— У нас есть время, чтобы родить? И не повредит это второму ребенку? — Макар задавал те вопросы, что крутились у меня в голове, но я не могла их произнести из-за слез, душащих меня.

— У Саши есть от двух до пяти лет, если уже сейчас начать лечение. Малышу не повредит, так как возьмется кровь из пуповины во время родов, ребенка это не коснется.

Я выдохнула, взяла себя в руки и спросила:

— Это поможет?

— Я дам вам координаты клиник в Израиле и Германии, где подобные операции поставлены на поток.

Макар посмотрел на меня, накрыл мои ледяные пальцы своей горячей ладонью, сжал их, поддерживая меня. Он тоже заметил, что врач не дал положительный ответ.

— Какие шансы? — Он хотел конкретики, я же готова ухватиться за минимальную возможность. Глядя на дочь, доверчиво прижавшуюся к широкой груди мужчины, который оказался ее родным отцом, я вдруг поняла, что ради нее, чтобы она жила, я бы даже смогла еще раз вернуться в ту жуткую ночь и снова пережить все издевательства. И уже сегодня я буду умолять Макара о ребенке.

Макар.

Мои девочки сидели на заднем сиденье и о чем-то секретничали.

— Может, пообедаем? — даже не надеясь на положительный ответ, предложил.

— Да-да, хосю кУсать.

Марина вздохнула, наши взгляды встретились в отражении зеркала заднего вида.

— Хорошо, поехали ку-шать, — специально для дочери по слогам проговорила.

— Я так и гавалю, ку-сать.

Марина закрыла рукой глаза, и, словно, оправдываясь передо мной, пояснила:

— Мы только начали ходить к логопеду, даже к платным очередь.

— Я сам начал поздно говорить, как мне рассказывала мама, наверное, этим Саша пошла в меня.

Я проехал пару ресторанов, где ребенку будет не очень уютно, и остановился перед пиццерией. Когда мы уселись за столиком и сделали заказ, я продолжил прерванный разговор:

— Саша, а ведь дед Мороз уже исполнил твое желание — я твой папа.

К моему удивлению, девочка отреагировала спокойно:

— Ты станес моим папой, когда зенисся на мамулеське, бабулеське и мне, а пока ты плосто Макал.

— Марина, ты выйдешь за меня замуж?

— Нет, — чересчур быстро ответила девушка.

— Почему?

— Зачем?

— Не будь еврейкой, не отвечай вопросом на вопрос.

— А что ты имеешь против евреев?

— Ничего.

Это был абсолютно абсурдный разговор. Мы оба это понимали, но продолжали.

— Макал, ну ты сто, дулак?

— Саша!

— Кто так делает? — не обращая внимания на окрик матери, продолжил ребенок. — Где цветы? Где музыка? Где кольцо? — Дулаааак, ой дулаааак! — Сашка закрыла глаза ладошкой, растопырив пальчики, и подглядывая между ними.

— Да, Саш, ты права, я дурак. Но ты не возражаешь, что я женюсь на твоей маме?

— Неее, тока ты зенисся не тока на мамулеське, но и на мне и на бабулеське. Мамулеська нас не блосит.

— Да, Макар Анатольевич, прежде чем делать мне предложение, подумайте, готовы ли вы жить в одном доме с тещей. Маму я не брошу.

— Марина, тебе не кажется странным обращение ко мне по имени-отчеству?

— Нисколько. Вы все еще мой начальник. Кстати, у меня с сегодняшнего дня больничный по уходу за ребенком.

— Кстати, Марина Александровна, я видел, как вам открывали больничный. Я хочу, чтобы у Саши было мое отчество. И фамилия. Также, как и у тебя. Откуда взялась фамилия Коростелева, если ты не вышла замуж? Или сразу развелась?

— Это мамина девичья.

— Зачем?

Марина пожала плечами:

— На работе мужчины чересчур активно приставали, вот и появился муж, фамилия и кольцо.

Я протянул руку, взял ее правую в свою, и аккуратно снял кольцо.

— Оно тебе больше не понадобится. Ну что, Санька, доела?

— Ага, — дочка погладила свой животик, — замалила сельвяська.

Я не понял, что она сказала, и повернулся к Марине. Та впервые за сегодняшний непростой день тихонько рассмеялась и "перевела":

— Заморила червячка. Это мама так говорит, когда мы перекусываем чем-то на бегу, а не полноценно обедаем.

