— Я не знаю его лично, нет. — Тейлор отрицательно качает головой и принимает надменный вид, словно не хочет продолжения этого разговора. — Здесь все друг друга знают. Я знаю о нем, а он знает обо мне. Но друзья? Едва ли.

Он напыщенно усмехается, будто его развеселило то, что я предположила, будто он и Зейн друзья.

Прикусив язык, я веду Тейлора по коридору к комнате тети Рут и начинаю экскурсию, проводя его через комнаты для гостей и парадный обеденный зал. Я наблюдаю за его реакцией, когда показываю комнату для упаковывания подарков, а затем демонстрирую огромный встроенный шкаф, где тетя Рут хранит свою коллекцию фарфоровых кукол и хрусталя баккара (Примеч.: баккара — марка хрусталя, который производят во Франции, в г. Баккара). Выйдя на задний дворик, Тейлор делает широкие шаги, замеряет длину и вполголоса говорит в свой телефон, делая заметки. Я следую за ним, отступив на несколько шагов, и когда мы доходим до края дома, снова замечаю Зейна с друзьями.

Остановившись, сосед зажимает баскетбольный мяч под рукой, улыбается и машет мне.

Этот мудак дружелюбен.

— Тейлор уже ушел? — Тетя Рут держит одной рукой букет нарциссов, а другой ищет что-то в шкафу под кухонной раковиной. Достав маленькую вазочку, она мило улыбается. — Он так заботливо принес цветы. Он хороший мальчик, этот Тейлор. Из породистой семьи.

Покусывая уголок губы, я опираюсь локтями на кухонный стол и глубоко вздыхаю.

— Цветы от Зейна, — признаюсь я и готовлюсь к ее ответу.

Бросив цветы в вазу, тетя Рут прикрывает рукой свой округлившийся рот.

— Так, и почему, черт возьми, он принес тебе цветы, Далила? Я думала, что ты прошлой ночью ходила, чтобы заткнуть его, а не очаровывать.

Я стараюсь не смеяться над воспоминанием о том, как я «очаровывала» Зейна, и в знак протеста поднимаю руки.

— Я не знаю. Я ничего не делала… Мы ничего не делали… Там ничего не происходило.

Сжав кулак, она подносит его ко рту, поворачивается и смотрит в кухонное окно с видом на гостиную Зейна.

— Я не сержусь на тебя, сладкая. Это все он, — говорит она с оттенком недовольства. — Я предупредила его держаться от тебя подальше.

Я нерешительно шагаю к тете Рут и кладу руку ей на спину.

— Я знаю, ты хочешь как лучше, но я уже выросла. Это уже так не работает.

Тетя Рут хватает тряпку для мытья посуды и шлепает ею по гранитной столешнице, а затем вытирает невидимые пятна, бормоча что-то себе под нос.

— Он аморальный, Далила. Нехороший. Он тебя не достоин. — Тетя Рут качает головой. — Он только разобьет тебе сердце. — Она поворачивается и машет тряпкой перед моим лицом. — И я убью его, если он это сделает.

Я смеюсь.

— Он тоже это знает, — добавляет она и кладет тряпку на раковину. Тетя оглядывается, ища что-нибудь, чтобы почистить, отполировать или помыть, но кухня безупречна. — Это не смешно. Я серьезно, Далила, держись от него подальше.

— О, перестань, — отмахиваюсь я. — Тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь?

— Ты не знаешь и половины того, что знаю я. — Ее голос понижается до шепота. — Этот парень — одна сплошная неприятность. Он… он как этот ребенок-бобер. Джастин Бивер (Примеч.: Beaver — с англ. «бобер»).

Я подавляю смешок.

— Ты имеешь в виду Джастин Бибер?

— Да. — Она машет указательным пальцем. — Стоит дать ребенку кучу денег, и он слетает с катушек, думая, что может делать и говорить все, что хочет, и ему за это ничего не будет.

— При всем уважении, тетя Рут, Зейн далеко не ребенок, — заявляю я и сама себе не могу поверить, что защищаю его. — Уверена, что он старше меня.

— Возраст — не что иное, как число, Далила. Если я говорю, что он ребенок, то это потому, что он ведет себя как маленький. — Ее глаза закатываются почти к затылку. — Он берет все жизненные правила и выбрасывает их в окно. Он бунтарь. Я никогда не встречала такого неуважительного человека. И высокомерного. А женщины? Очень много женщин в любое время дня и ночи.

