Миранда не возражала. На самом деле она была весьма благодарна за компанию. В эти дни ее собственный дом был слишком тих. Ее любимая мама скончалась почти год назад, и Миранда осталась вдвоем с отцом. В своем горе он еще больше углубился в свои драгоценные рукописи, оставив Миранду саму справляться со своим горем.

Миранда приезжала в Бивилсток в поисках любви и дружбы, и ее встречали с распростертыми объятиями. Оливия даже три недели соблюдала траур в одежде в память леди Чивер.

— Если бы умер кто-нибудь из моих кузенов, то я была бы вынуждена сделать то же самое, — сказала Оливия на похоронах. — А я любила твою маму гораздо больше, чем любого из них.

— Оливия! — Миранда была тронута, но, тем не менее, слегка шокирована такими словами.

Оливия закатила глаза.

— Ты встречалась с моими кузенами?

И она рассмеялась. На похоронах собственной матери Миранда засмеялась. Позже она поняла, что это был самый драгоценный подарок, который только может дать друг.

— Я люблю тебя, Ливви,— сказала она.

Оливия нежно пожала ее руку.

— Я знаю, — мягко сказала она. — А я — тебя. — С этими словами она распрямила плечи и добавила уже в своей обычной манере: — Я стану совсем неисправимой без тебя, как ты сама прекрасно знаешь. Мама часто говорит, что только ты не даешь мне зайти слишком далеко.

По-видимому, именно по этой причине леди Ридланд предложила сопровождать их в течение лондонского сезона. После получения приглашения от Бивилстоков отец вздохнул с облегчением и быстро изыскал необходимые средства. Сэр Руперт Чивер не был богатым человеком, но достаточно состоятельным, что бы обеспечить единственной дочери достойный выход в свет. Чем он не обладал, так это терпением, а если говорить откровенно, то заинтересованностью, что бы заняться этим самому.

Их дебют был отложен на год. Миранда не могла выезжать из-за траура по матери, и леди Ридланд позволила Оливии подождать подругу. Двадцать то же самое, что и девятнадцать, объявила она. И это было правильно. Никто не волновался по поводу Оливии, которая должна была иметь ошеломительный успех. С ее индивидуальностью, живым характером и, как прагматично указала Оливия, огромным приданым, ее ждал несомненный триумф на ярмарке невест.

Но смерть Летиции, кроме того что была трагедией, была к тому же очень несвоевременной: придется опять носить траур. Оливия могла выезжать не раньше, чем через шесть недель, поскольку Летиция не была ее кровной родственницей.

Они только слегка опаздывали к началу сезона. И с этим ничего не поделаешь.

В глубине души Миранда была даже довольна этим обстоятельством. Мысли о лондонских балах пугали ее не на шутку. Не потому что была не в меру застенчива, что она решительно отрицала, а потому что ей не нравилось находиться в окружении толпы народу. Мысль о людях, смотрящих на нее и выносящих свои суждения о ней, ужасала ее.

Но тут уж ничем не поможешь, думала она, спускаясь по лестнице. Во всяком случае, было бы намного хуже торчать в Олмаксе на виду у всех, без компании Оливии.

Хммм… что это было?

Она наклонилась вниз, всматриваясь в холл. Кто-то разжег камин в кабинете лорда Ридланда. Миранда не могла предположить, кто бы это мог быть — Бивилстоки всегда рано удалялись ко сну.

Она тихо прошла по ковровой дорожке, пока не достигла открытой двери.

— О!

Тернер вскочил со стула.

— Мисс Миранда, — произнес он, лениво растягивая слова. — Какой потрясающий сюрприз.

* * * * *

Тернер и сам не понял, почему он так удивился, когда увидел Миранду в дверях отцовского кабинета. Когда он услышал шаги в холле, он знал, что это может быть только она. Его семья имела привычку крепко спать по ночам, и было бы странно предположить, что это кто-то из них может отправиться на поиски чего-то перекусить или найти книгу, чтобы почитать перед сном.

Но было в узнавании нечто большое, чем просто логическое умозаключение. Она была одинокой наблюдательницей, чьи умные внимательные глаза не упускали ничего из виду. Он не помнил, когда они встретились в первый раз, но создавалось впечатление, что она всегда была в его жизни, даже в те моменты, когда, как казалось, должны быть только члены его семьи.