— Права мама, ой, права.

Довез девочек до дома, подхватил уставшую дочку на руки и зашел в лифт. Не успели мы приехать, как Саша уже спала, забавно сопя маленьким носиком-пуговкой.

— Марина, я сейчас обзвоню все клиники, которые нам посоветовали. Вечером заеду, поговорим.

Марина.

— Вечером заеду, поговорим.

В этом он весь, самоуверенный, прущий напролом вперед, не видя преград. Именно такой он мне и нравился. Другой бы сказал "можно я заеду?" и я бы ответила отказом. Макар не принимает отказы. Для него не существует слова "нет". Именно таким был папа, мама чувствовала себя с ним, как за каменной стеной. Именно такого мужа я хотела. Но одна первомайская ночь перечеркнула все мои мечты и желания. Во мне осталась только оболочка меня прежней. Когда я узнала о беременности, думала, сойду с ума. Первой мыслью было немедленно сделать аборт. Анализы и не утешительные прогнозы: аборт — стопроцентное бесплодие в будущем. Первые месяцы я ненавидела ребенка в своем животе, и она, словно извиняясь, вела себя очень тихо— не было ни токсикоза, ни сумасшедших желаний чего-то несовместимого, как клубника с селедкой или мясо с вареньем. До тридцати недель ребенок никак не проявлял себя, и я была благодарна за это маленькому человечку. Мама рассказывала, как тяжело она сама переносила беременность мной, из-за этого, и не родила больше никого. Сперва я собиралась родить и отказаться от ребенка. Я не стала узнавать пол, мне было это неинтересно. Роды тоже прошли легко, но девочка родилась на месяц раньше, была очень слаба, и акушерка уговорила меня покормить ребенка, потому что у них кончилась смесь, а ребенок плачет, а у меня много молока. Я тогда сказала, что готова накормить двоих или троих чужих, но не одну свою. Но мудрая женщина принесла мне мою девочку. Когда она взглянула на меня своими глазенками, мне показалось, что на меня смотрит ангел. Смотрит и даже не упрекает в бессердечии. Она словно говорила мне: "Мамочка, я не виню тебя, я понимаю, почему ты хочешь меня бросить. Я люблю тебя и буду любить, даже если ты сейчас выкинешь меня в окно на мороз. Ведь ты моя мамочка, просто поэтому я тебя люблю". Покормив ее один раз, я не смогла отказаться от нее. Мама поддержала меня и помогла мне с дочкой.

В этот момент распахнулась дверь соседский квартиры, и оттуда вывалился как всегда бухой сосед дядя Вася. Было ему лет сорок, но выглядел он на шестьдесят.

— О, шалава, опять мужика привела! Рабочим людям спать мешаешь своей скрипучей кроватью. Хоть отодвинь ее от стены! — закричал он, дыша перегаром мне в лицо, перепутав меня с соседкой из другой квартиры.

Я покраснела, не зная, что сказать Макару, и что он сейчас подумает обо мне. А мужчина передал мне дочку и шепнул:

— Уложи ее в кроватку, я тут разберусь. Поговорю с твоим соседом, и зайду к тебе.

— Осторожнее, он сидел за убийство, — шепнула ему так, чтобы сосед не услышал, задев губами ухо Макара, и от прикосновения посыпались искры. Я отшатнулась, а мужчина аккуратно прикрыл за нами дверь.

Макар.

Есть же на свете такие уроды, схватил мужика за грудки, хорошенько встряхнул, и проговорил, тщательно выговаривая каждое слово:

— Еще раз скажешь плохо о моей женщине— убью.

— Об этой шалаве что ли? — мужик неопределенно махнул рукой в сторону закрытой двери и сразу получил в солнечное сплетение, а потом в лицо. Кровь хлынула из сломанного носа, попав и на мое пальто.

Когда и откуда в его руке появился складной нож, я даже не заметил, но вовремя среагировал, выбил его из руки, и принялся методично избивать подонка. Тренировки не прошли даром, и тут его тюремные замашки ему не помогут. Сзади открылась дверь, и я резко обернулся. На пороге квартиры стояла женщина лет под сорок, в разорванном на плече халате, под глазом наливался синяк. Но не это меня поразило. Женщина была беременна, а за ее ногу цеплялось еще двое: мальчик лет пяти и девочка постарше. Все трое молча смотрели на главу семейства.