Что скрывает в себе тень? Мою душу, мои страхи или счастье? Если я пересилю себя и войду в нее, найду ли я там то, что ищу? Или же смерть станет моим вознаграждением за неустанный труд? Но что бы меня там ни ждало, оно не имеет такого значения, как сам путь к моей цели. Я готов умереть ради этого пути, готов отдать все, что у меня есть, лишь бы пройти его. Я наслаждаюсь своим отчаянием, я болен им.

Да, по всей видимости, я не совсем здоров. Не знаю, как называется моя болезнь, но, скорее всего, она не одинока: ей есть с кем развлечься у меня в голове. Что уж я знаю наверняка, так это то, что человек я ненормальный. С плохой или хорошей стороны – судить не мне. Во мне много странностей: как маленьких, присущих остальным людям, так и больших, которыми вряд ли обладает кто-то еще.

Начать хотя бы с того, что я собственными руками разрушил свою жизнь, которую в определенный промежуток времени можно было назвать идеальной. Тогда у меня было все, о чем только можно мечтать. Однако мой безрассудный нрав возжелал чего-то большего и тут же поплатился за это. Теперь я нахожусь в таком месте, откуда нет совершенно никакого выхода, ни единой лазейки. Я скован по рукам и ногам цепями, которые надел на себя сам.

В этом богом забытом месте есть люди, чем-то похожие на меня. Сейчас это просто ходячие трупы, но я уверен, что некоторым из них довелось пройти путь, который прошел когда-то я. Прямо в эту секунду я гляжу в их лица и не вижу там ничего кроме смерти. Кто-то из них рисует, кто-то играет в карты, а кто-то пытается побороть потолок в гляделки. Я же пишу историю своей жизни. Не знаю зачем, ведь вряд ли хоть кто-то прочитает это. Больше у меня нет ни близких друзей, ни родных, ни даже знакомых. Мне попросту некому передать мои записки. Когда я допишу их, я оставлю столбец испачканной бумаги у себя на столе и уйду. Если повезет, то мой труд не отдадут на съедение железной машине в первый же день. Может быть, какой-нибудь добрый человек даже возьмет это к себе домой и передаст другим. Последняя моя мечта – быть услышанным хоть кем-то. Я слишком долго держал ворота моего безумного мира закрытыми. Теперь я хочу впустить туда весь мир. Зайдите и взгляните на всю мою боль, на все переживания и те дни, когда я был счастлив. Зайдите! Вы можете бранить меня, сколько вашей душе угодно, можете сопереживать мне – ненавидеть или любить, мне все равно. Но только взгляните!

Да! Я безжалостно разрушил собственную жизнь, потеряв при этом все. Но я ни капли не жалею об этом. Я даже рад, что сейчас не сижу в шикарном доме с видом на море и с живописным садом позади. Я рад, что не вкушаю изысканных блюд, что не флиртую с красивой девушкой в компании друзей. Я рад, что я несчастлив. Не потому, что вся эта праздность кажется мне неправильной и греховной. Мне не перед кем оправдываться. Я не верю в людского бога. Причина лишь одна – все это плата и плата достойная, которую я с доблестью готов принять.

Хоть я и не обладаю никакими благами: ни материальными, ни духовными, у меня есть самое главное – память. Прошлое я ценю намного больше, чем настоящее и даже будущее, ведь оно останется со мной до последнего моего вздоха. И если после смерти меня ждет бесконечное ничто, я буду рад встрече с ним. Я утону в созерцании образов из прожитой мною жизни, как тонет богач в море своего золота. Тогда-то я буду намного счастливее любого, кто тратил жизнь на мимолетные наслаждения.

Память – это мой сундук с сокровищем. Но мое сокровище неиссякаемо, потому-то я готов поделиться им со всем миром. И прямо сейчас я распахиваю этот сундук перед всеми вами. Берите! Берите столько, сколько вашей душе угодно.

Раз уж я пишу историю своей жизни, то, пожалуй, должен рассказать вам все по порядку с самого начала. Ничего интереснее я просто не придумал, уж простите. Да и время мое уже на исходе. Так что начну с того, что помню сам и что знаю из рассказов родителей.

