— Так ты пойдешь? — спросила она. — Я была бы очень благодарна.

Он на мгновение задержал на ней взгляд и сказал:

— Я буду там.

— Спасибо. Я это очень ценю.

— Рад быть полезным, — последовал сухой ответ.

Она закивала, и это движение, как ничто другое, выдало ее возбуждение.

— Тебе и нужно-то только станцевать со мной один танец, думаю, с этим ты легко справишься. Но я была бы тебе еще больше благодарна, если бы это случилось в начале вечера. Другие мужчины в этом деле всегда следуют твоему примеру.

— Удивительно, что кому-то может так показаться, — пробормотал он.

— Это не так уж удивительно, — сказала она, пожимая плечами. Она начинала чувствовать воздействие на нее бренди. Она еще не расслабилась, но чувствовала себя разгоряченной и смелой. — Ведь ты так красив.

Он, казалось, не знал, что ответить. Миранда поздравила себя с этой маленькой победой. Такое случалось крайне редко, чтобы ей удалось смутить его.

Чувство было дурманящим, и она сделала еще один большой глоток бренди, глотая, на сей раз, осторожней, чтобы не позволить ему опалить ее горло и сказала:

— Ты похож в этом на Уинстона.

— Прошу прощения?

Его голос прозвучал резко, и она вероятно должна была воспринять это как предупреждение, но Миранда, казалось, не заметила, что стоит на краю ямы, которую сама себе и вырыла.

— У вас обоих синие глаза и светлые волосы, хотя я думаю, что у Уинстона немного светлее. У вас похожая манера двигаться...

— Достаточно, Миранда.

— Но...

— Я сказал, хватит.

Она замолчала, удивленная его едким тоном, а затем пробормотала:

— Нет повода, чтобы обижаться.

— Ты слишком много выпила.

— Не будь смешным. Я не так уж много выпила. Уверена, что ты выпил в десять раз больше, чем я.

Он скользнул по ней обманчиво-ленивым взглядом.

— Это не совсем верно, но как ты уже заметила ранее, у меня в этом деле гораздо больше опыта, чем у тебя.

— Я говорила это, не так ли? И думаю, что была права. И все же мне кажется, что ты пьян.

Он склонил голову и мягко произнес:

— Не пьяный. Просто немного беспечный.

— Беспечный? — пробормотала она, как бы пробуя слово на вкус. — Какое интересное определение. Я думаю, что я тоже несколько беззаботна.

— Безусловно, иначе бы сразу вернулась наверх, когда обнаружили меня здесь.

— И я не сравнивала бы тебя с Уинстоном.

Его глаза полыхнули сталью.

— Конечно, не сделала бы этого.

— Ты правда так думаешь, не правда ли?

Повисло длительное молчание, и на мгновение Миранда подумала, что зашла слишком далеко. Как она могла быть настолько глупой и тщеславной, чтобы подумать, что он может возжелать ее? С какой стати его беспокоило бы, что она сравнила его с младшим братом? Он считал ее ребенком, маленькой девочкой, которой он из жалости оказал поддержку. Ей не следовало даже мечтать о том, что его забота о ней, могла иметь иной характер.

— Прости меня, — прошептала Миранда, опустив ноги на пол. — Я переступила рамки дозволенного. — И проглотив остатки своего бренди, помчалась к двери.

— A-a-a!

— Что, черт возьми? — Тернер вскочил со своего места.

— Я забыла о стакане, — простонала она. — Битое стекло...

— О, Христос, Миранда, не кричи. — Он стремительно прошел через комнату, и во второй раз за этот вечер подхватил ее на руки.

— Я такая глупая. Истекающая кровью дурочка, — сказала она со слезами в голосе. Она плакала скорее из-за потерянного достоинства, чем из-за боли, и поэтому остановиться было намного сложнее.

— Не ругайся. Я никогда прежде не слышал, что бы ты ругалась. Мне следовало бы вымыть твой рот с мылом, — поддразнил ее Тернер, поднеся к дивану.

Его нежный тон задел ее больше, чем могли бы задеть строгие слова, и она сделала несколько больших глотков воздуха, пытаясь подавить рыдания, клокочущие в ее горле.

Он бережно уложил ее на диван.

