– Впечатляет, да, Тоня? – спросил он.
– Ага, – отозвалась она и улыбнулась, отчего её светлые глаза заблестели.
Они зашли в спальню родителей и уставились на огромную кровать, заполнившую собой просторную комнату.
– Это тоже впечатляет, – тихо сказала она, проводя рукой по серебристому покрывалу.
Матвею вдруг ударил в голову её голос. Было ощущение, что он хотел бы его слушать и слушать.
Он с размаху лёг на постель и закинул за голову руки.
– Отличная кровать, – констатировал он. – Не знаю, как насчёт спать, а лежать удобно.
Девушка подошла вплотную к его ногам и с высоты своего роста обаятельно улыбнулась. От её зеленых глаз по лицу скользнули лучики.
– Да это настоящий аэродром, – усмехнулась она двусмысленно.
Матвей приподнялся на локтях, чуть удивлённо вскинув брови. Он словно по-новому увидел эту дерзкую, зачастую прямолинейную девчонку. Но она не была наглой грубой хабалкой, не позволял интеллект.
– Есть опыт для сравнения? – спросил он вполголоса. В просторной комнате почему-то стало жарко.
Она ничего не ответила, смерив его оценивающим взглядом и вышла.
Матвей только сейчас понял, что задержал дыхание, глядя на неё.
Общались они с того момента, как он стал встречаться с Кирой, это была её знакомая, но по-настоящему заметил Тоню только сейчас. Он всегда считал девушку слишком свободной в нравах, хотя ни разу не видел её с парнем. Наверное, это впечатление сложилось из-за того, как она отзывалась о людях и о мире вообще. Она смотрела на всё мрачно, но насмешливо. Создавалось ощущение, что она не хотела казаться солнечной и счастливой. На ум Матвею тут же пришла его бабушка, живущая в Сочи. Она была законченной пессимисткой и никогда не видела ничего хорошего даже в светлых событиях, о чём спокойно и зловеще вещала всем, кто соглашался слушать. Тоня напоминала её, разве что жизненного негативного опыта было поменьше.
Матвей нахмурился и догнал её уже в коридоре.
– Ты домой не собираешься? – спросил он у её спины, по которой спускались абсолютно прямые стрелы густых волос. Их захотелось потрогать, и он сжал ладонь в кулак.
Поразительно, как быстро он забыл свою девушку, с которой совсем недавно обсуждал вопрос о серьёзных отношениях.
– Нет. Хочешь выпить? – спросила она и тут же вложила ему в ладонь бутылку пива.
Он удивился, но сделал глоток. Потом она взяла бутылку и на ходу тоже отпила, закашлявшись.
– Смотри, как жёстко сделано, – кивнула девушка на стены коридора, обитые натуральной тёмной кожей.
– Да уж, – рассмеялся Матвей. – Мне что-то перехотелось по комнатам ходить.
– Точно, – кивнула Тоня. – Нет, давай в ещё одну заглянем, ту, с которой на террасу выйти можно.
Комната оказалась очень большой и самой обычной спальней с бархатными тяжелыми шторами. Правда, над кроватью имелся высокий балдахин, и из-за этого в глубине постели теснились тени вечера.
Тоня внимательно огляделась и подошла к окну во всю стену, через которое и вышла на широкую террасу.
Закат уже догорел, оставив на горизонте оранжевые всполохи, и девушка смотрела туда, облокотившись о перилла. Морозный воздух её как будто не смущал, но Матвей все равно на всякий случай спросил: – Тебе не холодно?
– Смотри, отсюда видно реку, – махнула она узкой ладонью в ответ и чуть улыбнулась.
На самом деле это была не река, а отросток от искусственного пруда, на берегу которого настроили этих прекрасных тщеславных домиков.
– Можно спуститься в сад и пройтись туда, если хочешь, – предложил он.
Матвей огляделся, заметив удобную плетёную мебель и сел в кресло с пухлыми подушками. Несмотря на то, что они стояли под открытым небом, они не были мокрыми или даже сырыми. Видимо, за этим внимательно следили.
Тоня повернулась к нему, и он заметил по её белой коже, что она не просто замерзла, заледенела, но держалась очень уверенно и почти не дрожала.
– Я что, нравлюсь тебе? – напрямик спросила она, глядя в глаза.
