– Зачем они тебе, дрова эти!?

– Лен, чего ты заводишься. Валера попросил по-родственному, как я ему откажу, он мне тоже поможет в чём-то.

Лена махнула рукой, оделась и вышла из дома.

Рабочий день покатился кубарем с горы. Часов в десять мимо администрации прострекотал Валерин трактор, она выглянула в окно, но его уже не было видно. Лена выслушивала людей, разговаривала с ними, подписывала документы, ставила печати и чувствовала, как внутри набухает клубок странных, мало связанных между собой чувств. Там были раздражение и злость, отчаянный страх и боль, саднящая, но разрастающаяся с каждой минутой. Она потрясла головой, глянула на часы – ага, уже второй… Она немного походила по кабинету, сделала себе кофе, села к компьютеру, прикурила сигарету и начала, продираясь сквозь деревянные юридическо-чиновничьи формулировки, вчитываться в текст. В очередной раз меняли Уставы муниципальных образований. Их переписывали юристы районной администрации, вносили правки в прокуратуре, но и после всей этой редактуры в тексте содержалась масса ошибок, несогласованностей, неувязок. И, прежде, чем отправлять Устав на утверждение в Минюст, требовалось ещё не раз его внимательно прочесть.

Где-то вдалеке зашумел трактор. Лена прислушалась – мимо, что ли, потушила в пепельнице очередную сигарету, потянулась, разведя изрядно затёкшие плечи, и вернулась к тексту. На крыльце послышались голоса. По коридору простучали каблуки, и в кабинет, распахнув дверь, ворвалась специалист Вера Михайловна, вытаращив абсолютно дикие глаза. Лена развернулась вместе с креслом, даже не успев открыть рта. Вера кричала:

– Елена Максимовна, выйди! Там!..

Лена встала и пошла к выходу, ноги одеревенели, двигались плохо. Уличная дверь была распахнута настежь, а на крыльце стоял, покачиваясь бледный до синевы Валерка. Он пытался что-то сказать, издавая нечленораздельные звуки. Лена оттолкнула его и вышла за дверь. Там дул ледяной ветер, но она совсем не чувствовала холода, стояла и смотрела вниз с высокого крыльца. В тракторной тележке дров не было, а лежало что-то большое, словно скомканное, накрытое брезентом, в нескольких местах покрытым бурыми пятнами. Она поняла всё моментально, долгим взглядом посмотрела на Валеру, тот продолжал мычать, как-то нелепо жестикулируя. В дверях, зажав руками рот, стояла Вера. Лена отстранила её, всё так же молча, на деревянных ногах, прошла в кабинет и позвонила в милицию и скорую.

Что происходило дальше, осознавала плохо, а помнила обрывочно. Она не плакала, а лишь хмурила брови, смотрела длинным пустым взглядом на собеседников. Илью забрали в райцентр, туда же уехали участковый и Валера. Вера Михайловна по телефону договорилась с мужиками, чтобы выкопали могилу и протопили дом. Она вообще взяла всё на себя, увела Лену домой, отпаивала валокордином и коньяком, потом уложила спать и сама прикорнула рядом на кресле. Муж Веры командовал мужиками на кладбище.

Лена открыла глаза, за окном едва серел рассвет. Вера спала в кресле, свернувшись клубочком. Встала и тихонько прошла на кухню. Щёлкнула тумблером чайника, достала из шкафчика кофе и сахар, молоко из холодильника. Поставила на стол чашки, заварила кофе. Каждое движение отзывалось болью, но она продолжала двигаться. На кухню пришла Вера, молча села на стул, взяла чашку.

– Вера, спасибо тебе. Ты иди, нам же на работу скоро. Я сейчас голову помою и приду.

Вера смотрела на неё во все глаза.

– Леночка, может, тебе не ходить пока, посиди дома, поспи.

– Думаешь, я усну?

Когда за Верой закрылась дверь, Лена вытащила из гардеробной два чемодана и начала собирать свои вещи. Предупредила по телефону квартирантов, что через месяц аренда прерывается. Пока она поживёт в Леркиной однушке, та стояла закрытой – Елисеев там не жил, предпочитая служебную квартиру. Лерка – настоящий друг, она не стала высказывать считающихся необходимыми банальных соболезнований, произнесла всего несколько слов, от которых у Лены в груди чуток оттаяло. Рассказала, где взять ключи и пообещала приехать в январе.

