Я знаю, он заботится обо мне. Почему он не может полюбить меня? И если он любит, почему не говорит?

Шли месяцы, и молодожены счастливо нежились, поглощенные умиротворенной рутиной. Тернер, который пережил адское существование с Летицией, постоянно удивлялся тому, каким приятным может быть брак, если он устроен с верным человеком. Миранда была абсолютным наслаждением для него. Он любил наблюдать, как она читает книгу, расчесывает волосы, дает инструкции домоправительнице — он любил наблюдать, как она занимается абсолютно всем. И он постоянно искал предлог коснуться ее. Он бы указал на невидимую пылинку у нее на платье, а потом смахнул бы ее в сторону. Пряди ее волос упали бы спутавшись, и он бы бормотал, поправляя их.

И она никогда, казалось, не возражала. Иногда, когда она была занята, она отмахивалась от его руки, но чаще просто улыбалась, склоняя голову, чтобы только почувствовать, только ощутить, как ее щека покоится в его ладони.

Но иногда, когда она не замечала, что он наблюдает за ней, ему удавалось уловить ее полный тоски взгляд. Но она всегда отводила глаза настолько быстро, что он часто совершенно не мог быть уверен, было ли это на самом деле. Но он знал, что так и есть, потому что когда он закрывал свои глаза ночью, он видел ее собственные, с той вспышкой печали, что разрывала его на части.

Он знал, чего она хотела. Это должно было быть так просто. Три простых слова. И в самом деле, неужели он не может просто их произнести? Даже если бы он и не подразумевал любви, то неужели это не стоит того, чтобы видеть ее счастливой?

Порой он даже пытался сказать это, пытался заставить свой рот произнести слова, но постоянно его как-будто сковывал приступ удушья, будто само дыхание застревало у него в горле.

И ирония в том, что он действительно считал, что мог бы любить ее. Он знал, что он не сможет жить дальше, если с ней что-то произойдет. Но с другой стороны тогда, давно, он считал, что любил Летицию.

В Миранде же он любил все — от ее слегка вздернутого носика, до ее холодного остроумия, которого она никогда не жалела для него. Но было ли это той самой любовью?

И если так и есть то, как узнать наверняка? На этот раз он хотел быть абсолютно уверенным. Он хотел своего рода неоспоримого доказательства. Однажды он поверил что любил, полагая, что легкомысленная смесь желания и одержимости и есть любовь. Чем же еще это могло быть?

Но сейчас он был старше. Был мудрее — что хорошо, и циничней — что плохо.

Большую часть времени он был в состоянии отбросить эти мысли прочь из головы. Женщины могли обсуждать и обдумывать (а потом снова обсуждать) все что хотели. Он же предпочитал обдумывать вопрос один раз, возможно дважды, и останавливаться на этом.

И потому он был еще более раздражителен из-за того, что никак не мог сдвинуть эту проблему с мертвой точки. Его жизнь была прекрасна. Восхитительна. Счастлива. И он не должен попусту тратить энергию и ценные мысли на обдумывание всех тонкостей ощущений его сердца. Он должен научиться наслаждаться его множественными дарами и не зацикливаться на этом.

И он как раз делал именно это — концентрировался на вопросе о том, почему он не должен всего этого делать, когда услышал стук в дверь.

— Войдите!

В дверном проеме показалась голова Миранды.

— Я не помешала?

— Нет, конечно же, нет. Входи.

Она распахнула двери, освобождая больше пространства для прохода, и вошла в комнату. Тернеру пришлось сдерживать улыбку при взгляде на нее. В последнее время ее живот, казалось, предшествовал ей самой на добрых пять секунд. Она увидела его улыбку и посмотрела вниз с угрюмым сожалением.

— Я стала просто огромной, да?

— Ну что ты!

Она вздохнула.

— Ты наверняка лгал мне, чтобы пощадить мои чувства, и говорил, что я не такая уж и огромная. Женщины в моем положении очень эмоциональны, ты же знаешь, — она обошла вокруг стула около его стола и оперлась руками о подлокотники, чтобы сесть в него.

