Я и не охнула, как оказалась в просторной комнате с одним большим окном, за которым горел уличный фонарь и отбрасывал квадраты света на широкую постель, застеленную тёмным покрывалом. По углам угадывалась мебель, но свет мы не включали, упав на кровать.

Он подмял меня, но тут же выпрямился на руках, глядя сверху вниз.

Тяжело дыша, я погладила кончиками пальцев его лицо, потом тёмные волосы, упавшие на лоб.

– Я хочу тебя, – выдохнула я вполне искренне.

Он задрал мою короткую расклешённую юбку и дал волю рукам и губам.

Мы вели себя бесстыдно и откровенно. Наконец это не было чем-то украдким. Я наслаждалась минутами близости, ощущая свою власть над ним, зажмуривалась от удовольствия и не сдерживала дыхания.

Насытившись любовью, мы долго лежали, накрепко сплетясь руками и ногами. Я ощущала запах его пота, смешанного с дезодорантом и лосьоном после бритья, и мне хотелось снова целовать его, глубже вдыхая эти запахи.

– Если ты так будешь елозить, бесстыжая, то я тебя ещё долго не отпущу, – произнёс он мне в плечо, и так и сделал.

Я не заметила, как заснула после второй порции изнуряющих бешеных ласк, а проснулась уже за полночь.

Матвей лежал рядом и лениво наблюдал за тем, как я пытаюсь в полумраке низких торшеров найти свои трусики и колготки.

– Останься со мной, – сказал он хриплым и чувственным голосом. – Я не хочу, чтобы ты уходила.

Я попыталась пригладить вздыбленные волосы, длинными прядями спускающиеся мне на грудь. Я только сейчас поняла, что всё это время бегала по комнате голая.

– Ага, а утром твой папа по-доброму сварит нам кофе, – усмехнулась я, наконец выудив бельё из-под подушки.

Матвей вздохнул и тоже начал одеваться. То, как он застёгивал ремень на плоском животе, меня почему-то заворожило. Он расценил это по-своему и усмехнулся.

– Не хочу объясняться с мамой, ей сейчас и так нелегко, – сказала я рассеянно и тут же пожалела об этом. Ну зачем наши с Матвеем отношения усложнять подробностями моей жизни. Они сами по себе просты и… Очень печальны. Но об этом думать не хотелось.

Я сглотнула непонятный ком и выскочила из его комнаты, на мгновение схватившись за стену. Почему-то закружилась голова.

Матвей шёл следом.

– Тебе нехорошо? – спросил тревожно он.

– Да всё норм, я просто спать хочу, – соврала я.

Но откровенного разговора мне было всё-таки не избежать.

– Ты говорила, родители разводятся, – начал Матвей, – а почему?

Мы уже вышли на холодный воздух и направились от его дома по тёмному тротуару, выйдя за высокий забор частной территории, пройдя мимо будки охранника. Подумать только, дом Матвея охраняли.

Я обхватила себя руками, пожалев, что под джинсовую куртку не надела свитер. Сегодня охватывало стылым северным ветром.

Матвей обнял меня, и стало уютнее.

– Из-за детей, – почему-то сказала я и прикусила губу. В голове у меня странно гудело, хотя мы не выпили ни капли спиртного. Было ощущение, что я просто смертельно устала, и в эту минуту откровенна не только с ним, но и сама с собой.

– В смысле? – не понял Матвей.

– В том смысле, что моя мама мечтала о большой семье, понимаешь? А папа нет. И с того момента они стали идти как будто разными путями, – закончила я и с удивлением обнаружила, что вернее и точнее не описать проблему моей семьи.

Матвей надолго замолчал, обдумывая мои слова.

– А что думаешь об этом ты?

– Не знаю. Мне жалко того, чего уже не может быть. Раньше было круто, когда брат был ещё маленьким. Я бы не отказалась от ещё одного зануды, только бы родители не разбегались совсем. И знаешь, даже очень бы хотела, чтобы мама ещё родила братишку или сестрёнку. Дети – это классно. Это счастье. Но только когда их любят и ждут. Папа выбрал другую дорогу. Сначала рядом с нами, потом – с другой.

Ещё раз мысленно спрашивала себя, зачем это всё ему говорю, но в ночной тишине, где изредка только были слышны пьяные песни возле пивной на проспекте, в темноте и ряби теней от фонарей можно было бы говорить самое личное. Хотя бы самому себе.

