Он их не видит. Глаза заплыли мутью. Он их не слышит. Уши заложило спёкшийся кровью.

Страх смерти что двигал им – отступил.Ушел так далеко что кажется его и небыло вовсе. Тишина заполняет его разум, пустота – его сердце.

Солнце. Солнце так прекрасно в своём величии. Оно разгоняет тьму ночи, оно дарит жизнь по утру. Всем тем кто попадет под его взор оно дает надежду. Но сейчас оно катит на убыль.

Тишина не говорит – она заставляет тебя говорить, ты не падаешь в пустоту – она принимает тебя.

Разум всегда просыпался раньше тела и парню было сложно было думать о высоких вещах, важнее сейчас, вот в данный момент – открыть глаза и не ослепнуть.

Он лежал на двух подушках в слегка приподнятом положении и чувствовал что спина у него ноет от долгого отдыха. Да и вообще все мышцы в теле тяжело поддавались даже мысли о контроле. Обе руки было слабо перебинтованы и возникло такое ощущение что они были чем-то пропитаны, потому-что запах стоял невыносимый.

Слава богам что окошко было открыто и полуденный свет игрался со всем что попадалось ему на пути. Жаккардовая штора виляла взад-вперёд переливая тени на своих узорах, слабый ветер пытался вырвать какую-то бумажку из-под пустого стакана на подоконнике, а с улицы слышался ребячьи голоса. Однако его внимание в этом буйстве обыденности привлекла столь же обыкновенная пыль. Она танцевала и каждая горела отдельной звездой. Поднимаясь и опускаясь в лучах она постепенно полностью завладела им.

Он был занят своими делами, а девушка в противоположном углу занималась своими. Её звали Лидия и с парочкой своих друзей они всю неделю донимали одного “ворчащего, старого, вонючего деда”. Причиной стало то что тот вечно за ними “подглядывал”. И ладно бы он смотрел за всеми детьми в деревне, так нет же именно она удостоилась его внимания. И вот прошлой ночью их взаимная вражда перетекла в нечто большее. А именно – двадцать пять пар разбитых куриных яиц перетекли в наказание в виде присмотра за тяжело больным бродягой.

Стежок, ещё стежок и вот пришло время подняться и взять новый клубок нитей.

Их взгляды встретились и Лидия застыла в оцепенении. Она не раз заглядывала ему в глаза чтобы проверить чувствительность зрачка, однако сейчас его глаза были широко раскрыты сами и в них виделся он. Настоящий он. Тот кто месяцы подряд лежал в одной позе и пил из рук, тот кого уже нарекли мёртвым и отправляли сюда негодных – смотрел на неё.

Бабуля Баа, местная знахарка наотрез отказывалась умертвить его, и в напутствии Лидии утверждала что тот однажды проснется. Вспомнив что при таком лучше и бежать к ней она смогла выйти из ступора. Но не бежать. Медленно она стала откладывать шарф любимому на столик. Она понимала что боиться этого парня.. Из-за чего, это уже другой вопрос. Ей казалось если моргнуть произойдет что-то страшное.

Она же показалась ему милой, бледное лицо и угольные волосы, та серость платья игралась с пылью. Она была картиной и он смотрел на нее именно так. Он не видел её страха, сейчас он наслаждался красотой момента, её красотой. Он не думал ни о чём плохом, ему было сложно думать.

Просто пыль, просто девушка, просто хлопок закрывающейся двери, и снова – виток пыли в лучах солнца.

Человечество научилось бороться с природой ещё задолго до того как это понятие возникло. Со временем появлялось все больше способов улучшить свою жизнь. И природа не была против. “Берите ветви мои в хладный час, а плоды мои в гладный” – изречение Древо-девы в трактатах прошлого и поговорка в нынешних. Её почитали в древние времена и почитают сейчас. Большие храмы и монументальные изваяния считались кощунством. Та что даёт и никогда не берёт – не требует. Ей делались маленькие статуэтки преимуществом из глины или дерева, ставились в уголок комнат и тихо почитались. И чем проще был дизайн фигурки тем ценнее она считалась. Ну, не уходя в крайности конечно.