Тернер моментально вскочил на ноги, чтобы помочь ей устроиться.

— Мне кажется, что ты мне нравишься большой.

Она фыркнула.

— Тебе всего лишь нравиться лицезреть явные доказательства твоей мужественности.

Он улыбнулся этим словам.

— Она толкалась сегодня?

— Нет. И я не так уж уверена, что он — это она.

— Конечно он — это она. Это совершенно очевидно.

— Я подозреваю, ты хочешь открыть курсы психологического акушерства?

Его брови приподнялись.

— Следи за словами, жена.

Миранда закатила глаза и протянула ему лист бумаги.

— Я получила письмо от твоей матери сегодня. И подумала, что тебе будет интересно прочитать его.

Он взял письмо из ее рук и начал читать его, праздно вышагивая по комнате. Он должен был отложить разговор со своей семьей о женитьбе насколько только было возможно, но уже через два месяца после свадьбы, Миранда убедила его, что он больше не может избегать этого. Как и предполагалось, все были шокированы (за исключением Оливии, у которой было некое подозрение по поводу того, что происходило), и пришлось мчаться в Роуздейл, чтобы оценить ситуацию. Его мать бормотала что-то типа «Я и не мечтала…» по нескольку сотен раз, Уинстон воротил носом, но в целом Миранда плавно перешла от Чивер к Бивилсток. Ведь фактически она была частью семьи и прежде.

— У Уинстона целая куча неприятностей в Оксфордском университете,— пробормотал Тернер, пробегая глазами по строчкам.

— Да, но этого и следовало ожидать, как по мне.

Он удивленно взглянул на нее.

— Что это значит?

— Не думай, что я никогда не слышала о твоих выходках в университете.

Он усмехнулся.

— Я более зрел сейчас.

— Остается надеяться, что так и есть.

Он подошел к ней и поцеловал сначала кончик носа, а затем живот.

— Мне жаль, что я не могу пойти в Оксфорд, — промолвила она с тоской. — Мне бы понравилось слушать все те лекции.

— Не все. Поверь мне, большинство из них до ужаса скучные.

— Я все же думаю, что мне бы понравилось.

Он пожал плечами.

— Возможно. Ты чертовски более интеллектуальна, чем большинство мужчин, которых я знаю.

— Проведя почти целый сезон в Лондоне, должна сказать, что совсем не трудно быть сообразительней многих мужчин из высшего общества.

— Нынешняя компания исключена, я надеюсь.

Она любезно кивнула.

— Конечно же.

Он покачал головой, направляясь к столу. Это — как раз то, что он больше всего любил в их браке — эти изворотливые незначительные беседы, заполняющие их дни. Он снова сел и взял в руки документ, который просматривал до того, как она вошла.

— Похоже, мне придется отправиться в Лондон.

— Сейчас? Неужели там кто-то еще остался?

— Очень немногие, — допустил он. Парламент закрыл сессию, и многие представители высшего общества покинули город и разъехались по своим загородным домам. — Но мой хороший друг там. И он нуждается в моей поддержке в одном деловом предприятии.

— Ты хотел бы, чтобы я поехала с тобой?

— Больше всего. Но я не допущу, чтобы ты путешествовала в таком положении.

— Я чувствую себя совершенно здоровой.

— И я верю тебе, но будет слишком опрометчиво подвергать тебя такому риску. И, надо сказать, ты стала слишком… — он откашлялся — неповоротливой.

Миранда состроила гримасу.

— Интересно, что еще ты мог бы сказать, чтобы заставить меня чувствовать себя еще менее привлекательной?

Его губы дрогнули, и он склонился, чтобы поцеловать ее щеку.

— Я не уеду надолго. Всего лишь на две недели, я думаю.

— Две недели, — сказала она тоскливо.

— Дорога займет где-то по четыре дня в каждую сторону. А из-за недавнего дождя дороги будут просто ужасны.

— Я буду скучать по тебе.

Он на мгновение задержал паузу, прежде чем ответить.