— Не смей прикасаться к себе без моего разрешения! Иначе привяжу тебя к кровати. Я хотел поселить тебя в комнате для гостей, но теперь передумал. Спать будешь в моей спальне, идем, постелю тебе.

Когда мы вошли в комнату рядом, он стянул покрывало с кровати, бросил его на пол, туда же полетела подушка и одеяло. Я с ужасом смотрела на эти действия.

— Отдельную комнату и кровать нужно заслужить хорошим поведением. Спать будешь здесь. Увижу, что ласкаешь себя — накажу. Ложись и спи.

Отвернувшись от хозяина, опустилась на пол на колени, чтобы лечь, и тут мой живот выдал громкую голодную руладу. Я сравнялась цветом с попой. Захотелось плакать от унижения и обиды сильнее, чем от наказания. За что он со мной так? Я ведь ему ничего плохого не сделала.

Дебил. Что я творю? Я хочу взять ее на руки, уложить в свою постель и трахать ее, пока ее сладкий рот и горячая вагина не опустошат мои яйца до состояния пустыни. А что делаю я? Серьезно? Я бросил ей тонкое покрывало на пол, как собаке. Как сучке. Может, тогда уже и ошейник на нее надеть? А что? Мне нравится эта идея. Черный, широкий, с металлическими заклепками. Он будет чудесно смотреться на ее тонкой шейке.

Пока я представлял мою рабыню в ошейнике, ее организм громко напомнил мне, какой я дегенерат. Хозяин должен заботиться о своей собственности, а что делаю я? Я ведь видел, что она ничего не ела во время ужина, только сок выпила залпом, видимо, в горле пересохло от волнения. Когда она ела последний раз? Кажется, это был кофе в больнице, где лежала ее мать. И это было много часов назад.

— Пошли ужинать, — мой голос показался грубым даже мне самому. А все из-за допущенной оплошности.

Девушка взглянула на меня снизу глазами, полными слез. Обхватила себя руками за предплечья, но вспомнила о моем предупреждении о прикосновениях и тут же опустила руки вдоль тела. Открыла рот, собираясь что-то спросить и тут же закрыла.

— Я долго буду тебя ждать?

Я поднялась с пола, руки по швам, огляделась по сторонам. Моя одежда осталась в той комнате, где он наказывал. Я не знала, можно ли мне прикрыться покрывалом, на котором я только что сидела. Решила не нарываться на очередное наказание. Он сказал пойдем, не сказав одеваться. Когда уже дошла до двери, мужчина оглянулся на меня из коридора, оглядел с ног до головы и вернулся в спальню, прошел к неприметной дверце возле кровати, открыл и вошел туда, вскоре вышел с белоснежной мужской рубашкой в руке, бросил ее мне и приказал:

— Оденься!

Учитывая нашу разницу в росте, рубашка полностью закрыла мою истерзанную этим нацистом попу. Жаль, что не могу закутаться в паранджу, но, думаю, и она не спасет меня от того, что придумал для меня этот извращенец на следующие 12 месяцев. Я с ужасом представляла, что ждет меня впереди. В век интернета, я прекрасно была осведомлена о том, что творил этот…засранец. Хотела ли я этого? Нет. Но ради мамы я вытерплю. Только бы она поправилась.

Мы спустились на первый этаж, я немного отстала. Когда подходила к кухне, увидела, что хозяин выходит из гостиной с маленькой подушкой в руках. Подойдя к тому стулу, на котором я сидела недавно, он бросил на него подушку и выразительно смотрел на меня, ожидая, пока я сяду. Моя полная тарелка так и стояла передо мной.

Мужчина включил кофе-машину, прислонился к рабочему столу, сложил руки на груди и холодно произнес:

— Я никогда не наказываю едой. Но сейчас я сделаю это. Ты съешь все до крошки, но холодным. Чтобы выдержать мой темперамент, тебе нужно хорошо питаться. Ты же пренебрегла ужином, когда мы сидели за столом. Заставила меня сопровождать тебя, вместо того, чтобы лечь спать.

Я опустила голову и уткнулась взглядом в тарелку, сжимая вилку в руке. Мне, действительно, было стыдно.

— Простите меня…Господин. И…спасибо за… вашу заботу. И… Спасибо за маму…

— О… не переживай. Ты отработаешь каждый рубль, что я потратил на твою мать.

— О… не переживай. Ты отработаешь каждый рубль, что я потратил на твою мать.

Твою мать! Что я говорю? От ее вида в моей рубашке на голое тело, у меня просто сносит крышу. Я только что назвал проституткой девушку, у которой до меня был всего один парень, и то 2 недели. Да, я знал и это. Хотя, уж если мне не доложили о смерти ее отца, то что еще она может скрывать?