Следствие закончилось, не начавшись. Несчастный случай. Так бывает. Дерево при подпиле порой падает не туда, где ожидаешь. А то, что оба дровосека были изрядно выпивши, никого не интересовало. Экспертизу, конечно, провели поверхностно, это тоже было никому не нужно. Валера пытался что-то объяснять, но Лена, подняв ладонь, остановила его. Она вообще почти не говорила в эти дни.

На кладбище стояла молча, глядя в заострившиеся черты лица Ильи, вокруг шептались, шипели: «Вот, и не плачет совсем, то ли деревянная, то ли железная». А она смотрела на него и думала: «Ну что же, Илья, ты свой выбор сделал. Теперь ты останешься здесь навсегда».

На следующий день после похорон и поминок она рано утром пришла на работу, написала заявление об увольнении, оставила его вместе с запасным комплектом ключей от дома у Веры на столе, зашла домой, отключила воду, электричество, закрыла дверь и калитку. У ворот её уже ждало такси, вызванное из райцентра.

Она почти не смотрела по сторонам, эту дорогу знала наизусть. Только вперёд, на встающее над горами красное солнце. Снег искрился мирриадами бриллиантовых брызг… Водитель молчал, за что Лена была ему очень благодарна. Через час он высадил её на вокзале в райцентре, а ещё через сутки она щёлкнула застёжкой привязного ремня под слова стюардессы: «Наш самолёт совершает рейс до Северореченска, время в пути три часа пять минут».

Город

Конец декабря выдался холодным, ветреным и снежным. Город утопал в сугробах, порой намертво застревая в дорожных пробках. Дорожная техника чистила снег круглосуточно, перекрывая улицы в самый неудобный момент, чем вызывала раздражение автомобилистов и изнемогающих пассажиров общественного транспорта. Лерка старалась далеко от дома не уходить, гуляла с Лизой в сквере, работала дома. В один из дней из редакции прислали целую подборку материалов, Лерка с радостью увидела, наконец, статью с подписью Елены Свистуновой. Статья повествовала, конечно, о рыбозаводе. Лерка внимательно вчитывалась в текст, редактировать подругу почти не требовалось, но, хорошо зная её, искала в тексте чуть ли не зашифрованное послание. Оно было. Там происходили незначительные на первый взгляд события, которые можно было трактовать, как преддверие серьёзных потрясений. Осторожно высказывались о назревших переменах чиновники, жаловались на проблемы сотрудники завода. Ну-ну… Лерка давно рассказала Володе обо всём, что узнала. Он с тех пор не звонил и не появлялся.

Елисеев тоже целыми днями где-то пропадал, возвращался поздно, серый от усталости, вяло ужинал, на вопросы не отвечал, пять минут общался с дочерью и падал спать.

Лерка съездила в один из любимых магазинов, купила платье. Не хватало рядом Свистуновой, она бы посоветовала, раскритиковала неудачный выбор и заставила бы выбрать то самое, правильное. Лерка долго ходила по магазину, снимала с вешалок наряды, прямо с плечиками прикидывала на себя, вздыхала, разочарованно возвращала обратно и опять шла по залу. Вдруг взгляд зацепился за что-то необычное. Серебристо-фиолетовое, шуршащее почти невидимыми пайетками, с вырезом-лодочкой, рукавами в три четверти, слегка заниженной талией и довольно широкой мягкой юбкой. Оно напоминало силуэты пятидесятых-шестидесятых годов, от него веяло почти забытой женственностью, нежностью и… фильмом «Римские каникулы». Это было то, что надо для встречи Нового года!

Утром двадцать девятого декабря Сергей за завтраком сказал, не выражая никаких эмоций:

– Новый год встречаем в ресторане, «Витлор» приглашает. Форма одежды парадная.

– Замечательно! Я уже и платье купила! Тебе понравится…

Лерка подошла к нему сзади, губами прижалась к затылку, обняла за шею.

– Серёжа, может, ты сегодня никуда не пойдёшь? Посмотрись в зеркало, уставший, на тебе же лица нет, ты не просто серый, ты уже серо-зелёный. Оно того стоит? Лиза каждый день спрашивает, где ты, она тебя ни утром, ни вечером не видит, только спящим, называется, папа на три недели приехал…