За стенами темницы небольшим поселением серел замковый город Иссандрил, состоящий из пятисот сотен каменных домов, десятка сельер[20], тринадцати кузниц и сотни иных хозяйственных сооружений, примыкающих к замку высшей власти. Этот замок строился долгий десяток лет посредством тысячи крестьянских рук и воскрешенных идей Иссандрийских каменщиков, которые так умело воплотил в сером безликом камне некий рихт Олис Лорбут, рождённый от крови завоевателей Иссандрии, сыном Бируина – Мофри, что ввиду непростого положения рабских островов принял не свойственный рихтам удел строителя. А называли этот замок «домом крепких стен» – Батуром, или попросту «убежищем обречённых», что своей центральной башней достигал в высоту по меньшей мере шестисот футов и выглядел непривычно для человеческих глаз. В его стенах и надстройках читался прочный романский стиль, делающий его монументальное величие крепостью. По центру сереющей твердыни высилась громадная башня Пурпуз, именуемая также вместилищем книгомора, на вершине которой простиралась открытая всем ветрам смотровая площадка. На площадке шириной в пятнадцать шагов и длиной ничуть не меньше росло большое красное древо, покрытое красными иголками, как и его кора. Это древо называли кэрой и причисляли к священным в этих местах, не в угоду шестипалому богу, ранее властвующему над запредельными землями. По четырём сторонам от центральной башни высились башни поменьше. Они были зубчатыми и по большей части предназначались для лучников и ратников, приставленных к обороне твердыни. Так было в прошлом, теперь же, когда иноземные набеги захватчиков прекратились, башни обустроили под покои слуг и прочих приспешников правящего совета. Общий массив замка походил на гигантскую стену, увенчанную проходами, оконными арочными проёмами и открытыми балконами, выступающими на Батурскую площадь. А в основании его стен протекала бурная река Тимус – нещадная, чей поток, зажатый каменными тисками твердыни, пробираясь сквозь замок, замедлял свой быстрый ход.

Под станами этих гигантов, от восхода и до заката, от темницы и до замка высшей власти, жизнь текла такой же бурной рекой, как Тимус, уносящей быстротечное время куда-то вдаль. Жители этих мест назывались кэрунами – «красными детьми» на древнем запредельном языке, в котором ещё изредка воспевался шестипалый бог. Многие из них ещё поклонялись ему, но большинство уже не верило в его власть и возвеличивало в писаниях новых пророков красное древо, то самое, на вершине Батура. Но вне зависимости от веры и от королевской воли была и иная власть, та, что неоспоримо признавалась всеми вокруг, власть Рэхо, власть тиранов и завоевателей. Эта власть поработила их, как и десяток других островов, затмив и шестипалого бога, и красное древо, и всё то, что позволяло любому королевству развиваться.

Так какими же были кэруны под тенью властной руки? Они несколько отличались от людей, хотя эти отличия сложно было заметить невооруженным глазом. На руках и ногах у них было по шесть пальцев, причём самым длинным был мизинец, а в волосах, на затылке, располагалась довольно мягкая зона кожи, называемая всеми плодотворной, или же попросту эльту[21]. Именно в эту зону, подобно симбионту, могли быть подсажены небольшие растения, живущие на своих носителях и разделяющие с ними свои свойства. Такой вид соседства назывался пату[22]. Кэрун питал собою растение, а растение, в свою очередь, питало кэруна.

Жилища кэрунов были разнообразными, начиная с полуземлянок в лесных рощах, древесных хижин на крестьянских лугах и заканчивая каменными домами на просторах Иссандрила. Они строили их по-своему, ввиду общин, к которым принадлежали, и принимали эту жизнь как испытание. Между тем их дома походили на средневековые постройки Европы, свойственные как сёлам, так и небольшим городам. Чередой многочисленных факелов и лампад освещались улицы, в то время как улочки утопали в темноте и сырости. Город, раскинутый полукругом, с высоты птичьего полёта напоминал полумесяц и практически не разрастался вширь. Тому способствовали рабское положение и непременная ограниченность в земельных просторах. Большая часть острова принадлежала лесам, чуть меньше – сельскохозяйственным угодьям, животноводческим фермам, школам, что обособленно от всех находились у побережья.

