- Надеюсь, девушка стоила всей это операции, - заметил Гизмо. - Хотя я до сих пор не понимаю, что все это было. Ты не можешь быть рыцарем в белых доспехах. Если другие поймают ее, значит, так тому и быть.

Я громко втянул ноздрями воздух. До сих пор у меня просто было плохое настроение, но теперь я был в ярости. Это была опасная, тупая, пульсирующая ярость, к которой я вновь и вновь протягивал руки, хотя и знал, что могу обжечься.

- Как хорошо у вас работает сарафанное радио, - прошипел я. Только что я думал о том, что мне нет никакого дела до Зое, но сейчас меня снова охватило беспокойство за нее. По крайней мере, именно благодаря мне, она могла спокойно спать прошлой ночью, а сегодня утром встать и продолжать жить своей жизнью, как в любой другой день. Уже примерно пять месяцев я знал насколько это было ценно. И все-таки, я был рыцарем в белых доспехах, именно так!

- Не втягивай ее, - раздраженно пробурчал я. - Это мое дело.

- Твое дело? - лаконично ответил Гизмо. - Позаботься лучше о себе.

- Каждый за себя, - с горечью пробормотал я. - Никто за всех.

- Успокойся, Джил,- примирительно сказал Гизмо. Он спокойно встал и подошел к стиральной машинке и сушилке, стоявшим в углу. Гизмо двигался совершенно бесшумно и плавно. Его плавные движения, так мало подходившие к его невзрачному внешнему виду, вызывали недоумение прежде всего у женщин. А он даже не пытался скрыть их. Какое-то мгновение я даже горячо завидовал ему, в том числе за его беззастенчивость и бесцеремонность. Его устраивала жизнь такой, какой она была. Его не волновало все это дело, оно было лишь преимуществом в его сделках. Деньги были не так уже важны для Гизмо, их у него было более чем достаточно.

Для него была важна лишь охота. Не все из нас становились преступниками, но он был одним из тех, кто умел искусно использовать свои органы чувств как средство для достижения цели. Быть тише и быстрее противника, а также намного лучше видеть и слышать, чем он, имело свои преимущества. Хотелось бы верить, что он забрал меня с моста только потому, что я ему нравился, но шанс, что это было так, равнялся пятидесяти процентам. И еще пятьдесят процентов, что дело было в адреналине и риске, что в любой момент могла появиться полиция. Он уже предлагал мне несколько работ, но так низко я еще не пал. Я еще цеплялся за нормальное существование человека. Может это возможно. Черт побери, это должно быть возможно! В любом случае, я отказывался верить во что-то другое.

Я выругался и отбросил пленку. В этот момент я ненавидел даже уголовника - самаритянина Гизмо, я ненавидел весь мир.

- Дай мне уже телефон! - сказал я не особо дружелюбно. - Я должен позвонить шефу и сказать, что не смогу придти.

Гизмо и глазом не моргнул.

- Посмотри в верхнем ящике, - только и сказал он. - Красный должен быть заряжен и с деньгами на счету.

Три метра до стола. Я поджал губы и "скрипя" мускулами встал с дивана. Правая нога ответила на напряжение жгучей, колющей болью. Перенеся вес на левую ногу, я смог более или менее стоять. Мои нервы были на пределе. Жужание и писк приборов отдавались в голове и сводили с ума. Я взглянул на зеркало, висевшее над крохотной раковиной рядом с сушилкой.

- Сделай себе одолжение и не смотри туда, - сказал Гизмо, не сводя взгляда с груды белья, в которой копался. - Сможешь самостоятельно дойти до стола?

Я с упорством кивнул и, прихрамывая, продолжил путь.

- О, господи, - покачал головой Гизмо. - Только посмотри на себя. Что вообще на тебя нашло?

В голове тут же как вспышка возникло нежное лицо Зое. И другое лицо, встроенное в череду расплывчатых картинок, которые мне очень хотелось забыть. Я бы все отдал, чтобы погасить в голове это воспоминание.

- Я не жду твоего понимания, - хрипло ответил я. - Тебе же все по барабану, пока ты можешь жить своей жалкой гетто-жизнью.

Гизмо вытащил из кучи одежды широкие джинсы, подошел к столу, бросил их мне и сам открыл ящик, опередив меня. Лишь по его энергичным движениям я понял, что он постепенно начинает злиться. Отвертки, диски, кабели и сотовые - все это резко полетело вперед, когда он открыл ящик и, словно волна из пластика и металла с грохотом ударилось о край ящика. Я вздрогнул от этого звука.

