Волны беспощадно отдалили пленниц друг от друга, суля им только смерть.

Клер, нахлебавшись воды, погружалась всё глубже и глубже в толщу неизвестных вод. Сэл же, будучи неопытной пловчихой, потеряла все силы противостоять стихии и тоже начала тонуть. Смерть подошла к ним настолько близко, насколько это было возможно.

Но пленницы были нужны им живыми. Иначе зачем они проделали весь этот путь? Усилием лап и хвостов невидимые тела устремились в толщу вод, где наверняка Посейдон уже прибрал их добытые трофеи. Рывок, ещё один, и цели были схвачены. Теперь в пенистых потоках, холодящих плоть, они устремились на поверхность вод и вырвались из бушующей тьмы.

Глотнув немного воздуха, Сэл попыталась найти Клер Фостер глазами, что то и дело заливались пенистой водой. И каково было её счастье увидеть пухлые черты подруги в трёх футах от себя!

Монстры завыли от неистовства, творящегося вокруг. Они с неимоверным усилием отыскали и догнали уже тонувшую шлюпку, в которой вскоре оказались пленницы, подобно треске, на которую охотились рыбаки Рейне.

Но задача удержаться в ней и не потонуть казалась невыполнимой. И тогда, окружив шлюпку своими телами, они вступили в бой со стихией. Из тел, сцепившихся друг с другом, появился невидимый щит, перед которым отступили даже волны. Удар, два, и всплески воды уносило прочь. Плоть к плоти, будто рвущаяся ткань трещала, но лапы были крепки, а силы велики. Подобно живому кокону, они бороздили штормящие неизвестные воды, повинуясь сильным ветрам и молитвам.

Вода покинула лёгкие Клер, оставив солёный вкус на посиневших губах. Она, положив руку на живот, молила Бога сохранить жизнь ещё не родившемуся ребенку. Плач и подавленный стон срывались с её губ и разносились беспечным ветром. Вместе с ней плакала от страха и Сэл, пытаясь обуздать глубокую дрожь.

А впереди простирались бескрайние тёмные воды и волны, вздымающиеся до небес. Впереди была только неопределённость.

Можно говорить о многом, о жизни в Рейне, о таинственной находке моего отца в виде короны, но с чего действительно началась моя история?

По моим соображениям, она началась с таинственного острова, куда я попала, пройдя через арку обречённых. Тропой не через леса, поля и горы и не с волей, вздымающей мою грудь, а тропой непонимания и порабощения, рисующей на водной глади узор невиданных чудес.

Тогда я ещё не знала названия всех этих мест, как и сооружений этой земли. Тогда я, оторванная от дома, выглядела ущербным существом, ищущим недосягаемые ответы. Но так зарождалась моя история.

Дрейф по тёмным водам океанских просторов совсем выбил нас из сил. Хотя что там говорить, наверняка мы шли заданным курсом, просто ни одной из нас тогда это не приходило в голову. Нам казалось, что в этом хаосе, захлестнувшем всё вокруг, не могло быть ничего определённого. Вот моя рука, вот её плечи, чуть дальше борта шлюпки, и неизвестность. Разве способны мы были подумать в скоплении всеобщего безумства, чем обернётся наше пленение? В тот момент мы были настолько подавлены, насколько это возможно. Каждые пять минут меня выворачивало наизнанку, было даже как-то странно называться дочерью рыбака, ведь я не имела никакой стойкости и никакой закалки. Клер держалась чуть лучше, но её лицо, побледневшее и холодное, казалось, превратилось в предсмертную маску. Она, прильнув щекой к днищу шлюпки, даже не стенала, её руки на животе подёргивались в наступлении дрожи, которую ни одна из нас не могла прогнать.

Когда же океан утих, монстры, что до этого метались от гнусных поработителей до защитников, расцепились, и живая стена из их тел ушла под воду. Именно тогда на горизонте уже успокоившихся волн мы увидели остров. Именно тогда голоса в моей голове, словно из ниоткуда, нашептали мне его название.

– Остров Салкс, – вот что я услышала от них. И от этих голосов мне стало ещё хуже, чем прежде.