— Позвольте мне теперь осмотреть свою ступню, хорошо?

Она отрицательно мотнула головой.

— Я сама могу о себе позаботиться.

— Не будь глупой. Ты дрожишь как лист. — Он подошел к столику с напитками и взял, лежавшую там, запасную свечу.

Она наблюдала за тем, как он вновь пересек комнату и поставил свечу на край стола.

— Ну вот, теперь, у нас здесь достаточно света. Позволь мне посмотреть ногу.

Миранда, неохотно, позволила ему приподнять свою ногу и положить на его колени.

— Я так глупа.

— Прекрати говорить это! Ты — самая неглупая женщина, из всех, кого я знаю.

— Спасибо. Ай-ай!

— Сиди не двигаясь и прекрати дергаться.

— Но я хочу видеть, что ты делаешь.

— Понимаю, но ты не акробат, и просто не можешь этого видеть. Так что тебе придется довериться мне.

— Ты уже закончил?

— Почти. — Он сжал пальцами следующий осколок стакана и потянул.

Она напряглась от боли.

— Остались только еще парочка осколков.

— А что, если тебе не удастся достать все?

— Удастся.

— А что, если нет?

— Милостивый Боже, женщина, я когда-нибудь говорил тебе, как ты упрямы?

Она слегка улыбнулась.

— Да.

И он улыбнулся в ответ.

— Похоже, я не смогу извлечь один осколок, но он должен, через пару дней, сам проложить себе дорогу наружу. С осколками обычно так происходит.

— Это было бы прекрасно, если бы в жизни было так же просто, как с осколком, — выдохнула она печально.

Он поднял на нее взгляд.

— Если бы проблема разрешалась сама по себе в течении нескольких дней?

Миранда кивнула.

Он удерживал ее взгляд еще несколько долгих секунд, а затем вернулся к работе, берясь за последний осколок стекла.

— Ну вот. Через пару минут будешь совсем как новенькая.

Но он не стал убирать ее ногу со своих колен.

— Я сожалею, что была настолько неуклюжа.

— Пустое. Это был несчастный случай.

Это было ее воображение, или он шептал? А его глаза выглядели такими нежными... Миранда повернулась так, чтобы сидеть рядом с ним.

— Тернер?

— Ничего не говори, — сказал он хрипло.

— Но я...

— Пожалуйста!

Миранда не поняла требования, прозвучавшего в его голосе, не распознала желания в его словах. Она только знала, что он был близок, и она могла чувствовать его, могла чувствовать его запах…, и она хотела попробовать его на вкус.

— Тернер, я...

— Ни слова больше, — сказал он прерывисто, и притянул ее к себе так, что ее груди, прижались к его твердому мускулистому торсу. Его глаза горели желанием, и она внезапно поняла, что он сейчас непременно ее поцелует.

А затем он сделал это, его губы, горячие и голодные жадно прижались к ее рту. Его желание было настойчивым, первобытным и требовательным. Он хотел ее. Она не могла в это поверить, но она знала это.

Он хотел ее.

Это сделало ее смелой. Это сделало ее женственной. Осознание этого разбудило тайное знание, скрытое в ней самой природой, и она ответила на его поцелуй, легко скользя губами по его рту и пробуя кончиком языка соль его разгоряченной кожи.

Руки Тернера, обнимающие ее, скользнув по спине, уперлись в подушки. И он накрыл Миранду своим телом.

Он был дик. Он был безумен. Только это могло послужить единственным объяснением его ненасытности. Его руки блуждали по ее телу, пробуя, гладя, сжимая, а единственная, сохранившаяся, в его сознании, мысль говорила о том, что он желал ее. Он хотел ее каждым возможным способом. Он хотел поглотить ее. Он хотел поклоняться ей. Он хотел затеряться в ней.

Он со стоном прошептал ее имя. И когда она в ответ, прошептала его, руки Тернера переместились на крошечные пуговки у выреза ее рубашки. Казалось, пуговки плавились под его пальцами, и когда все препятствия были уничтожены, ему осталось только спустить ткань с ее плеч. Он чувствовал ее груди под тканью рубашки, но хотел больше. Он хотел чувствовать жар ее тела, ее запах, ее вкус.