Корона по-прежнему занимала своё место на её голове, но следов крови на лбу уже не было. Кто-то заботливо умыл девичье лицо, но вот кто, она не помнила. Зато её пижама насчитывала, по меньшей мере, десяток кровавых пятен и была, чёрт возьми, несвежей. От девушки пахло сладковатым потом, и она не могла с этим ничего поделать, да и это было сейчас совсем не важно.

Утреннее щебетание местных птах, похожее на ауканье, немного успокаивало девушку, но не отдаляло от злоключений, павших на её хрупкие плечи.

Первое, о чём она подумала, было: «Где это я?»

А уж после: «Есть, я хочу есть».

Но ни еды, ни тем более ответов на поставленные вопросы пока не было.

Вдобавок к птичьим голосам каждые пять минут гремел гром, что, несомненно, радовало Сэл, в отличие от всего здесь, он был ей знаком.

Она, подойдя к оконцу, неспешно рассматривала окрестности за ним в надежде разглядеть хоть что-то родное и памятное. Но всё, на что падал её взгляд, было чужим и холодным.

Как оказалось, её камера находилась под крышей высокой башни, завершающей, не считая красного шпиля, всё это монументальное строение, и потому люди внизу были не больше ладони. Они занимались своими делами и выглядели средневековыми крестьянами, порою измазанными грязью. Ни Клер, ни отца, ни Барни видно не было, будто все они угодили в разные места, а то и вовсе пропали без вести.

– Где же ты, Клер? – взмолилась она и тут же вздрогнула от скрипа ключа в замочной скважине деревянной двери.

Подобно тому мышонку из малой хлебницы в её покинутом доме, она тут же забилась в угол, насторожившись от происходящего.

Дверь распахнулась, и в камеру заглянул седобородый мужчина преклонных лет с уродливым шрамом, зияющим отметиной на суровом лице. Этот шрам в виде жирного завитка на левой щеке наполовину прикрывала борода, но даже она не способна была скрыть его внешнее уродство. Сэл не узнала его лица, но припомнила взгляд, который она уже видела там, на каменных ступенях, сквозь глазницы великой птичьей маски. Именно он держал в руке янтарный посох, выкрикивая с распевностью петуха запредельно паршивое слово:

– Эмпиньянтум!

Он, всматриваясь в девушку, как в диковинное существо, молчал и делал какие-то умозаключения. Его бордовая плотная котта[24], пестреющая золотистой узорной каймой, покрывала чёрную тонкотканую камизу[25], что была продета под внушительные кожаные браслеты. Широкий усменный пояс, украшенный птичьими черепками под цвет золота, плотно ложился по талии, удерживая искусный чешуйчатый кожух с позолоченным клинком. На его ногах были надеты высокие пошарканные временем сапоги из чёрной чешуи полночных псов Иргейна, а в сапоги заправлены широкие мешковатые штаны груботканого пошива. И он всё смотрел и смотрел на неё властным взглядом, лишённым и толики сожаления. В этом взгляде чувствовалось любопытство, самая малость, но оно тут же угасло, когда секундой позже послышался женский голос, низвергнув весь его незатейливый интерес в бездну тьмы.

– Ну что же вы? Эбус? Довольно, я войду, она не опасна.

Рихт Эбус Гарпин Сайленский не сразу ответил ей. Его задачей было обеспечить безопасность своей госпоже, и неважно, исходила ли она от девки с тонкими ручонками или же от верзилы на голову выше. Недаром он был из рода воинственных рихтов Сайленских, когда-то присягнувших на верность первой королеве земель Иссандрии.

– Конечно, – ответил он. – Девка и двух дней не протянет. – И отступил от двери в сторону. Женщина красивой наружности и в не менее красивом наряде, заглянув в темницу, искоса посмотрела на Сэл и слегка рассмеялась.

– Так вот ты какая, королева Салкса, – издевательски обронила она, пересекая дверной порог.