Голубоглазка вздрогнула всем телом, открыла рот, но промолчала. Правильно. Еще слово, и я разложу ее на этом столе, и оттрахаю так, что она не сможет ходить дня три. Видимо, мой взгляд сказал ей об этом, потому что она уткнулась носом в тарелку и начала запихивать в себя еду. Я видел, что она давится, глотает, не жуя. Налил стакан сока, поставил перед ней.

— Не торопись, тщательно жуй. Почувствуй вкус еды, расскажешь мне, из каких ингредиентов приготовлено, и какие специи добавлены.

Девушка чуть не подавилась, закашлялась, глотнула сок, и уставилась на меня.

— Можешь говорить.

— Я не гурман… Господин. Я вижу только рис и морковь.

— Вот именно. ВИЖУ. А ты почувствуй. Если будет проще, закрой глаза. Подержи во рту, тщательно прожуй, только потом проглоти.

Девушка выполнила всё, что я сказал. В ее взгляде был страх, и я поспешил ее успокоить:

— Не бойся, говори, что ЧУВСТВУЕШЬ?

— Перец… Господин… И… Соль…считается?

— Конечно. Ты же ее ЧУВСТВУЕШЬ. Что еще?

Девушка засунула в рот еще порцию, не менее тщательно прожевала:

— Я не уверена, кажется, это куркума. Господин, я не чувствую, что еще здесь есть.

— Ты хочешь сказать, что ты не чувствуешь мясо? Даже не можешь, сказать, что это? Свинина или баранина?

Голубоглазка покраснела и пробормотала:

— Конечно, я чувствую мясо, но не подумала, что это важно. Я никогда такое не ела, поэтому не могу сказать, что это за мясо. Господин, — опомнившись, добавила она, и продолжила, — но это точно не курица, свинина или говядина.

— Ты большая умничка, сучка, — решил похвалить ее. — Сейчас ты доешь всё также тщательно жуя, и запоминая то, что не узнала. Завтра мы продолжим эту игру.

Что за новую игру он затеял? Решил сделать из меня ресторанного критика? Хотя… Благодаря этому я распробовала вкус еды, которая была… восхитительна даже холодная, и больше не давилась, глотая не жуя. Закончив с ужином, посмотрела на мужчину напротив, который не спеша пил кофе, и просматривал что-то в телефоне.

— Я закончила, Господин. Мне помыть посуду?

Он поднял на меня взгляд, словно видел впервые и не понимал, что я тут делаю.

— Посуду моет посудомоечная машина. Она находится за второй дверцей от двери. Достаточно сложить ее туда. Пойдем спать, сегодня был тяжелый день.

Мужчина встал из-за стола, открыл дверцу, загрузил в машину мою тарелку, свою кофейную чашку, нажал несколько кнопок, включая. После этого повернулся ко мне, протягивая руку. Я с опаской подала свою.

— Господин, могу я взять из своих вещей пижаму?

Изверг отпустил мою руку, прикрыл глаза, потёр переносицу, я молчала, кажется, он о чем-то думал.

— Раздевайся.

Приказ прозвучал тихо, но для меня он был, как выстрел из пушки. Не знаю, чем я его разозлила. Но, чтобы не заработать очередное наказание, принялась быстро расстегивать пуговицы рубашки и стягивать ее с плеч. Вскоре я стояла перед ним голая, руки за спиной, глаза в пол. Я быстро учусь.

— С этой минуты тебе запрещена одежда. Любая. Так будет пока я не решу иначе. Иди в спальню впереди меня, хочу полюбоваться твоей красной попкой.

Кажется, я стала краснее этой самой попки, но четко выполнила его приказ. В какой-то момент я поняла, что не просто иду впереди мужчины, а виляя этой самой… пятой точкой. От стыда за саму себя, споткнулась, и чуть не поцеловала носом ступеньки лестницы. От падения меня удержал мой рабовладелец, обхватив крепкой рукой меня за грудь, зажав сосок между пальцами. Из глубины души вырвался стон. Возбуждение, затихшее во время ужина, прошло волной по телу. Я глубоко задышала, откинувшись на грудь полностью одетого мужчины своей голой спиной. Он самодовольно хмыкнул, и этот звук отрезвил меня быстрее ведра ледяной воды. Я выпрямилась, прикусив зубами щеку изнутри, чтобы не выдать себя новым стоном. Хотела отстраниться, но Господин не позволил, еще крепче прижимая меня к себе и второй рукой. Его пальцы пощипывали мои соски, потом растирали и вновь щипали. Его губы и язык ласкали шею возле уха, и я прикрыла глаза от блаженства. Новый стон заставил его действовать дальше. Правая рука начала опускаться вниз, а левая пошла наверх.