На свет я появился совершенно здоровым ребенком. Отец и мать долго меня ждали. Тогда они еще любили друг друга. Я стал для них новой игрушкой для получения призрачного счастья. С ними мне по-настоящему повезло, а вот им со мной не очень. Я никогда не думал о моих родителях плохо и сейчас продолжаю испытывать к ним только самые теплые чувства, насколько мне это позволяет мое промерзшее сердце. Так что прошу и вас не винить их вне зависимости от того, чтобы я вам ни поведал после.

Отец рассказывал мне, что последующие пару лет после моего рождения были самыми счастливыми годами его жизни. А вот у матери уже тогда я начал вызывать некоторые подозрения. Хоть и не осознавая этого, она боялась своего двухлетнего ребенка – боялась смотреть в его огромные глаза, устремленные в пустоту; боялась оставаться с ним одна, когда он протягивает крохотную ручонку туда, где никого нет. Тогда она и начала отстраняться от меня все дальше и дальше. Пропасть между нами росла с неумолимой скоростью. С каждым годом преодолеть ее становилось все сложнее.

Однако тогда не составляло особого труда построить мост. Мой отец воздвигал его как только мог, и у него отлично это получалось.

Первая преграда на их пути к счастливой жизни появилась, когда мне исполнилось три года. К этому времени ребенок уже должен научиться составлять простые предложения, а я все еще не мог произнести ни слова. И да! Мои родители осознали это только в день моего рождения. Маме как будто стукнуло что-то в голову, она резко подскочила с дивана и начала испуганно вздыхать, ударяя при этом моего отца по плечу. Именно в эту секунду она осознала, что никогда еще не слышала того, как разговаривает ее дитя. Как бы странно и нелепо ни звучала эта ситуация, всему есть свое объяснение.

Моя мать вовсе не дурная женщина, не заботящаяся о своем ребенке. Виноват лишь глупый случай. Дело в том, что мой отец по профессии писатель – довольно популярный в узких кругах. Он пишет сложную, не подходящую для общей массы литературу. Поэтому он зарабатывает не так много и не в силах прокормить даже себя, а во время творческого кризиса и вовсе не получает ни гроша. Иногда он может просидеть за ноутбуком весь день, ни разу не встав с рабочего места, пока мама не вернется домой и силой не вытащит его оттуда.

Хоть и очень туманно, но я припоминаю один случай, когда ночью меня разбудил громкий скрип пола. Я приподнялся с кроватки и увидел настороженное лицо отца, идущего к гостиной. Кажется, тогда я начал проситься на ручки, а он прислонил указательный палец к своим губам и тихо прошипел в мою сторону.

Мой отец невероятно умен и талантлив. Его голова попросту напичкана разного рода информацией. Она подобна целой библиотеке, вот только книги по воспитанию детей в ней точно отсутствуют. В этом отношении он неисправимый глупец. Вряд ли ему можно было бы доверить даже котенка, что уж говорить о человеческом ребенке! Его взгляд всегда направлен куда-то вдаль, в небеса, в безграничный космос. Разве возможно одновременно созерцать все это и приглядывать за сыном?

Что же касается моей матери, помимо того, что она постоянно старалась сторониться меня, ее работа отбирала у нее все силы и время. Так что домой она приходила очень поздно и была настолько вымотана, что после ужина практически сразу же ложилась спать. Ей приходилось работать за двоих, давая своему мужу возможность дорыться до всех истин этого мира. При этом она всегда повторяла ему, чтобы он присматривал за мной и не отводил взгляда больше, чем на пять минут. Но даже такая простая задача оказалась невыполнимой для моего отца.

Вот и получается, что большую часть времени я находился в полной тишине. Мне было одиноко, скучно и грустно. Жгучая смесь этих чувств до сих пор не выветрилась из моей груди. Когда я плакал, мне приносили покушать или убаюкивали. Но подавал я эти сигналы очень редко – когда боль становилась невыносимой. Обычно я молчал. Мне было легче стерпеть, чем позвать кого-то на помощь. Наверное, мне довелось родиться с этой пагубной привычкой.