Слова необычного звучания буравили моё «я», они сталкивались с моими мыслями и прогоняли их прочь. От этих вытеснений, напоминающих узурпацию, голова полнилась болью, равной тысяче заноз или же десятку колокольных звонов, отбивающих разом свой неистовый набат. Но, помимо этого, были ещё и внешние раны. Одни из них опоясывали мою голову болючей вереницей от шипов на зубатой короне, другие сочились кровью на локтях, коленках и бёдрах. В этих местах пижама неминуемо окрасилась, добавив ткани рисунок из красных пятен и грязных разводов. Но моё отуманенное сознание, как и сознание Клер Фостер, казалось, притупляло теперь уже любую боль. В нём зудела лишь одна стойкая мысль: дом, она называлась домом и неимоверным желанием скорей оказаться там. Но дом был дальше, чем мы предполагали.

По мере приближения к острову, называемому в моей голове Салксом, сознание покинуло меня. Призрачные голоса, всхлипы Клер, как и стрекотание наших похитителей и в то же время спутников, стихли, словно круги на воде, сглаженные временем. Это время, поросшее темнотой, сорвало со стрелок циферблата на моей руке ровно час, прошедший как одна минута. В сознание я пришла, распластавшись на мокрой гальке каменистого берега, где меня, подобно собаке, тут же посадили на поводок, нацепив ошейник из грубой кожи.

Осматриваясь то и дело по сторонам, я пыталась найти Клер. Берег, вода, деревья, руки и тела, границы взгляда бессовестно съедала сонливая муть. Но Клер, по-видимому, не было рядом, по крайней мере, в открывшемся обзоре. Часы тикали, сердце билось с ними в унисон, а я покорно делала то, к чему меня принуждали. Шаг, ещё один, босыми ногами по гальке, затем падение на колени, дёрганье поводком и явные повеления встать, а сил всё меньше и меньше.

Вместо похитителей, передавших меня четвёрке непонятных существ человекоподобной формы, была вполне осязаемая пара монстров, бегающая вдоль берега, подобно озорным псам, вкусившим свободу.

Эти монстры походили на гигантских горилл, что когда-то я видела на картинках многочисленных журналов о природе. Но горилл, не имеющих шерстяного покрова на своих телах. Вместо шерсти их кожа, загрубевшая и слегка красноватая, имела небольшие шипы, торчащие во все стороны. На их зубатых и чешуйчатых мордах, словно красным свечением, горели огромные кошачьи глаза, нисколько не проявляющие интереса ко мне, как и к творящемуся вокруг.

Человекоподобные существа в костяных птичьих масках, облачённые в чёрные мантии мешковатой формы, называли этих монстров ракутарами[15]. Я же понимала совсем немногое из того, о чём они говорили, ибо язык, на котором они изъяснялись, был мне не знаком. Один среди них, по-видимому, был главным, ввиду птичьей маски на голове, что отличалась от других внушительным размером. В его шестипалых руках был зажат костяной посох, завершённый изгибом толстой медной ветки, в которую закаменелыми каплями вросла янтарная смола. Двое других подчинялись его воле, следуя дерзким и престранным повелениям.

– Поднимите её! – говорил он. – Ударьте.

Из-за этих ударов, показавшихся мне щадящими, я погружалась в себя, словно в непроглядную топь, лишь мысли и названия различались в их голосах. Что же касалось этих голосов, то они вспышками возникали в моей голове, болтающейся в полусознательном состоянии на шее. Вспышка и новое слово, облечённое ранее неведомым смыслом, затем сумятица и десяток звуков и непонятных слов, потом снова вспышка и опять новое слово. Казалось, голова вот-вот взорвётся от их потоков, но уши предательски всё слушали и улавливали непостижимую речь.

От каменистого берега, к лесу, чуть дальше явно лиственных, разросшихся гигантов, тянулись щербатые каменные ступени. Они были цвета гончарной глины и простирались словно лестницей богов всё выше и выше. Туда меня и подгоняли мои новые хозяева, то и дело дёргая за собачий поводок.

Ступени возвышались в гору и хранили в своих ложбинках лужицы воды от дождя, прошедшего в этих широтах совсем недавно. От этой воды мои босые ноги соскальзывали, и я больно падала. Но после каждого падения, принятого мною стойко и без слёз, следовал неминуемый подъём, сопровождающийся грубыми причитаниями птицеголовых. Единственным, что в этот момент казалось сладким и приятным, был воздух, пропитанный металлическим запахом озона.