Люди строили дома, люди обустраивали деревни и люди возводили города; убивая всё вокруг себя. И может быть вера была пуста в своём смысле, но она позволяла не корить себя за те злодеяния которые они совершали. Люди в этом мире стали первыми кто смог себе подчинить, без сопротивления, природу. Но их сила была равноценна их вине.

Что-то половица уже иструхла – надо заменить, сын родился у соседей – надо подарочек сделать, тесновато жить – новый дом построим, пристройку, сарай.

И вот так шаг за шагом в шелесте листьев на ветру селилась их вина. Немного, самые капли собирались в хор. Тихий шепот собственных терзаний сводил древних с ума. Гончая убежала в лес? Её туда позвали. Дети пропали? Их лес забрал. Лес горит? И нам туда.

Случайности приводили к катастрофе и так повторялось раз за разом, пока кто-то не стал поклоняться ей. Богиня слушающая, но не слышащая – это то что нужно было. Простое правило которое как говориться в легендах обозначил ребёнок – не бери больше чем тебе нужно.

Легенды старые и от глупых людей, а вот умные времени сего уходят мыслями в то что тогда произошла психическая катастрофа, что во время формирования магии как таковой, дикая, выходила страданиями и зовом. Но так как со скрытыми эмоциями невозможно бороться древние люди создали религию. И так, или иначе, заложили основные законы пользования магией и сумели спастись от себя.

Бабушка, слегка сгорбленная в спине, подошла к углу комнаты где лежал Безымянный и встала напротив. Немного посмотрев сверху вниз, она потянула руку и взяла с угловой полки ту самую статуэтку Древо-девы.

– А ты знаешь что именно она тебе помогла сейчас.

– Я… – хрипло начал парень, – …не понимаю, где я.

Многозначительное “Хм” послышалось у старухи в голосе.

– Присяду. Не против? – Ногой она отдернула табурет от окна. – Ну, малой, говори, раз можешь. Быстро ты речь восстановил.

– Кто вы? Где я? – Медленно, стараясь не запинаться на кашель проговорил он шепотом.

– Ну как сказать. – Баа провела пальцами по глазам статуэтки. – Ты у меня дома. Я местная важная. Лечили тебя тут.

Он не знал что ответить или что спросить и тишина повисла в воздухе. Вместе с Баа пришли ещё два её сына. Но они молча стояли в уголку переминаясь с ноги на ногу.

Два брата, Кау и Тау нашли его на руинах А’Элина. Кау был лучником, а Тау плотником. Но в тот день они решили пойти вместе на охоту. Тот день был самым обычным из всех их обычных дней.

Но Кау захотелось вновь вернуться на место катастрофы некогда их былого дома. Там он искал всякие мелочи напоминавшие жителям о былых деньках. Хотел обрадовать частичкой той жизни которую они потеряли, но могли бы восстановить. Он хотел хоть что-то им дать. Тау же был всегда против возвращаться сюда, это место “говорило” с ними. Говорили не прямо, да вот каждая улица что прежде принимала десятки людей – теперь пустовала черным пеплом. И это напоминало о произошедшем.

И поднимая очередную обугленную балку они увидели руку. Это было странно. Всё живое в тот день было сметено. Они не раз были тут. И были тут лишь остатки людей. Их черепа и их прочие кости были прожарены до такой степени что распадались под ногами. А тут целая рука, а потом и вовсе целый человек. Это можно было бы посчитать самым странным в тот день, если бы не тот факт что он был одет в рваную одежду солдата Катарсиса.

Тау просил брата, умолял бросить его тут. Он считал что он один из тех что это начал. Он дышал, а их братья и сестры уже нет. Его надо тут оставить, а лучше вообще убить. Он военный и только военные могли такое сделать! Но Кау же не хотел отпускать его просто так, он хотел притащить этого неладного к ним в деревню! Возможно того кто виноват в случившимся!

И его кормили с ложки, за ним меняли простыни, его лечили и приглядывали. Того кто сейчас проснулся, того мальчика с грустными и пустыми глазами, того кто виноват.