Матвей подумал, что этот вопрос, тон и взгляд – в её духе, и от этих мыслей внутри почему-то потеплело.
– Да, ты мне нравишься, – спокойно произнёс он и заметил, как блеснул её взгляд. Что это было в глубине этих зелёных красивых глаз? Ему показалось – решительность.
Она медленно подошла, и он смотрел на её ноги в тонких колготках, которые наверняка посинели от мартовского холода, но в этот момент Матвей понял, что девушка его всерьёз возбуждает, даже опасно.
Тоня стояла над ним и чуть улыбалась, глядя свысока: – Ты мне тоже. Очень.
Матвей так и не понял, кто из них сделал первый шаг, но скоро они оказались в пышной постели с синим балдахином, она была сверху и от шумных поцелуев кружилась голова. Он запомнил её нежный цветочный запах кожи, страстность, плотно прикрытые веки, судорогу боли, которую она попыталась скрыть. Он понял, что она совсем не такая, какой хочет казаться, и что до него была нетронутой девушкой, а вся напускная раскованность и смелость лишь маска.
После спонтанной вспышки страсти на смятой постели она испугалась. Хотела тут же уйти, но он не пустил, и они проговорили ещё два часа, обнявшись. Они не говорили о будущем или о сексе, или о том, что он у неё первый. Он задавал ей много вопросов о том, чем она дышит, что любит, и постепенно разговорил. Тоня сняла циничную маску и немного открылась ему.
С того вечера они стали видеться тайно от всех, и никогда Тоня его не упрекала, что он ещё не порвал с Кирой, не спрашивала об этом и не требовала повысить свой статус. Ему даже было её жаль. Она походила на человека, который давно перестал верить людям и так сильно разочаровался в них, что не ждёт доброты или любви. Он просто живёт.
За сегодняшний вечер он твёрдо решил расстаться с Кирой, которая уже начала что-то подозревать и спрашивала его о том, не появилась ли у него другая. Ему было в тысячу раз приятнее быть рядом с Тоней шестьдесят минут, чем целый день с Кирой. Странно, неужели он такой ветреный? Всего за несколько месяцев забыл одну девушку и увлёкся другой. Никогда бы не подумал, а если бы узнал его сверхумный и сверхсерьёзный отец, схватился бы за голову. Сказал бы, что это у Матвея от матери, никчёмной красавицы, улетевшей жить в Штаты с молодым любовником.
От направления его мыслей разболелась голова, и когда он подошёл в темноте к высокому забору, опоясывающему частную территорию коттеджа на шесть квартир, он уже тёр виски, чтобы справиться с нею.
Неожиданно со стороны гаражей, расположенных на территории их дома, к нему вышел отец, хмуро и внимательно оглядывая взъерошенные волосы сына. Несколько минут назад их гладила и трепала очень страстная и красивая девушка, и при мысли об этом Матвей улыбнулся, несмотря на боль в висках.
Его отец был очень высоким и чуть сутулым мужчиной за сорок. После того, как их бросила мать, он ни с кем не встречался, и Матвей подозревал, до сих пор переживал предательство и ненавидел женщин. Егор Ильич имел учёную степень доктора наук медицины и занимался практикой в Медуниверситете – заведовал отделением хирургии. Одно время хотел переехать в Москву, но передумал, не захотев что-либо менять.
– Что-то ты поздно, – устало произнес он.
Лицо его выражало крайнее недоверие, и от этого Матвей тяжело вздохнул. С недавних пор они с отцом как будто разговаривали на разных языках. Всю жизнь он готовил сына для блестящего будущего в медицине, а Матвей не был уверен до сих пор, нужно ли ему это. На этой почве и происходили неприятные разговоры и даже ссоры. Отец попрекал его беспечным безбедным детством, приводил свой пример, когда он начинал с санитара в БСМП-2 и так далее. В итоге Матвей уезжал учиться в Москву, в МГМУ им. И. М. Сеченова, и это было уже точно. Так хотел отец.
– Тренировка по баскетболу, – небрежно бросил Матвей и добавил, – а ты рано.
– Да, сегодня разгрузочный день, и такое бывает, – попробовал улыбнуться Егор Ильич, и это выглядело даже как-то странно на его каменном смуглом лице. Очень тёмные карие глаза были будто воспалены то ли от бессонных ночей, то ли от напряжённой работы.