Тетя Рут обмахивается, как будто в кухне вдруг становиться слишком жарко.

— Я думаю, что Зейн делает то, что сделал бы любой в его положении. Он молод, привлекателен, успешен и неприлично богат, — говорю я, пожимая плечами.

— В этом-то и проблема. — Тетя Рут поднимает сжатый кулак в воздух. — Он не может контролировать себя. Он делает все, что хочет и когда хочет, ни на кого не обращая внимания. Он чертов слон в посудной лавке.

— Неправильное сравнение.

— Ребенок в магазине сладостей.

— Это ближе. — Я ухмыляюсь, все еще чувствуя себя странно от того, что защищаю Зейна. Я вижу, с каким волнением говорит о нем Рут. — Тетя Рут, ты «запала» на него, не так ли?

Тетя Рут меняется в лице.

— Вовсе нет, Далила. Мне семьдесят пять и меня не интересуют мужчины в подобном контексте. Уже нет.

— О, перестань. — Я наклоняю голову набок.

Эта женщина в молодости была настоящей сердцеедкой с пентхаусом в Лос-Анджелесе и банковским счетом размером с Аляску. Мужчины мечтали встречаться с ней. Женщины хотели быть ею. У тети Рут была не одна, а две маленькие черные книжки и коллекция обручальных колец, хранящихся в банковском сейфе в секретном месте (Примеч.: черная записная книжка с информацией о партнерах по близким отношениям). Мир был у ее ног, и она всем говорила «нет».

На самом деле, у них с Зейном много общего, но я не буду говорить ей об этом в ближайшее время.

Телефон тети Рут жужжит на столешнице и на экране появляется текст. Взяв телефон, я подаю его Рут, и ее плечи расслабляются, пока она читает сообщение.

— О, Боже. — Она снимает свой козырек и проводит рукой по растрепанным волосам. — Я совершенно забыла. У меня сегодня ужин.

— С кем?

Поворачиваясь ко мне, тетя Рут поджимает губы и их уголки приподнимаются вверх.

— Его имя сейчас неважно. Я должна принять душ. Мы встречаемся в четыре тридцать.

— Его?

Тетя Рут закатывает глаза, отказываясь показать свою увлеченность, но я вижу ее в голубых глазах с морщинками. Может быть, ей семьдесят пять, но она еще жива. Есть еще порох в пороховницах.

— Так много лет, что ты не смотришь на мужчин, да? — дразню я.

— Ох, замолчи уже.

— Не задерживайся допоздна. — Я подмигиваю ей и довольна тем, что ее маленькое негодование на Зейна на время отложено.

Защищать его было невероятно неестественно, хотя, полагаю, я могла быть немного снисходительнее к нему из-за прекрасных цветов и извинений, которые он принес ранее.

Может быть, Зейн не гигантский мудак, а обычного размера.

Возвращаюсь в свою гостевую комнату, проходя мимо ванной комнаты, где мой «школьный» купальник висит на крючке для полотенец.

Сняв, я выбрасываю его в мусорное ведро.

Я не могу смотреть на него, не думая о Зейне. Он везде. Под моей кожей. Вторгается в мои мысли. Его гладкий как бархат голос звучит в моей голове. Я даже не могу посмотреть в окно и не увидеть его.

Этот мужчина испытывает мое терпение, а я едва знаю его.

Во всяком случае, тете Рут не о чем беспокоиться. С цветами или нет, он не проникнет в мое сердце. Или в мои трусики. И будь я проклята, если позволю такому, как Зейн де ла Круз, разбить этим летом мое сердце.

Или когда-либо.

Зейн

Плакат «продается» во дворе Рут имеет самый неприятный тошнотворный оттенок оранжевого, который я когда-либо видел. На плакате фотография сложившего на груди руки улыбающегося Тейлора Форбса, его фамилия напечатана большими белыми буквами.

Под темным вечерним небом ярко светят два прожектора на солнечных батареях, освещая его виртуальное присутствие.

Оранжевое безумие роскошной недвижимости.

Его гребаное имя на этом плакате больше всего остального. Этот мудак расхаживает повсюду, будто он местная знаменитость. Каждый раз, когда я вижу его самодовольное лицо, мне требуются все мои силы, чтобы держать себя под контролем.