Второй «дракон», словно испугавшись размеров содеянного, не стал повторять удар, а полетел прочь. Но не обратно в тыл, а заложил круг в центр, нацеливаясь на приснопамятные три баллисты, что успели попортить нашим соседям слева немало крови, — как в прямом, так и в переносном смысле. Их участь не вызывала ни малейших сомнений: «колбаскам», начинённым дьявольским пламенем, не требовалось практически никакой точности. Даже с ракетами, имеющими в начинке «негасимый огонь», пришлось бы повозиться много дольше, а тут сбросил несколько «колбасок», и можно, не глядя, возвращаться домой…

Исход боя был решён за несколько минут. Идеальные защитные ряды вражеской пехоты в центре фронта мгновенно распались и бросились улепётывать, словно перепуганные зайцы, — не очень сильно отставая от кавалерии, только что прикрывавшей её с флангов, и побросав свои копья словно ненужные, мешавшие шесты, а многие и щиты отбросили. Но не менее ошеломлённая пехота и конница Божегории вовсе не рвались за ними вдогонку, чтобы закрепить успех и сделать врагу полный разгром. Словно бы испугались адского пламени, низринутого с небес и продолжавшего жарко, чадно пылать поперёк прямого пути вперёд, хотя оно стало гораздо ниже, чем изначально.

На полосе нашего легиона напор ледогорцев тоже иссяк. Но имелось отличие: шедшие против нас мгновенно бросили всё оружие и сдались, словно по щелчку пальцев. А потому, что, в отличие от своих соседей по центру, получили тяжёлые потери, усиленные душераздирающими криками обожжённых товарищей, — горевших заживо или отделавшихся малыми ожогами, но вопивших не менее громко. Очень быстро вся позиция нашего легиона оказалась накрыта невыносимым запахом горелого человеческого мяса — какая уж тут война… Никогда я не видел, чтобы противник так быстро получал столь многочисленные жертвы за столь малое время! И дай Пресветлый не видеть больше никогда!

К этому остаётся добавить, что вихрь дьявольского огня сбил с ног едва ли не треть наступавших на наш легион, подобно ударной волне после взрывов нескольких «стеноломов». А конница, осыпанная «небесной картечью», удирала и вовсе галопом, при этом ошалевших коней понукать вовсе не требовалось — только собьёшь с шага.

Кстати сказать, на другой день я узнал, что наши пленные рассказали, что сила огненных вспышек была такова, что в первые минуты после бомбёжки стало жарко, будто в печке, и не хватало воздуха: вроде бы рот разеваешь, вроде бы жадно его глотаешь, но при этом ощущение такое, словно и не дышишь… Опытные горцы говорили, что такое бывает только тогда, когда пытаешься подняться на самые высокие вершины, но Боги, не желавшие, чтобы простые смертные достигли их жилищ, сделали так, чтобы человеку на определённой высоте дышать становилось совершенно невозможно. Если люди научились делать так, чтобы другие не могли дышать даже в долине, то, значит, в гордыне своей пытаются равняться богам или даже превзойти их, и это тоже не к добру… Пресветлый, быть может, и простит, но Нечистый точно сделает очень большую подлость, не разбираясь, кто конкретно изобрёл этот адский огонь.

Но это будет завтра, потом. А пока что я соскочил с лестницы и помчался к химикам так, что пятки едва не стучали мне по затылку, а щит беспощадно колотил по спине.

Химики совершенно спокойно собирались доедать завтрак, а проклятый Философ сидел на краю своей телеги с неизменной самокруткой в зубах с отрешённым видом. Хотелось вдавить кулаком его курево ему же в глотку, но — нельзя: он старше меня по званию, лейтенант-минор. Однако, я не удержался и ухватил его за ворот рубахи, встряхнул:

— Ты, химик, мать твою так!!! Что у вас тут происходит?! Скажи, сволочь: у нас в легионе ТАКИЕ штуки тоже есть?!!

Он не попытался вырываться и окурок из зубов не выпустил:

— У нас многое что есть… мне об этом болтать не положено. Опусти руки, ДЕСЯТНИК.

— Ты что, не понимаешь, идиот, что, если ты хотя бы раз используешь ВОТ ТАКОЕ, то нас в плен брать не будут?!!

