— Значит, так, — продолжил я. — Завтра мы продолжим обучение. Я не знаю, как вас вдохновить на победу. А вы должны понять, что она придёт только тогда, когда вы все одновременно будете желать победить. ОДНОВРЕМЕННО! Когда вы, недоразумение, станете искренне считать, что лучше сдохнуть, чем проиграть сшибку, — хотя бы даже учебную.

Дабы мои люди прониклись осознанием важности моих слов, я начал третировать тех, кто на учениях показывал плохие результаты. Я стал таких посылать на копку второго заградительного рва вокруг лагеря, а эта работа высасывала силу похлеще, чем самая тяжёлая тренировка, поскольку там на работников орали целый день, кормили какой-то несусветнойбурдой, от которой стошнило бы и свинью, а сачков лупцевали плетями безо всякого политеса. Это являлось частью очень древней игры, известной в наше непростое время под названием «я вас заставлю Родину любить!».

Худо-бедно, но мои бойцы всё-таки дошли до некоего приемлемого уровня озверения и даже один раз сумели победить в сшибке с десятком Грача. Это было некое значимое событие, которое мы с ним отметили отдельно.

Я должен рассказать про некие нюансы армейской службы. Когда я пришёл устраиваться в наёмники, то, как вы помните, оказалось, что никому нельзя отлучаться за периметр лагеря. При этом от наёмников не требовали, чтобы они занимались общими работами типа копка второго рва — это стало исключительно моим самодурством, которое я включил с первых дней, а потом решил использовать и далее. А теперь подумайте сами: куда девать энергию молодым здоровым мужикам, от которых не требовали бегать на утреннюю разминку, на воинские тренировки, копать рвы и прочее, и прочее? Да, конечно, заготовка дров являлась проблемой каждого подразделения, и за отгрузку продовольствия для твоего десятка никто другой переживать не будет. И копать ямы для общих отхожих мест нужно было посылать людей изо всех сотен.

Да, я гонял своих подопечных на тренировки, являвшихся необязательными для остальных наёмников. При этом у них, как ни удивительно, всё-таки ещё оставалась некая часть нерастраченной энергии. И они бегали по девкам, как ни прискорбно про это говорить.

Вопрос: а как же по ним бегать-то, если отлучаться за периметр запрещено? А желающих отлучиться налево ожидает глубокий ров и сплошной частокол, охраняемый патрульными часовыми. Причём, своими руками приходилось копать и второй опоясывающий ров, ставить ещё один ряд частокола…

А зачем к ним бегать-то, если они сами ломятся за периметр? Любой маркитантский обоз оказывался обвешанным весёлыми девчатами разной степени годности не менее, чем бродячая собака блохами. При этом, формально, они считались обозниками, и часовые были не в праве задерживать их при входе, если они числились в обозных списках. Собственно, о чём это я вам говорю?! — радостные караульные встречали таких гостий с распростёртыми объятиями! — в прямом смысле слова, не особо пытаясь делать списочную сверку. Перекидываясь весёлыми шуточками с примелькавшимися знакомыми.

Кроме того, на территории лагеря разрешалась мелкая торговля — нам продавали всякую мелочёвку, начиная от ложек, ниток и пуговиц и заканчивая готовой одеждой. По удивительному совпадению, все такие торговцы, в основном, оказывались лицами женского пола, пригодными для деторождения. За исключением тех, кто продавал ножи и оружие.

Уважаемые читатели скажут, что общение с женским полом лучше всего проходит после возлияния крепких напитков, а они тоже числились в запрещённых списках. Каждый входящий обоз и любая телега подвергались строгому досмотру на предмет наличия непотребного товара, — тем не менее, любой торговец или торговка после многозначительного перемигивания могли достать из потаённого уголка вино любой крепости — от виноградного до пшеничного. Которое, будучи обнаруженным караульными при въезде, облагалось чисто символической мздой, оседавшей в кармане тех же караульных. И даже обнаруженная моровка пропускалась беспрепятственно — вечерами её сладковато-дурманящий дымок свободно витал над расположением наёмных войск.