– У меня мать уехала за другой жизнью. Но отец больше меня переживал, я ж её редко видел. Она пропадала на любимой работе, в спортзале и салонах красоты. Привык. Ты тоже привыкнешь, хоть и невесело. Наверное, когда семья раскалывается вот так… из-за несбывшихся надежд – это хуже всего.

Некоторое время мы шли молча, шурша лепестками листьев цветов, опавших за сегодняшний дождь.

– И она не отказалась от этой идеи, насчёт большой семьи? Ради того, чтобы сохранить отношения? – спросил ещё он.

– Наверное, отказалась, – пожала плечами я, и Матвей прижал меня к себе крепче, чувствуя, что я мёрзну. – Но разочаровалась в нём, понимаешь? А он, чувствуя это… Ему подвернулся другой вариант, он увлёкся. Ей не повезло, наверное. Он и мучается, не хочет быть сволочью, но сердце не лежит. Жалко брата, он верит в счастливый конец.

– А сколько брату?

– Восемь только.

– Он не поймёт и отца не простит.

– Я тоже так думаю.

– А ты?

– Наверное, тоже. Не верю, что та жизнь, которую он выбрал, лучше, чем…, – голос мой дрогнул, и я зажмурилась, ощутив горячую влагу на щеках, – чем с нами.

Матвей остановился и поднял мой подбородок на свет.

– Чего ты боишься? – спросил он, и лицо его казалось сейчас лицом мудрого старца, только тёмно-серые глаза внимательно следили за мной.

– Я? – я жестоко всхлипывала, чувствуя себя идиоткой. – Я боюсь жить дальше. Боюсь, что в жизни нет ничего хорошего. Только брат и мама есть, а больше ничего.

Матвей обхватил одной огромной ладонью мой затылок и прижал мокрое лицо себе к груди.

Когда я наконец успокоилась, и мы подошли к пятиэтажке, долго целовались под деревьями, Матвей гладил меня по волосам и вздыхал.

– Ты жуткая идеалистка, как и твой брат.

– Да, надо срочно меняться, – попробовала усмехнуться я, вышло жалко, и я попыталась быстро уйти, но он поймал меня за запястье.

– Мне очень понравилось сегодня наше… гм… занятие любовью.

– Сексом, – возразила я. – И ты мне всё-таки не дал списать алгебру, из-за тебя я завтра получу два.

– Приходи пораньше, дам, – улыбнулся он.

– О’кей, – махнула я как можно беззаботнее и зашла в подъезд.

Мама встретила меня укоризненным взглядом, но я объяснила ей, что гуляла с Мариной и друзьями, волноваться не о чем. Она мне не поверила, но заострять не стала, оставив этот разговор на утро. А когда я посмотрела на себя в зеркало в ванной, меня разобрал хохот. Волосы у меня были всклокоченные, как у ведьмы перед сожжением на костре. Нетрудно было догадаться, чем я занималась.

Мы с мамой часто вздорили, когда мне было лет семь-восемь. Наверное, тогда и устанавливались наши дальнейшие отношения, а когда родился Тёма, то всё круто изменилось. Мама как будто переключилась на него, я стала её помощницей, и все претензии ко мне исчерпались. Наверное, потому она и смотрела сквозь пальцы на моё взросление, чему я была очень рада. Училась я неплохо, старалась исправить все проколы, в нехорошие истории не влипала, а по поводу того, что одежда пахнет сигаретами, всё валила на Маринку. Она по моей версии была оторвой.

Близился конец последнего полугодия, экзамены начинались через каких-нибудь две недели, а у меня учебного настроения не было вовсе. Майские праздники, на которых наша семья всегда выбиралась на природу, не радовали, и мы с Артёмом приуныли. Папа дома не появлялся, а мама бродила по квартире, как тень и почти с нами не разговаривала. Мне казалось, что она заболела. Даже готовила она через силу, часто прося меня что-нибудь соорудить на ужин.

Я не строила никаких радужных планов насчёт праздников, Матвей говорил, что поедет с отцом в Москву узнавать что и как, но одно важное дело у меня было.

Лиза Пряникова училась в нашем классе, пока не забеременела и не родила в феврале. Не то чтобы мы с ней были близкие подруги, но так получилось, что именно я взяла на себя смелость собирать для неё деньги – посильную помощь, и защищать от таких злых языков, как Кира, Моника и остальные. Я, когда надо, за словом в карман не лезла и многие приняли мою сторону.