Я сам не заметил, как на моем лице появилась улыбка. Вместо того чтобы сидеть, поджав ноги, я принял максимально вызывающую позу и, вероятно, походил больше на какого-нибудь мачо, чем на испуганное дитя. Спустя какое-то время я уже заливался смехом, моя голова опрокинулась назад. Все это делал, несомненно, я, но все мои чувства оказались перемешаны. Вдруг мне стало так хорошо, что захотелось танцевать. Я встал, снял с себя кофту и бросил ее куда-то в сторону.
– Наконец-то! – сказал я в полный голос без капли стеснения. – Как же приятно чувствовать себя живым. Тело… Теплое тело. Хочу больше. Хочу увидеть весь мир, хочу слышать природу, хочу вдохнуть свежий воздух.
Я пошел к единственному проблеску света, исходившему от окна. Несколько раз я сильно ударился обо что-то твердое. Вероятно, снес пару стульев и перевернул светильник. Боль доставляла мне удовольствие. Не чувственное, нет. Мне было приятно, что я мог игнорировать боль, мог наплевать на нее и рассмеяться ей в лицо, прокусив себе палец до крови.
Мои руки сорвали тяжелую штору и распахнули окно с такой силой, что на стекле появились трещины. Удивительно, что никто не явился на этот шум. Я высунулся в окно, вдохнул полной грудью и чуть было не упал. Свежий, влажный воздух наполнил мои легкие. Ветер доносил капли дождя до моих щек. Захотелось бежать, выпрыгнуть из этой дыры и помчаться в сторону леса. Тогда я бы снял с себя всю одежду, мои ноги касались бы влажной травы, а тело все было бы покрыто каплями дождя. В полном возбуждении от моих мечтаний я забрался на подоконник и сел на самый край.
Покачивая ногами и головой из стороны в сторону, я вдруг подумал, что все эти вульгарные выходки не про меня. Может, кто-то незаметно завладел моим телом? Кто-то все это время прятался в углу комнаты и прокрался в мой мозг через уши? Мне так вовсе не казалось, но на всякий случай я все-таки тихо промямлил:
– Что со мной?
– С тобой все плохо, поэтому я здесь, – незамедлительно ответил незнакомый голос. – Я твой друг. Ты, видать, сильно так запутался, и никто, кроме меня, тебе не поможет распутаться назад.
– И что я должен делать?
– Сейчас тебе нужно поспать. Зажги лампу, найди кровать и ложись. Нет ничего лучше сна, даже в незнакомом тебе месте. Забудь обо всем.
– Но мне нужно рисовать. Я должен…
– Образов больше нет. Вокруг тебя лишь суровая реальность. Пока можешь – спи. Когда буду нужен, я приду к тебе снова.
Мои ноги резко соскочили с подоконника, а руки ловко захлопнули окно. Тишина. Я нащупал упавший светильник и включил его. Тусклый свет озарил комнату. Посередине стоял мольберт, рядом с ним коробка с кучей красок и набором кистей. У меня тут же возникло непреодолимое желание рисовать. Я уже бросился туда, но вдруг меня поклонило в сон. Ноги сами пошли в сторону кровати. Я упал, в глазах потемнело.
Часть 2
Детство
Глава 1. Рассвет
Я с трудом открыл глаза. Сначала я обнаружил, что закончился дождь, а потом удивился, что уже наступил рассвет. Для меня же не прошло и секунды. Ночь закончилась в мгновение ока. Я попытался приподняться. Все мое тело по непонятной причине жутко болело: колени ломило, затекла шея и невыносимо гудела голова. Но несмотря на все это, я приложил усилия и через боль встал с кровати. Правда не знаю зачем. Почему-то тогда мне это казалось важнее всего. Никто никуда меня не гнал, я мог спокойно продолжить спать.
Протерев глаза получше, я огляделся вокруг. Несмотря на то, что уже наступило утро, в комнате по-прежнему жила ночь. Не знаю из-за толстых штор это или из-за особой магии этого жуткого дома, но разглядеть то, что находилось в конце комнаты было практически невозможно. Свет в основном поступал от окна, которое я открыл вчера. Будь оно тоже закрыто, мне бы и в голову не пришло вставать с кровати.