— Я, пожалуй, уйду, — сказала она.

— Не надо, — ответил он, потому что… почему, собственно говоря?

Потому, что он хотел противоречить? Или потому, что слишком много выпил? Или потому что не хотел оставаться один?

— Заходи, — пригласил он, взмахнув рукой. Хотя, конечно, ей стоило бы находиться в каком-нибудь другом месте, а не здесь. — Выпей со мной.

Ее глаза удивленно расширились.

— Не думал, что они могут быть еще больше, — пробормотал он себе под нос.

— Мне нельзя пить, — сказала она.

— Нельзя?

— Не стоит,— исправилась она, нахмурив брови.

Отлично, он смущал ее. Приятно было сознавать, что женщина реагирует на него, даже такая неискушенная, как она.

— Ты здесь, — сказал он, пожимая плечами. — Значит, тоже можешь выпить бренди.

На мгновение она замерла, и он мог поклясться, что слышал, как в ее голове роятся мысли. Наконец, она положила свою книжку на столик возле двери и прошла в комнату.

— Только один бокал, — согласилась она.

Он улыбнулся.

— Это твоя норма?

Она взглянула ему прямо в глаза.

— Потому что я осознаю свои возможности.

— Такая мудрость в столь молодой особе, — пробормотал он.

— Мне девятнадцать лет, — отреагировала она, но не вызывающе, а скорее констатируя факт.

Он приподнял бровь.

— И что…

— Когда тебе было девятнадцать…

Он язвительно улыбнулся, заметив, что она не закончила свою мысль.

— Когда мне было девятнадцать, — повторил он ее слова, вручая бокал с бренди. — Я был круглым дураком.

Он посмотрел в свой бокал, который наполнил вместе с бокалом Миранды и выпил его на одном дыхании.

Поставив стакан на стол с громким стуком, он откинулся назад, лениво и расслабленно.

— Как впрочем, и все девятнадцатилетние, должен сказать, — закончил он свою мысль.

Он наблюдал за ней. Она не притронулась к своему напитку. Она даже не присела.

— Разумеется, я не имею в виду присутствующих, — вовремя исправил он свою грубость.

— Я всегда считала, что бренди пьют, чтобы улучшить настроение, — заметила она.

Он наблюдал, как она аккуратно усаживается. Она устроилась на диване рядом с ним, стараясь не коснуться его даже одеждой. Интересно, подумал он, что она предполагает, он мог бы сделать? Укусить ее?

— Бренди, — торжественно объявил он, как будто выступал перед аудиторией, а не был наедине с одной Мирандой, — каждый употребляет исходя из собственных обстоятельств. В данном случае… — Он поднял свой пустой бокал и стал смотреть сквозь него на пламя в камине. Он не стал заканчивать предложение — считая само собой разумеющуюся ситуацию, а, кроме того, занялся тем, что наливал себе новую порцию.

— Это приветствие, — закончил он и выпил и этот бокал.

Он наблюдал за ней. Она сидела, не шелохнувшись, внимательно глядя на него. Он не мог сказать точно, что она не одобряла его — выражение ее лица не позволяло определить, о чем она думает в данный момент. Но ему хотелось, чтобы она сказала хоть что-нибудь. Что-то большее, чем бессмысленная болтовня о бренди. Что-то, что позволило бы занять его ум на ближайшие полчаса, когда часы пробьют двенадцать и этот ужасный день закончиться.

— Так расскажи мне, Миранда, как тебе понравился сегодняшний день? — спросил он, глазами умоляя ее сказать что-нибудь кроме дежурных банальностей.

Удивление отразилось на ее лице — первая эмоция, которую он смог безошибочно определить.

— Ты имеешь в виду похороны?

— Все события, — быстро исправился он.

— Это было э… интересно.

— О, прекращайте, мисс Чивер, я знаю, что ты можешь сказать гораздо больше.

Она закусила нижнюю губу. Летиция имела такую же привычку, вспомнил он. Давно, когда она еще симулировала полную невинность. Это прекратилось в тот же момент, когда его кольцо оказалось на ее пальце.