– Айз, у тебя есть что-нибудь уже? Какие-то наработки, идеи, персонажи? – доносился голос Карен из кухни.

– У меня нет ни-че-го, – понуро отозвался Айз, потерев усталое лицо ладонями. – Я очень хочу спать.

– Опять зависал на деловых встречах с Феликсом?

– Да. Я же генеральный директор, мое отсутствие приравнивается к оскорбительному отношению к нашим бравым рыцарям благотворительности! На собраниях ужасно скучно. Ну, хотя бы Феликс развлекается! Ему вся эта деловая мишура нравится, – Айзек громко зевнул.

– Много работы навалилось?

– На Феликса-то? – ухмыльнулся писатель. – Он с головой в делах, и меня еще тянет в свое болото.

– Когда это ты начал называть работу болотом? – удивилась Карен, высоко вскинув левую бровь.

– Феликс превратил миссию помощи сиротам в бизнес. За фасадом бескорыстной поддержки прячется монстр многомиллионной коммерции. Я благодарю сидящего на небесах за то, что у меня пока получается убеждать Феликса меньше светиться в прессе. Признаюсь, никто лучше него бы не справился, и, не будь рядом Феликса, обездоленные дети так и сидели бы среди гниющих стен под осыпающимся потолком.

– Не будь тебя, Айз, не существовало бы и фонда, который Феликс так круто развивает, – довольная обоснованием словечка «болото», Карен наполнила кружку свежим кофе, аромат которого коснулся обоняния Айзека еще из кухни.

Карен поднесла кружку любимому, и он охотно забрал бодрящий напиток из ее рук.

– Вернемся к книге. Постарайся описать, что ты чувствуешь, когда перед тобой белый лист? – спросила художница, когда Айзек присел на кресле вполоборота к невесте.

– Если бы я нуждался в сеансе мозгоправа, то обратился бы к отцу за рекомендациями. У него точно имеются на примете какие-нибудь классические евреи-психоаналитики, – заметил он.

– Действительно, почему бы тебе не попросить у него помощи? Он должен разбираться в этом…

– Мой отец – психиатр, а не психолог, народный целитель или шаман… кто там еще может за большие деньги вылечить от несуществующей болезни? Да и не хочу я идти к психологу! Просто представь себе картину: автор самой удачной серии книг Бладборн идет к психологу за поиском идей для нового произведения! В первую очередь я хочу доказать самому себе, что являюсь настоящим писателем, а не копателем, случайно наткнувшимся на золотой рудник, понимаешь?

– Конечно, я понимаю тебя, Айз, именно поэтому и люблю. – Карен обняла жениха со спины и, как часто делала, провела пальцами по его волосам. – Но подтвердишь ли ты свою натуру новой книгой или нет – я все равно никуда не денусь.

– Спасибо, Карен, – слегка смущенно отозвался писатель. Высокий, словно профессиональный баскетболист, и плечистый, словно умелый пловец, этот мужчина робел от нежности и превращался в ребенка, когда оставался с любимой наедине. Возможность дурачиться, говорить несусветные глупости, дразниться, играть, выглядеть чувственным, заботливым и ласковым с Карен была тем, что он не променял бы ни на что в жизни, даже на его собственные творения, славу или уж тем более деньги. – Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, пирог, – дурашливо отозвалась художница, по-матерински поцеловав двухметрового мужчину в лоб.

– Карен, мне надо уехать. В Лондоне со мной ничего не происходит, не из чего черпать вдохновение. Поедешь со мной?

– Айзи, ты же знаешь, я не могу. У меня экзамены и сдача квалификационной работы. Тем более ты наверняка отправишься с Феликсом. Он ведь занимается организацией твоего трудового дня.

– Лучше сказать, что он пинает меня под зад и командует корпеть над книгой. Его методы достаточно авторитарны, знаешь ли…

– Давай поступим так, Айз. Ты начнешь искать идеи для новой книги, а я прилечу к тебе, как только закончу учебу.

– Но ведь так было бы здорово, если бы ты поехала со мной… – мечтательно протянул Айзек.

– Я должна закончить учебу, Айзи, – ласково повторила Карен. – Не обижайся, я присоединюсь к тебе через месяц-полтора. А когда прилечу, ты подаришь Феликсу двухнедельный отпуск, хорошо? Хочу хотя бы несколько дней не делить тебя с ним.

