Из последних сил он поднялся на ноги, рывком бросился вперед, сделал два шага и на третьем повалился, опираясь на крышку саркофага. Затуманенный взгляд пытался зацепиться за каждую деталь, успеть запечатлеть как можно больше мелочей, казавшихся очень важными. Поверхность белоснежного мрамора, из которого изготовлен странный ящик, покрывали непонятные объемные символы. Крышка была полностью усыпана ими, словно послание. На самом саркофаге явно угадывались изображения каких-то планет. Некоторые по ранжиру тянулись вдоль основания, другие являли собой целые планетные системы.

Откуда-то из глубин подсознания на поверхность разума начали вылезать странные видения, будто воспоминания. Максим понимал, что он знает, узнаёт это всё, вспоминает, но мишура сиюминутного сущего безжалостно давила неокрепшие обрывки тех образов, вперемешку с болью физической, создавая невыносимый бред сознания.

Крепко стиснув зубы и, почти не видя перед собой ничего от влаги в глазах, Максим собрал последние остатки сил и, упершись ногами в гранитные гребни, попытался сдвинуть мраморную крышку. Та вполне легко подалась, скользнув, словно хорошо смазанная маслом, с грохотом упала, расколовшись надвое.

Максим крепко вцепился в края саркофага, взглядом сумасшедшего изучая его содержимое.

Внутри до краёв гроб был наполнен прозрачной жидкостью. Пальцы Максима, крепко державшегося за стенки, касаясь её, сильно обжигало.

Он уже не обращал внимания на адскую боль всего тела, с каждым мгновением только усиливающуюся, не отрывая взгляда, смотрел в открытые стеклянные глаза человека, покоящегося на дне. Лицо того было, как живое. От виска через всю щёку тянулся шрамовый рубец, и взгляд такой застывший, будто всматривающийся в небо, но вот-вот перекинется на него. Максим ждал этого, словно в надежде. На мгновение даже показалось, что это он сам лежит в этом гробу и нужно во что бы ни стало проснуться, тогда исчезнет этот бред, беспокоивший многие годы, и всё встанет на свои места.

Человек моргнул и перевёл взгляд на него.

Макс непроизвольно улыбнулся: – Наконец-то! – выпалил он, тут же удивившись собственным словам, хотя не покидало стойкое чувство, что всё шло по его заранее составленному плану.

Озарение пришло внезапно. Он вдруг всё понял.

Срывая шлюзы на пути к памяти мироздания, огромным потоком хлынули воспоминания, разливаясь по разуму теплыми приятными водами, греющими душу. Максим сползал вниз, всё еще пытаясь хвататься за край саркофага, но лишь по инерции. Это уже было не важно. Ничего более было не важно, кроме того, что он наконец-то подобрал ключик к этим дверям, перед которыми топтался так много лет, не понимая, как войти и не понимая, почему они вообще закрыты.

Мощным рывком, человек, покоившийся на дне саркофага, поднялся, сел, и сделал глубокий громкий сиплый вдох, шальным взглядом охватывая окружающее пространство перед собой.

Максим, скорчившийся в позе младенца на земле у подножия постамента, дернулся в сильной конвульсии, перевернувшись на спину медленно с хрипом выдохнул. Сердце завершило свой ритм последним мощным ударом и затихло. В зеркале остекленевшего взгляда обращённого в небо, подгоняемые стремительными ветрами, неслись перистые облака.

Вот она долгожданная дорога домой. Чистая энергия светлая и добрая, истинная душа яркой вспышкой растворялась в мироздании.

Освободившаяся от оков бренного немощного тела, душа ликовала, пронизывая пространство мироздания собой. Она сливалась с каждой песчинкой на земле и с этой галактикой и даже со всей вселенной, проникая за ее пределы. Для нее не было преград, она являла собой это мироздание, она всё помнила и знала. Энергия, излучаемая ею, стремилась во все самые отдаленные уголки.

Но душа помнила, что не всё завершено задуманное. Нити боли и страха, злобы и невежества, словно искусно сплетенная паутина, пронизывали это самое мироздание, заставляя испытывать сильную скорбь. Душа помнила, что это была часть плана, когда-то задуманного и неисполненного. Она устремилась сквозь вечность, сквозь время, продолжая свой долгий путь к преисполнению важной цели существования.