При таких печальных обстоятельствах, с учётом того, что наёмники получали жалование еженедельно, не удивительно, что мои Бим и Бом спускали все деньги до гроша, а утром зачастую разили жутким перегаром. И весело получали от меня побои за отсутствие. Шестёрка от них не отставал; честно говоря, я никак не мог понять, кто на кого сильнее влияет — мне казалось, что это «близнецы» сами тянутся за прощелыгой как Нечистый за грешной душой.

В лагере разрешались свидания с жёнами и подругами — любой любопытный мог убедиться, что нас посещали и молоденькие неиспорченные девицы, не растерявшие юношеские романтические бредни, и прожжённые прагматичные матроны, помыкавшие мужиками, в т. ч. и моими: Бондарем, Столяром и Кашеваром. За пару серебрушек часовые запросто отдавали палатку-караульню в полное распоряжение влюблённых парочек, — опять-таки в нарушение Устава караульной службы. Честно говоря, служение в Божегорской армии дало мне парочку изумительных примеров, до сих пор не встречавшихся…

Я мог бы бесконечно долго рассказывать о нюансах жизни 5-го легиона божегорской армии, где даже строевые солдаты, не получавшие жалование наёмника, получали крохи женской любви, но, думаю, столь глубокие подробности утомят читателя, имеющего свой собственный, достаточно богатый опыт получения разного рода утех на халяву. Возможно, иным читателям было бы любопытно, как я начал обучение своего десятка бою на мечах, и какие казусы при этом возникали, но я не буду утомлять других подобной рутиной. Скажу проще: всё было так, как в любой армии, — в той же мере идиотизма и дурости.

— Война! Война! — понеслось по лагерю.

Собственно, а чего ещё можно было ожидать в ситуации, когда наёмников не отпускают жить по домам ради сокращения расходов и набирают всё новых и новых, не обращая внимания на уровень их воинской подготовки? Вы, конечно, можете строить планы по обеспечению сопливых детишек, возврата долгов, получения бабла на халяву, но только вот Родине совершенно плевать на ваши фантазии.

— Ну что, идиоты, много денег успели заработать? — весело спросил я бойцов своего десятка, выстроенных рядом с палаткой.

Конечно, я мог и не спрашивать: Шестёрка, Бим и Бом успели всё растратить на обозных девок, азартные игры и выпивку, Бондарь, Столяр и Кашевар отдавали заработанное жёнам (при этом жена Кашевара, как я понял, неустанно пилила его за мутную историю с женой его бывшего хозяина, а он покорно сносил её беспощадное зудение). Сколько там ещё оставалось им заработать, чтобы набралось на учёбу и вернуть долги — неизвестно. Только я и Штырь копили по-настоящему, оставляя почти весь заработок на хранение у полкового казначея: я — по причине того, что вовсе не планировал зарабатывать, а у Штыря было своё на уме.

Мои идиоты стояли молча, наученные, что подавать голос можно только по приказу командира. От шеренги ощутимо попахивало животным страхом. Слава богам, штаны у всех выглядели пока сухими. По крайней мере, спереди.

— Итак, бойцы, чем вы будете заняты в ближайшем будущем? Штырь, отвечать!

— Кормить вшей или червей, — равнодушно ответил тот, и я уловил искренние нотки в его голосе. Крепкий орешек.

— Похвальная догадливость… Ещё есть идеи? Столяр, отвечать!

— Скорее червей… — этот выглядел не таким уверенным.

— Слушай мою команду! С этой минуты все разговоры про червей приказываю прекратить! Виновный получит в морду без предупреждения! Всем ясно?!

— Так точно, господин десятник! — ответил строй хором, поневоле вынужденный подавить свой страх.

— Разойдись!

Мало-помалу информация с верхов дошла и до рядовых десятников: Божегория объявила войну Ледогории по причине давнего спора за одно ущелье и одну гору. Честно говоря, для меня подобная новость явилась громадным облегчением: мне до полного счастья не хватало только вступить в войну против своей страны. А теперь я мог помечтать о том, чтобы попасть в список пропавших без вести и вернуться к первоначальной задаче заработать у своего короля прощение былых грехов. За два десятка лет мысль о гибели отошла у меня на задний план как нечто совершенно невозможное.