– Вряд ли этот трудоголик обрадуется отпуску, но твоя правда, Феликс действительно давно не делал перерыва – пашет как проклятый. Ладно, решили! Ты приезжаешь – он уходит в отпуск! Начнем с севера Европы и закончим югом. К тому времени, как ты освободишься, мы, наверное, будем уже в Италии.

– Одно напутственное слово, Айз. Постарайся вспомнить, как ты писал предыдущие книги. Возможно, осознав, как зародились твои первые идеи, ты поймешь, как найти новые?

Айзек жадно всматривался в лица людей, суетящихся вокруг. Мечущиеся взгляды, обрывки фраз, разномастные чемоданы, взлетающие на грузовые полки наверху, где-то вдалеке вопит грудничок – словно в предчувствии пытки, которую совсем скоро, на высоте десяти тысяч метров, устроит ему нервная система. Казалось, сырье для фантазерского ремесла прямо-таки витает в воздухе и уже весь самолет заполнило своей концентрированной эссенцией. Однако писатель никак не мог ухватить из этой хаотичной сцены ни малейшей искорки, которая бы разожгла жерло сочинительства.

Убедившись, что салон самолета не даст ему никакого стоящего материала, Айз направил приунывший взгляд в окошко иллюминатора и попытался найти что-нибудь интересное там, среди горбатых спин шасси и в бликах стеклянных стен аэропорта.

«Откуда я выудил идею первой книги?» – эта мысль промелькнула в голове писателя, как только он заметил машину с яркой мигающей надписью на крыше «Следуй за мной». Небольшой автомобиль служил проводником, выводившим самолет на взлетную полосу. «А кто же меня направит на ту полосу, с которой я взлечу?»

– Твоя затея пришлась весьма кстати, Айз, – прервал его внутренний диалог Феликс. Он плюхнулся в соседнее кресло и поправил свой пиджак, потянув его книзу.

– Не хочешь сесть у окна? – откликнулся писатель.

– Из нас двоих один ты по-прежнему ребенок, Айзек. Сиди у окна – Снисходительно улыбнулся Феликс.

– Пфф… – насмешливо фыркнул писатель. – Из нас двоих взопреешь за весь полет только ты. Потому что только ты надеваешь костюм, даже когда спускаешься в булочную за хлебом. Скажи, Феликс, это и есть цена того, чтобы называть себя взрослым?

– У кого-то скверное настроение, я гляжу, – отеческим тоном произнес Феликс, тактично перескочив на другую тему. – Надеюсь, тебя порадует моя новость. В большинстве городов, которые мы посетим, находятся сиротские приюты, построенные нашим фондом. Подходящий повод их навестить, не так ли?

– В этом весь ты, – Айзек смерил друга укоризненным взглядом, в причине которого Феликсу предстояло разобраться.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему, ты думаешь, я рву когти из Лондона? Там все изучено, улицы истоптаны вдоль и поперек. Ничего там не осталось трогающего, нового, дразнящего. Ничего, что пробуждает незримые слои созидательного духа. Лондон – теплица, и там нет места роковым случайностям. Творчество встречается с реальностью там, где творец сталкивается с необратимыми данностями бытия, со смертью, одиночеством, опасностью, с превратностями жизни, пускай и не своей собственной… – все больше распалялся Айзек. Видя, как мысли Феликса улетают куда-то далеко, писатель сменил нарратив: – Короче! Я хочу вырваться из привычного уклада жизни и надеюсь, что ежедневная смена обстановки и сопутствующих занятий пробудит мою фантазию. Это тебе понятно?

– Абсолютно, друг! Целиком и полностью! А фонд подсобит! Разве мы часто заглядываем к детишкам? Чем тебе не смена сопутствующего занятия? – Феликс не отступал. – Представь себе! Ты приходишь в приют. Видишь, в каких замечательных условиях растут дети благодаря твоим вложениям. Они рады лицезреть воочию своего спасителя, улыбаются тебе, говорят «спасибо», ведь без тебя у них не нашлось бы и крыши над головой…

– Нет уж, дружище… – стыдливо опустив глаза, отозвался Айзек. – Ты меня знаешь, я тот еще сердобольный самаритянин и прекрасно понимаю всю важность фонда, но давай навестим детишек в другой раз. Цель нашей поездки слишком разнится с делами фонда.