— Конечно, понимаю. Поэтому и курю всё время. Садись рядом, Клёст, тоже закуривай… попробуй войти в гармонию со всей Вселенной и там найти ответы на все свои вопросы.

— Благодарствую, сударь, я уж как-нибудь проще, по старинке, — обойдусь моровкой, — я примерно как-то так, максимально церемонно раскланялся с Философом и усадил его обратно. — У меня к Вселенной только один вопрос: что ЭТО была за хрень, и из чего её делают?

— Да это самое простое, что только можно придумать, — ответил мне химик, глядя мимо меня мутными глазами. — Смесь лёгких фракций земляного масла с соком каучукового дерева. Сделать «негасимый огонь» гораздо труднее, а ЭТА фигня возгорается только при зажигании. Проблема в том, что каучук очень дорогой; богатые аристократы позволяют себе иногда обмазывать колёса своих карет для мягкого хода. Ещё из него игрушки гибкие делают, мячики прыгучие. А в остальном — только для науки, под строгий учёт и отчётность. Из-за его дороговизны никто не даст ТАКИЕ смеси в руки зачуханного легиона, где собрали всякий сброд. Так что не ссы, десятник, не смеши Нечистого.

— Спасибо тебе, Вселенная, — я возвёл очи горе и похлопал Философа по плечу. — Мудрость твоя и впрямь бесконечна.

И поспешил к своим. Разве я виноват, что уродился таким любопытным и обаятельным?

Мой десяток этот страшный бой пережил без потерь. И даже увеличился на одного человека. Только наше имущество получило ущерб: лопнула натянутая ткань палатки, изрешеченная железяками, да Бим обмочил свои штаны. Бом безудержно хохотал над товарищем, то и дело получая от него тумаки, но ржать не переставал.

У каждого солдата есть иголка и нитки — осталось просто посадить моих подчинённых штопать палатку. Страшнее было другое: осознание, что был втянут в войну, методы которой оказались дикими и незнакомыми. Более того: похоже, что и наше командование не очень-то хорошо понимало, какие огромные возможности у него в руках, и что может сделать противник. Это как дикарь со стреломётом, который до последнего бьётся дубиной, а потом с изумлением видит, что один залп ужасной машины валит разом целую толпу словно косой…

И наш легион, и наши соседи — все сходили посмотреть на то место, куда «дракон» сбросил адские «колбаски». Выжженная земля со слоем жирной сажи, до костей прогоревшие трупы — вот что мы увидели. При этом, надо признать, «небесный возница» положил свой ужасный груз очень аккуратно, почти в речку, уничтожив лишь тыл напиравшей ледогорской пехоты. По счастью, расчисткой места с печатью Нечистого занимались уцелевшие пленные, а их раненых и обожжённых врачевали вместе с нашими, в одних полковых лазаретах.

Легионеры до самой темноты занимались очисткой траншей от трупов и укреплением частокола. Поздно ночью состоялось торжественное погребение Старика. Химики сделали этот церемониал немножко веселее: пламя огня окрасилось во все цвета радуги, при этом зелёный и синий, входящие в расцветку имперских штандартов, переливались сочнее и ярче других. Я как раз курнул щепоть моровки и, глядя на эту игру красок, в чём-то согласился с Философом.

Очень хотелось бы разузнать всё о том, что было ведомо нашему Старику, да только что теперь об этом говорить… Если его адъютант знал систему оповещения, разработанную для «драконов» и «летучих змеев», то дедок, несомненно, также располагал данными о существовании «летающих телег». А тысячники про них знали? — возможно, но не факт.

Кстати, о тысячниках. Старший миллефолиум возглавил легион, получив на свою голову необходимость срочно понять, что война стала другой, и ещё перенять «наследство» Старика. Мы получили приказ отойти назад на пол лиги, чтобы не попадать более в ракетную зону поражения, и ещё пришлось высылать постоянные ночные дозоры, имевшие задачу выявлять факты скрытного перемещения вражеских станков для запуска ракет в нашу сторону. Не знаю, удалось ли им выявить хотя бы одного ракетчика, но зато они постоянно натыкались на встречные дозоры противника, имевшие, надо полагать, примерно такие же указания.