Тишина…

14-е лето от великого примирения в звёздном храме

Где-то в параллельной вселенной

5495 год до нашей эры

Предгорья Гарийского хребта. Весна

Зор сноровисто карабкался вверх по довольно крутому скальному отрогу, с лёгкостью перепрыгивая с уступа на уступ, крепкими пальцами цепко хватаясь за попадающиеся на пути выступы.

Молодой, почти двадцати лет от роду, высокий белокурый юноша спешил очень. Холщёвая светлая куртка, шнурованная от пояса до ворота, такого же цвета плотные штаны. Мягкая обувь с невысоким голенищем, крепко перетянутая, позволяла бесшумно ступать по камню, а плотная подошва из особого материала, не давала скользить на камнях.

Его губ касалась легкая улыбка. Полная луна, нависавшая почти у самой вершины, отражалась в глубине больших голубых глаз. Он иногда хмурил брови, но делал это как-то по-доброму, словно размышлял о каком-то приятном воспоминании.

Прыжок, ещё один, перехват. Оттолкнувшись от небольшого уступа, он ухватился за нависавшую над головой глыбу, подтянулся и забрался на просторную террасу, которая являлась вершиной.

Зор встал в полный рост, вытянул руки вперед чуть в стороны и широко улыбнулся, слегка щурясь от первых лучей поднимавшегося солнца над обширной горной грядой.

– Ур-ур-р-р! – выкрикнул он прерывисто коротко, щурясь в сторону восходящего солнца, и быстро направился в сторону огромного валуна неподалеку.

Сгорбленная фигура, сидевшая чуть поодаль от глыбы у самого обрыва, встрепенулась. Человек обернулся, бегло взглянул на приближающегося гостя, скинул капюшон с головы и снова отвернулся, потеряв интерес, уставившись на зарождавшийся восход.

– Уфф… успел! – выпалил подоспевший Зор и присел рядом, скрестив ноги между собой. – Я пришел, Яр! Я обещание своё старался не нарушить. Ты не сердись, что опоздал на миг, мне жаль, – с искренним сожалением посмотрел он на него.

– Ты зря сюда приходишь, Зор, – тихим чуть хриплым голосом ответил седоволосый Яр, продолжая смотреть вдаль с легким прищуром.

Его волосы были настолько седы, что казались абсолютно белыми словно снег. Он не был старцем, чуть менее сорока лет, с резкими ярко выраженными чертами лица. Несколько мелких шрамов и один крупный начинавшийся на щеке, петляя уходивший за подбородок, прячась за воротом, выдавали в нем определенно бойца. Но больше всего этот нюанс выдавали глаза – тяжелый, словно опустошенный с нотками отчаяния взгляд, казалось, отражал в своей глубине все виденные когда-то битвы, врагов в предсмертных судорогах. Яр тяготился этой памятью, но не мог ничего с этим поделать, лишь смириться оставалось.

Когда-то он был так же молод, как и Зор, беззаботен, добр и наивен. Радовался каждому восходу солнца, каждому дню, пока в этот благодатный край, в котором он родился, не пришла война. Взяв в руки оружие, повергнув первого противника, он обрек себя на вечное страдание, на битву с самим собой.

Яр и еще тысяча воинов, предводителем которых он являлся, давно обрекли себя на отшельничество. Они принесли себя в жертву четырнадцать лет назад, в великой битве с армией страны Красного Солнца – страны Дракона, как ее называл тогда правящий император Тариман.

До того в Гарию никто с войной не наведывался, но после злополучной кровопролитной битвы, то одни, то другие с жаждой наживы начали проникать в эти тихие края. Сирхи за последние три года уже два раза приходили. Яр со своим немногочисленным отрядом с легкостью разбивал неприятеля. Они не видели сложностей в военном искусстве, оно казалось простым, но вот только очень мучительным душевно для этих людей. По природе своей гарийцы были чисты, никогда не помышляя о зле,а вот жизнь внесла свои исправления. Чтобы сохранить ту чистоту целостной, Яр и еще тысяча гарийцев, вызвались взять на себя все бремя войны, чтобы другие смогли остаться чисты, не испачкавшись в чужой крови, продолжив род. Нужно было сохранить ту чистоту любой ценой. И вот теперь Яр со своим небольшим войском, постоянно проживали в предгорьях гарийского хребта – длинной цепи горных массивов, тянувшихся с севера на юг и являвших собой своеобразную границу края. Они добровольно ушли из Гарии, искренне полагая, что более не достойны ступать по земле предков, чтобы ненароком не нарушить гармонию своим присутствием, духом, пропитанным смертью.