Её черты лица, прекрасные и тонкие, своим естеством выражали природную красоту женщины, взрослеющей в гармонии с собой и окружающим миром. Пухлые губы, карие глаза и аккуратно оформленные чёрные брови словно сошли со страниц глянцевых журналов изысканных женских образов. Длинные чёрные волосы до бёдер были идеально расчёсаны и казались шёлковыми. На маковке, смещённой чуть влево, красовался красный цветок, бутоном походивший на тюльпан, но завитый в отличие от него в прелестную каральку. И это был не просто цветок, а полностью вплетённое в волосы растение, гармонирующее с её привлекательной внешностью. Между тем природа не обделила незнакомку формами – пышной грудью, тонкой талией и прекрасными бёдрами, наверное, волнующими взгляды всех мужчин Салкса. На ней было надето что-то напоминающее красный камзол, украшенный фестонами[26] и узорной ручной вышивкой. Под камзолом из-за длинной юбки не было видно обуви, но отчётливо слышен стук каблучков.

– Всё будет намного проще, чем я предполагала, – добавила она, вальяжно перемещаясь в этом сыром полумраке. – Ты молчишь, оно и понятно, путь был не простым, но ты могла бы хоть кивнуть, что понимаешь?

Сэл стояла обездвиженным призраком у стены, и ей не хотелось ни кивать, ни тем более отвечать незнакомке. Хотя и не нужно было ничего говорить, колотящееся, словно барабанная дробь, сердце уже говорило о многом. Она боялась практически любого, кто показывал свой лик, и даже красота королевы была не исключением. Всё, что пленница делала, так это пристально следила за её движениями, которые, к слову сказать, казались чересчур царственными.

– Итак, королева, – ухмыльнулась дама. – Меня зовут Вессанэсс Ясноокая! И я из рода первых завоевателей южных земель Одрии и Кельпы! – госпожа на мгновение посмотрела на Гарпина за своей спиной, будто подтверждая его присутствие. – Вдобавок ко всему я являюсь единственной королевой Салкских земель! И сердцем этого народа! Который, может быть, не сознательно, но ты посмела оскорбить. И не только оскорбить! А поставить наше существование в один ряд с вымершими тварями запредельных мест! – Она поёжилась. – Смешно подумать, неужели ты действительно посчитала себя достойной?! Ты не достойна! – фыркнула Вессанэсс, кинув презрительный испепеляющий взгляд в её сторону.

Всё сказанное незнакомкой казалось полным безумием. Ветер, завывая, вторгался через оконце в камеру, но даже он не смог развеять надменный тон возмущенной дамы. Сэл же, раскрыв свои обветренные губы, с каждым новым бранным словом наполнялась жаром злобы к женщине, посмевшей обвинять её бог весь в чём. Да и за что?! Было непонятно, но эта злоба так и подступала к её горлу. И хотя она не знала, поймёт ли её слова высокомерная дама, но её спесивую речь, к великой странности, она понимала.

– Да что же я сделала?! – вспылила пленница, оставаясь на месте, которое почему-то посчитала безопасным. То был заплесневелый угол темницы, колющий щербатостью её спину.

Королева даже вздрогнула от такого внезапного ответа, сорвавшегося скопом негодования к её раскрасневшимся ушам, а рихт Гарпин опустил руку к напоясному кинжалу.

– Хм, – продолжила дама, – да у тебя скотский характер, – слова словно медовым ядом обволакивали её белые зубы, слегка постукивающие друг о друга. – Но то, что ты понимаешь наш язык, – это уже хорошо. Значит, корона делает своё.

Она посмотрела вновь на Гарпина, готового к непредвиденному, и помахала перед ним пальчиком.

– Мой верный рихт, – продолжила она. – Не сочли бы вы за милость принести мне немного фруктов?

Эбус поморщился и в недоумении, почесав бороду, возмутился:

– Но, госпожа, это может быть небезопасно!

Вессанэсс была непреклонна и, не сказав ни слова, лишь указала ему, как верному псу, направление, а оно унизительно простиралось за дверь. Под этим командным взглядом он и удалился. Но лишь за дверь, где отдал приказ одному из своих приспешников исполнить королевскую волю. А сам, как преданный слуга, продолжил блюсти безопасность высшей, но отнюдь не чистой крови.

– Быть может, ты мне скажешь своё имя? – одинокая королева была уязвима сейчас больше, чем прежде, но, к явному недоумению Эбуса за порогом, чувствовала себя непробиваемой стеной, не меньше. Она, прищурившись, пыталась более подробно рассмотреть Сэл и тот предмет, что тикал на её руке.