походная зарплата сможет сравниться с этими доходами, — так что тогда тут делать вообще?!

Горячая молодёжь, конечно, жаждала развлекаться грабежами и насилиями девок, да только в этих проклятых горах от села до села — чуть ли не день пути, а в тех сёлах народу — сущая малость. Если нашим легионерам дать полную волю, то после нас осталась бы только чёрная земля без признаков жизни, поэтому командованию поневоле приходилось сдерживать своих солдат всяческими жестокостями, — даже привлекая «особые войска», предназначенные, вообще-то, для борьбы с «чёрными».

Я же к грабежам всегда был равнодушен, поскольку любое награбленное требует продажи, а я в торговле не силён. К тому же, я очень долго воевал в «ночных совах», а у нас работа состояла в том, чтобы, напакостив, унести свои ноги, а не чужие шмотки — какие уж тут грабежи!

Итак, вопрос: какие шибко важные дела остались у меня недоделанными в этой чёртовой Ледогории? — никаких. Какой дополнительный бонус мог бы ко мне тут придти? — например, стрела в голову из кустов. Или метательная железяка от «чёрного». Если, конечно, до этого наш укуренный Философ не взорвёт нас ко всем чертям.

Какой напрашивается вывод? — дело ясное: божегорский король должен срочно прекращать войну и отправить нас домой. Ведь не хочет же он, в конце-концов, угробить меня в этих … горах! Ну, не верю я, что он, испив по утрам натощак крепкого кофию или ещё какого заморского компота и промокнув полноватые губы белоснежной салфеточкой, вызывает к себе своих министров и спрашивает, вот эдак хитро прищурив правый глаз… нет, вот так, левый (я мысленно изменил прищур), и спрашивает:

— А как там поживает наш знакомый Клёст? Жив ли ещё?

— Не извольте беспокоиться, Ваше Величество! — подобострастно и почтительно кланяется военный министр. — Жив, и даже не ранен.

— Ну, тогда можно ещё повоевать! — и холёной белой ручкой отмахивает: мол, ступай, братец.

— Слушаюсь, Ваше Величество!

Увы: похоже, всё обстояло именно так! Ибо как ещё можно объяснить то, что война не закончилась, а божегорская армия обложила город — первый город на нашем пути?

— Ну, Кашевар, у тебя, наконец-то, появился шанс получить несколько рецептов, — сказал я повару, махнув рукой на городские стены.

— Ты думаешь? — оживился тот.

— Конечно, нет, идиот, — вздохнул я. — Здесь только Жнецу что-то светит. Если только во время штурма ему пипирку не отрубят.

Жнец осклабился. Остальные заржали: солдатам так мало надо для смеха.

Всебойцы оживились: наконец-то можно будет покуражиться и пограбить досыта! А я приуныл: штурм укреплённого города — это не то развлечение, в каком мне хотелось бы поучаствовать. Но божегорский король, видать, не хотел возвращения армии, где солдаты озлоблены малой поживой и скудными развлечениями, а у офицеров мало или вообще нет примеров, когда им довелось показать личную доблесть и получить повышение. А заодно надеялся хотя бы частично покрыть расходы, возникшие из-за войны.

Нам на помощь шли ещё два легиона, сопровождая обозы для всей армии. Эти сведения ещё больше вдохновили наше потрёпанное войско, начавшее взирать на городские стены более смело, а когда к нашему лагерю стали подтягиваться первые повозки дошедшего подкрепления, и вовсе началось праздничное ликование. Пропылённые, пропахшие вонючим потом, уставшие, издёрганные «бандитскими нападениями», новые бойцы хотели только рухнуть и спать, спать и спать, а не сражаться, но кого волнуют подобные мелочи?

Накануне штурма сотник собрал всех своих десятников и начал объяснять нам нашу роль в предстоящем сражении, — как и полагается большому начальнику пред лицом малых. Сами понимаете: командиры должны не просто бежать вперёд, как безмозглые бараны, а иметь хотя бы некоторое представление о том, что конкретно от них ожидает высокое руководство. Кстати, подобное совещание само по себе говорит о том, что сам штурм начнётся очень скоро, поскольку им раскрывают военные секреты, которые перестают быть тайной и которые нельзя долго оставлять без реализации, — иначе враги про них тоже вскоре узнают.

Правила предусматривают общий сбор в палатке сотника. Ему нужно с умным видом расстелить на столе карту и начать совещание, изрекая мудрые мысли:

— Господа десятники! В предстоящем сражении нашей сотне поставлена следующая задача… прошу внимание: первый десяток — вы должны сделать вот это и это… Второй десяток — ваша задача будет следующей…

Да, примерно такую же речь толкнул и наш центурион:

— Слушай сюда, придурки! Наши великие умники, — его указательный палец показал на потолок палатки, — решили, что после взятия стен наших обдолбанных перетраханных химиков требуется провести в город. Чтобы они, значица, помогли армии, — чтобы на грёбаных улицах погибло как можно меньше наших идиотов… Всем всё понятно?

Все придурки, стоявшие в палатке, начали издавать неопределённые звуки, выражающие разную степень озадаченности. Ещё бы: любой город — страшная клоака, — в нём прикончить человека даже в мирное время — плёвое дело. А уж во время штурма… Если враги убьют хотя бы одного химика — кто будет отвечать? Конечно, в первую очередь — наш брат десятник!

— Вижу, что приказ понятен. Теперь подробности. Нам дают новый вид оружия, — центурион поставил на стол жестяной кувшинчик с узким, длинным цилиндрическим горлом, имевший ручку-крючок, в который вместилось бы не более обычной кабацкой кружки пива. — Смотрите сюда, придурки: в крышку горлышка вставлен стержень, уплотнённый воском, чтобы не вывалился. В стержне есть поперечная сквозная дырка, в неё вставлена перегнутая пополам проволока. Эта проволочка мешает стержню провалиться внутрь кувшина. Видите, она скручена кольцом? Так вот: берём кувшин за горло правой рукой, поднимаем его кверху дном, указательный палец левой вставляем в это колечко и вырываем его…

Онсунул палец в кольцо и, действительно, одним движениемвыдернул проволоку из дырки стержня.

«Эх, … твою мать!»- успел-таки подумать я и, зажмурившись, вжал голову в плечи.

— Потом этой же левой ладонью нужно снизу вверх хлопнуть по головке стержня, чтобы он вошёл в кувшин по самое не могу… ну, как этот… в эту…

По счастью, сотнику хватило ума не бить по стержню для проведения наглядного показа того, на что ему не хватило литературных слов.

— Внутри заложена стеклянная колба, и остриё стержня её разобьёт. Там есть также смесь пороха со шрапнелью.

— И… через сколько времени после удара будет взрыв? — осторожно спросил я, предварительно незаметно утерев со лба предательскую испарину.