Я медленно окинул взглядом все вокруг. Мольберт, краски, кисти все так же манили меня. В голове потихоньку начали проявляться события вчерашнего дня. Да, это был не сон. Меня забрали из родительского дома. Жуткий Мужчина сказал, что будет учить меня рисовать, а потом бросил одного в темной комнате. Вспоминаю парк на территории школы, странное здание и кучу кошек, но ни одного ученика. Ах, да… Тот голос в моей голове. Мое странное поведение. Что это было? Сейчас это кажется такой глупостью, детским кривлянием, но ведь я вправду чувствовал себя другим. Нет сейчас смысла думать об этом.
Я пошел ко второму окну и распахнул штору. Свет ударил в глаза. Даже так комната оставалась достаточно темной. Мой взгляд упал на появившийся из тени стол. Ничего необычного, кроме того, что на нем уже стоял непонятно откуда появившийся завтрак. Все было расставлено на удивление красиво и аккуратно. На скатерти стояли тарелка с кашей, стакан молока, блюдце с маслом, корзинка с хлебом и слишком много столовых приборов. Есть хотелось жутко, живот еще вчера вечером болел от голода. Я быстро отодвинул стул и, не успев сесть, схватил кусок хлеба, откусил от него половину и запил молоком. Этот хлеб показался мне вкуснее всего, что я когда-либо пробовал. Тогда я был готов всю жизнь есть только его, запивая свежим коровьим молоком. Разве человеку в самом деле нужно что-то еще, кроме теста, выпеченного с любовью?
Однако доесть этот кусочек у меня так и не получилось. Мои руки замерли, сердце начало тревожно биться. Я уже прекрасно знал причину, но все же с осторожностью оглянулся назад. Передо мной был образ! Гигантских размеров. На этот раз это был не монстр, это был целый мир. В моей комнате появилось грандиозное сооружение из невиданных деревьев цвета людской крови и цветов черных, как безлунная ночь. А наверху одновременно сияло и бурлило белое солнце. В изумлении я разинул рот. Кусок хлеба свалился на пол, а молоко разлилось по столу. Мои ноги зашагали вперед, мои глаза принялись изучать новый дивный мир. Больше для меня не существовало ничего, кроме этого образа. Я должен был узреть каждую тонкость, понять сущность всей цветовой гаммы, уловить малейшие нотки и перенести все это на холст.
Это было прекрасно. Я боялся не успеть окончить работу, но все равно не мог оторвать глаз. Жилки каждого листа пульсировали, словно вены, становясь, то светлее, то темнее. Мощные корни деревьев обвивали весь пол целиком, казалось, что они вот-вот сожмут мое тело и раздавят, превратив в однородное месиво. Черные бутоны цветов были живым воплощением самой тени, но грациозно продолжали стоять даже под лучами палящего сверху солнца. И наконец, этот белоснежный гигант: я мог спокойно на него смотреть, но его свет вполне был в состоянии испепелить все вокруг, всплески на его поверхности брызгами окрашивали и деревья, и цветы, вдыхая в них жизнь. В этом мире царила гармония, и в каждой его клеточке жила любовь.
Пересилив себя, я наконец-то уселся за мольберт. Краски и кисти не были похожи на те, что покупали мне родители. Каждая краска находилась в отдельной большой пластмассовой банке. Ручки кисточек были полностью черные с золотой обоймой и коричневым пучком. На ощупь волосики кистей были очень эластичными, ни в какое сравнение с моими старыми. К тому же их тут было так много, что я понятия не имел с какой начать. Куча разных размеров и форм, иногда почти не отличимых друг от друга.
Спустя пару минут никакие инструменты меня больше не волновали. Без разницы чем писать картину: углем на скале или дорогими красками на холсте. Если понадобится, я буду писать их собственной кровью, вытащу жилы наружу и обрисую ими всю стену. Ведь так и должен поступать настоящий творец. Хотя, безусловно, мне было легче. Линии получались идеальными. Мой образ словно по волшебству переносился на холст. Я же не принимал в этом особого участия, а был, скорее, наблюдателем. Самого меня это не очень-то и радовало, но мой внутренний демон успокаивался.
Линия солнечного света на полу плавно подбиралась к окну. В вечно темной комнате мрак вновь восходил на трон. Мои образы не могли излучать достаточного количества света. Даже эта огромная белая звезда тускнела, столкнувшись с реальностью нашего мира. Заметив это, я поспешил наложить последние штрихи на мою работу. Оставалось совсем немного. Оказалось, что я просидел за мольбертом все утро и весь день. Как ни странно, до сих пор никто не заходил ко мне, или же я просто был увлечен настолько, что попросту не мог кого-то заметить.