Кровли многочисленных домов были деревянными, иногда выкрашенными в белый цвет, чтобы отражать в жаркие летние дни слепящее солнце. Вместо стеклянных окон в стенах зияли небольшие проёмы, утыканные заострёнными наконечниками от непрошеных лесных гостей, в основном, ночных горбачей-кровопийц, что частенько любили забираться в дома, дабы отведать кэрунской крови.

В соседстве с густонаселённым градом зеленели обширные луга душистых трав, стелящихся плотным ковром до высокоствольных лесов. Деревья имели огромное значение для кэрунского народа, они опоясывали весь Иссандрил, но не допускались к его границам. Неудивительно, ведь на их листве зачастую скапливалось чёрное вещество, называемое Везтинской пылью, что губительно отражалось на всей фауне этих мест. Но между тем кэруны научились жить с этим сезонным явлением, надуваемым ветром с южных просторов океана по весне. Они использовали древесину для создания всевозможных вещей, а что до пыли, то её с лёгкостью смывали с лесных крон первые весенние дожди. Но всё же она имела свой негативный эффект – надышавшись ею, женщины рожали уродливых детей, а мужчины становились бесплодными.

Когда-то давно, когда кэруны впервые попали на этот остров, насильно переправленные через арку обречённых завоевателями Рэхо, эта пыль стала причиной появления смертельной бурой лихорадки. Тогда никто не ведал о её губительных свойствах, никто и не знал, откуда она бралась, но потом всё обрело ясность числом тысячи умерших, точностью разведки и часами долгих наблюдений. Прибежищем пыли была тьма. Кэруны научились с этим жить, и не только с этим, они по крупицам отстраивали свой город, стена за стеной, кузня за кузней, и лишь для того, чтобы не умереть.

Теперь же, судя по сердцевине и окрестностям этого малого града, можно было сказать об обилии здесь ремесленников, кузнецов, конюхов, врачевателей, нянечек, учителей, ткачей и шныряющих повсюду торгашей, явно навязывающих свой сомнительный товар. Это разделение труда чувствовалось во всём и непременно регламентировалось высшей властью. Но не только в Иссандриле чувствовалась жизнь. Среди лугов чуть на востоке простиралась сельская община, в которой состояли обособившиеся и многочисленные крестьяне, выращивающие на своих угодьях тифиловое зерно. Животноводы и пастухи, хранители пристани и работяги швартовочных доков, школы Кэра-бата и наконец-таки добытчики Эку, что за зелёной горой, на западе Салкса, продлевали жизнь всего королевства. Именно от них зависело всеобщее будущее, и именно их почитали больше всех.

Салкс был не маленьким островом, но и не большим. С площадью в десять квадратных миль, он мог считаться по праву вторым из своих собратьев, но в неприступности своих границ он всё же уступал другому острову, выделяющемуся среди прочих.

Неясные видения падали одно за другим. Донни лает от счастья и катается по земле, словно в предвестии бури. Отец поднимает дочь на руки, и она задувает семь свечек на праздничном торте. Мать, пришив три пуговицы к платью, одну всё же обрывает за ненадобностью. Клер Фостер похудела и чрезмерно злится на располневшего Барни. Затем видения отступают, их полупрозрачный призрак растворяется в полумраке. И вот уже сердце словно тамтам[23] бьёт – бом-бом, бом-бом.

Проснувшись в одной из камер Гастэрота, Сэл поёжилась от неудобного положения, занимаемого ею на полу. Она лежала на чём-то ветхом и пахнувшем плесенью. По виду это был матрац, вот только набитый небольшим слоем соломы или высушенной травой. Вокруг была пустая тюремная камера, погружённая в полумрак, в начале которой зияло решётчатое оконце, утыканное острыми металлическими шипами.