О том, чтобы показать маме мои лучшие картины, не могло идти и речи. Я прекрасно помнил, что с ней сделал мой первый шедевр. Все они лежали в отдельном ящике, к нему я даже не прикоснулся. Я открыл общий склад. В куче лежали рисунки, сделанные либо по скучным образам, либо те, что я рисовал полностью своими силами, вдохновляясь обычной природой. Нет смысла отрицать – сам по себе я далеко не гений, да и вряд ли талантлив.

Я уронил первую попавшуюся стопку прямо на пол, несколько сотен листов разлетелись по всей комнате. Мои глаза быстро пробежались вокруг и остановились на более-менее сносном зимнем пейзаже. Я подобрал рисунок, протянул его маме и зачем-то наклонил голову, пытаясь разглядеть ее хмурое лицо получше. Хорошо было заметно удивление в ее глазах. Она-то готовилась увидеть очередное чудище, разрывающее пополам человека. А тут вполне обычный спокойный пейзаж: посыпанная переливающимся снегом береза, замерзшая птичка, дети, играющие в снежки.

– Очень красиво, ты молодец, – откашлявшись, сказала она. – Ты так любишь рисовать? Значит, хочешь посвятить этому всю свою жизнь?

– Да, – не раздумывая ответил я.

– Я приду к тебе завтра не одна. Познакомлю с одним очень хорошим человеком. Он поможет тебе стать лучшим художником во всем мире.

Я промолчал. Просто никакого ответа на это странное заявления в моей голове не возникло. С каким человеком она собирается прийти? Каким образом он вообще может помочь? Да и не ставил я себе никогда цели быть признанным кем-то. Мне просто нравилось рисовать, я жил этим. О другом я даже и не думал. Но маме явно нужен был хоть какой-то ответ. Мои пустые, ни о чем не говорящие глаза ее не устраивали. Поэтому она сказала с еле заметным раздражением, явно подобрев после увиденной картины:

– Разве ты не рад? Я стараюсь сделать твою жизнь лучше, забочусь о твоем будущем. Ты ведь далеко не глупый ребенок и должен видеть отличную возможность для раскрытия своего таланта.

– Да, я бы хотел, чтобы меня научили рисовать намного лучше. Мне не нравятся мои рисунки, – немного помешкав, ответил я.

– Ну что ты. Для твоего возраста это просто великолепная работа. Я бы очень хотела посмотреть остальные, но… – тут ее решительность куда-то пропала, она начала искать причину, – у меня ужасно много работы. Ты ведь знаешь, что я дома нахожусь очень редко. Ладно, тогда договорились. Жди меня завтра после обеда. Можешь заранее отобрать еще пару твоих картин, тебе нужно произвести хорошее впечатление.

Она улыбнулась на прощание и вышла из комнаты. Отбросив все мысли, я сразу же побежал к холсту. Только к вечеру, перед сном, я еще раз обдумал мамины слова. Ничего в этом плохого нет. Само собой, она заботится обо мне, а учитель очень помог бы улучшить мои собственные картины. Ему я тоже не буду показывать то, что нарисовано не мной, в этом нет никакого смысла.

Снова утро, снова завтрак, снова я сажусь рисовать. Все, что меня волнует, – огромный образ прямо перед моим лицом. На этот раз появилась гигантская черепаха, ее панцирь был весь покрыт какими-то длинными тонкими растениями. Эти ядовито-зеленые веревки обволакивали все ее тело и были похожи на вены, росшие снаружи панциря – мне в самом деле казалось, что по ним бежит кровь. Веки черепахи были закрыты, спала она или была давно мертва – непонятно.

Спустя примерно десять минут после того, как я закончил первую картину, в мою дверь постучали. Я уже и забыл про вчерашний разговор с мамой. Мне стало страшно. Я уже и не помню, когда в последний раз смотрел в глаза незнакомому человеку. Вдруг тот, кого привела мама, окажется грубым и злым дядькой, который будет смотреть на меня сверху вниз и кричать, будет ругать меня за малейшую ошибку. Я однажды видел такого преподавателя в фильме, он кидался стульями в своих учеников. Поэтому перед моими глазами уже возникло лицо моего нового учителя, я и надеяться не мог, что будет иначе. Приготовившись к худшему, я замер посередине комнаты и не показывал признаков жизни. В дверь постучались еще раз, и она медленно начала открываться. Я увидел выглядывающее лицо мамы. Она словно просила у меня разрешения войти. Видеть ее настолько стеснительной и вежливой было непривычно.