Впереди в ящике лежали свернутые и перевязанные резинкой купюры. Четыре или пять свертков на общую сумму минимум тысяча евро. Деньги уже давно не играли никакой роли для Гизмо. Рано или поздно у всех нас будет так. Вещи, определяющие человеческую жизнь, становятся неважными. Тогда и диван со свалки будет также хорош, как дизайнерская кровать или лавочка в парке. Поначалу мне было жалко таких людей как Барб, но это прошло. Чтобы сожалеть, нужно страдать вместе с тем, кто страдает. Но Барб не страдала. Напротив.

Саркастически улыбнувшись, Гизмо взял поцарапанный сотовый, принадлежавший бог знает кому, и протянул его мне. Взяв его, я заметил, что у меня были темные от сажи и густой смазки пальцы. Гизмо, кажется, заметил, как я судорожно пытался найти в памяти какое-то воспоминание, запах, прикосновение, что-нибудь.

- Все еще в поиске, Джил? - сказал он и посмотрел мне в глаза. - Я могу только повторить: Прекрати спорить. Прекрати делать вид, как будто ты можешь что-то изменить.

- Я знаю, что не могу этого изменить, - резко ответил я. - Но я не хочу жить так как...

Я вдруг замолчал.

- Как я? - Гизмо пожал плечами. - Тебя никто и не заставляет. Но это как с плаванием: Не будешь сопротивляться, останешься на поверхности. Будешь противиться волнам, рано или поздно утонешь.

На экране новостного канала оператор навел камеру на репортера, стоявшего на мосту в лучах дневного солнца. Позади него стояла группа людей в зеленых пуловерах и шляпах и махала пивными бутылками.

- В честь празднования дня Святого Патрика, река впервые в истории города окрасится в зеленый цвет, - рассказывал он. - Самым знаменитым примером празднования этой ирландской традиции в день Святого Патрика, является река Чикаго. Для окрашивания воды у нас тоже используется Уранин. - Камера показала несколько лодок организации по оказанию технической помощи, которые плыли вверх по течению с химическим веществом на борту. А сзади ряд домов на реке. Во всех окнах высотных домов стояли люди, смотрели это представление и смеялись.

Я сглотнул. Нормальная жизнь проходила мимо меня с пометкой "Live".

- Для тебя это совсем ничего не значит? - тихо спросил я.

- Не-а, - сказал Гизмо. - Для чего? Почему меня должно интересовать, почему это случилось именно со мной - или с тобой? Это все вопросы, на которые нет ответа. Но как по мне, то лучшего и не могло произойти.

- Лучшего! - Я презрительно выплюнул эти слова. - У тебя вся спина в шрамах, я видел. Это что, правда, лучшее, что могло произойти в твоей жизни?

- Может и так,- сказал Гизмо с таким серьезным видом, что я в очередной раз задался вопросом, не смеется ли он тайком надо мной. - Раны заживают. Это служит уроком.

Хорошо, он действительно говорил серьезно. Писк и жужжание приборов стало громче. Я сделал глубокий вдох. Вот оно снова: вспышка в голове. Что-то связанное с Морисом. Я видел это совершенно отчетливо.

- Слушай, философ, - терпеливо продолжил Гизмо. - Научиться кодексу можно только на собственной шкуре. Это как родиться и умереть. Это не лучшая или худшая жизнь. Это новая жизнь. Окончательная. Другой у тебя не будет!

Теперь у меня и правда возникло желание взять один из мониторов и бросить его об стену.

- Вы вообще сами слышите, что говорите - ты и Ирвес? - резко ответил я.

О, да, моя окончательная жизнь. Ты заходишь на территорию другого, и жалеешь об этом. Ты неизбежно учишься смотреть и воспринимать. Ты учишься тому, что тебе никто не поможет, если ты попадешь в беду. Ты учишься спасаться бегством и делаться невидимым. Учишься быть одиноким. Без Гэзель и ее детей. Без...

- Закон джунглей, - сказал Гизмо, словно прочитав мои мысли. Мне осталось только заплакать. Чем слабее я был, тем отчетливее чувствовал фантомную боль в том месте, где еще пять минут назад была жизнь.