За ней в комнату зашел пожилой мужчина в классическом черном костюме. Весь его внешний вид говорил о невероятном богатстве. Седые идеальное уложенные волосы и точно такая же борода делали его лицо довольно привлекательным, но тем не менее оно продолжало вызывать страх и уважение. Может, дело в грозном взгляде или в толстом шраме, разделяющем одну из его белоснежных бровей пополам.

К моей радости, этот мужчина оказался намного добрее, чем я себе представлял. Быстрым оценивающим взглядом он пробежался по комнате, при этом покачивая головой вверх и вниз, словно все это он и ожидал увидеть. Тогда он подошел ко мне. Мама бегала вокруг нас, что-то рассказывала обо мне, но ее никто не слушал. Мужчина улыбнулся, до этого я и представить не мог, что на таком грозном лице может появиться эмоция, подобная этой.

– О чем ты мечтаешь, мальчик? – спросил он тихим дружелюбным голосом, подавая мне свою огромную руку.

Я растерялся. Глупые разговоры ни о чем, унижение, лесть – я был готов ко всему, но какого рода это представление? Мечта? Я о таком даже и не думал, меня не заботили никакие мечты.

– Ни о чем, – неуверенно сказал я.

– У всех должна быть мечта или хотя бы цель, иначе жизнь станет невыносимой и потеряет всякий смысл. Плавая по течению, живя как большинство людей, ты теряешься в этом потоке, не чувствуешь хода времени и попросту ждешь своей смерти. Мечта возносит тебя над другими. Запомни! Человек отличается от животного именно тем, что отвергает свои желания ради достижения цели.

Его речь меня нисколько не воодушевила, тогда я попросту не мог проникнуться ей. И все, что я слышал, – всего лишь слова.

– Для чего вы мне все это говорите? Мне нравится моя жизнь. Для счастья мне не нужна никакая мечта.

– О счастье я и не говорил, его вообще не существует в этом мире. Но есть свобода: свобода мыслить и действовать. Это все, что тебе нужно. Отстранившись от всего, что тебя окружает, идя наперекор природе и обществу, ты сможешь стать кем угодно. Ты сможешь творить! Тогда и сам Бог будет для тебя наравне с нелюбимой учительницей.

Когда он говорил все это, его глаза пламенели подобно солнцу. Он казался мне самым живым из всех людей, которых я когда-либо встречал. От него исходила невероятная воля, пронизывающая всех вокруг. Этот человек искренне верил в свои слова, и мне хотелось поверить вслед за ним. Однако, когда он увидел мое безразличное выражение лица, его пыл тут же погас. Мужчина стал говорить четко и по делу. Его воодушевляющий голос превратился в грубый и повелительный.

– Наверное, для тебя пока сложно понять всю суть. Я пришел к вам, чтобы сделать из тебя Человека. Твои родители дали согласие на то, чтобы я забрал тебя в мою частную школу.

– Хорошо, – не раздумывая ответил я.

Мужчина удивился, но не выдал себя ничем, кроме глаз, и на секунду приподнятых бровей.

– Но… – он откашлялся, – я еще не решил, достоин ли ты присоединиться к моим ученикам.

Не спрашивая разрешения, он побрел прямиком в сторону шкафа с картинами, перешагивая груду бумаг, валявшихся на полу. Вся эта мазня его ни капли не интересовала. Он словно напоказ вытирал ноги об сотни моих работ.

– Все самое ценное вы всегда прячете. Хорошо, что прячете неумело.

Мужчина открыл сначала все шкафчики сверху, и там его ничего не устроило. До стопок в основном отделе он даже не притронулся. Тогда его руки потянулись к моему «тайнику». Я никоим образом не пытался защитить спрятанное. Во-первых, в этом не было смысла. Что сможет восьмилетний ребенок противопоставить двум взрослым людям? Во-вторых, меня это особо не заботило: это его дело, что с ним будет после того, как он увидит те картины. Я гордо сел на кровать, скрестив руки на груди. Не могу сказать, что его пренебрежение ко всем моим трудам как-то задело меня, ведь я сам считал, что рисую просто ужасно, но подобное бескультурье значительно опустило этого самоназванного учителя в моих глазах.