И сжимал в руке листок бумаги, которого еще секунду назад там не было.

Обычный листок в клетку из тетради, исписанный неровными крупными печатными буквами — как обычно пишут дети, только-только начавшие осваивать грамоту…

— Опаздываешь, Уборщик…

Шеф по своему обыкновению сидел в огромном кожаном кресле, а на столе перед ним стояла початая бутылка недешевого виски.

— Спешил, как мог, — почти огрызнулся я.

— Ага. Понятно…

Он помолчал, разглядывая пустой бокал в своей руке.

— Не стану спрашивать, где ты пропадал целых шесть с половиной минут, а также, откуда у тебя такой симпатичный загар и новые вещи…

— Новые?

Я хмыкнул и скептически осмотрел свой изрядно потрепанный наряд. Скорее, даже остатки.

— В приемную ты пришел в другой одежде. Я это имел в виду. А спрошу тебя вот о чем: чем Корвин расплатился с Лабиринтом за прыжок во времени?

Ого.

— Отдал двадцать лет жизни и свои крылья… За откат на месяц назад. Так вы знали, что он на такое способен?

— Работа у меня такая, все знать, — Шеф пожал плечами, — И как, у вас получилось?

— Получилось что?

— То, ради чего Корвин похитил моего агента, способного к регенерации, и целый месяц таскал по своему жуткому Лабиринту. Вы нашли мальчишку?

Мда-а-а. В карты с таким лучше играть не садиться.

— Н-нет. Не совсем.

— Ладно, — Шеф махнул рукой, долил в бокал виски и бросил несколько кубиков льда, — Это его личное дело. А вот то, чем тебя одарил Лабиринт — это уже дело мое и Конторы. Что ты получил?

— Теперь я — Проводник. Могу видеть указатели и подсказки.

— Ясно… Класс «Е» или «F», как я понимаю?

Он одним глотком выпил половину содержимого бокала и довольно крякнул.

— Гадаешь, откуда мне все это известно? — улыбнулся Шеф.

— Так ведь работа у вас такая, все знать.

Сейчас начнет пальцами по столу барабанить… Ну вот, я же говорил!

— Думаешь, Корвин не просил нас о помощи? Сколько экспедиций мы отправляли в Лабиринт… Ты даже представить не можешь, сколько на это было пущено человеческих ресурсов и денежных средств! Разумеется, не только чтобы помочь нашему телепортатору.

— И как успехи?

— Скажем так… результаты не оправдали наших надежд и затрат, поэтому программу было решено свернуть. Тем не менее, мы выяснили достаточно, чтобы понять безнадежность затеи Корвина. Но он нам не поверил…

— Вы тоже считаете, что мальчишка помер?

— О нет! Совсем наоборот: мы выяснили, что он жив. Если, конечно, это можно так назвать.

— В смысле?

— Ты никогда не задумывался, почему Лабиринт именно такой, какой он есть? Переплетение коридоров, комнат и улиц, причем схематичных, больше похожих на черновик, набросок, кое-как доведенный до ума при помощи обрывков чужих воспоминаний?

— Неа.

— А рисунки и надписи? Ты их помнишь?

— Вы про каракули и непонятные кракозябры?

— Именно! Каракули и кракозябры, ты верно уловил суть. Да и подумай сам, Уборщик…

Шеф пододвинул в мою сторону второй, пустой стакан и вопросительно постучал согнутым пальцем по бутылке. Я отрицательно мотнул головой.

— В аномалию, спасаясь от погони, одновременно вошли два человека. Да, она одноразовая, но это не значит, что способность получит только один из них. О чем в первую очередь думает любящий отец, спасая сына от смертельной опасности?

— О сыне.

— О том, чтобы его защитить. А о чем будет думать ребенок?

— Да хрен его знает. Нет у меня детей. И сам я малой под бандитскими пулями никогда не бегал. Но если бы пришлось… наверное, захотел бы спрятаться. Погодите! Вы хотите сказать, что Лабиринт создал не Корвин, а его сын?

— Восьмилетний ребенок мало что успел повидать в своей жизни. И запоминают дети не так, как мы, взрослые, они делают акценты совсем на другие вещи и детали. Едва умеют читать и писать…

— Но почему тогда Лабиринт такой стремный, если пацан хотел в нем спрятаться?

— Вспомни себя в его возрасте. Поздний вечер. Ты один в темной квартире, сверху доносятся странные шаги, за окном танцуют непонятные тени. Чьи-то голоса за стеной — каким будет мир вокруг тебя в этот момент? Непривычным, пугающим, незнакомым и жутким. В каждой тени ты будешь видеть что-то опасное и чужое…

— Ладно, я понял, Лабиринт создал перепуганный до усрачки сын Корвина и спрятался в нем. Но с чего вы взяли, что мальчишка до сих пор там, и что он жив?

— Знаешь, как называется способность Корвина?

Я задумался. Тот никогда не говорил об этом, но по аналогии с моим собственным талантом, мне пришла в голову самая логичная версия:

— Хранитель Лабиринта?

— Нет. Ангел-хранитель Лабиринта. Собственно, оттуда и его крылья. И плащ.

— Эм-м-м… Плащ?

— Ну да. Или ты думал, он под обычной старой тряпкой прячет громадные ангельские крылья, и спокойно живет среди людей, ни у кого не вызывая подозрений? В общем, по нашей версии, Корвин всем сердцем хотел защитить своего сына. И стал его ангелом-хранителем.

— Хранителем Лабиринта, — поправил я Шефа.

И понял, что нет, не поправил.

— Вы думаете, что…

— Один из приемов психологической защиты — это уйти в себя. Создать вокруг неокрепшей психики свой собственный уютный мирок, отгородиться им от внешних страхов и проблем.

— Ну охуеть просто, как там уютно и спокойно!

— Это просто испуганный ребенок.

— Вампир. Людоед и… и… как называют тех, кому нравятся чужие страдания?

— Садисты.

— Да, точно… Малолетний садист-извращенец! Он мне иголками в жопу стрелял! Резал, травил кислотой, жег, топил, пытался расплющить!

— Он просто защищается.

— Тоже мне, блядь, «Один дома две тысячи двадцать»! И от собственного бати тоже?

— Нет. От него Максим прячется. Наверное, не хочет, чтобы тот понял, каким стал его сын. Не знаю. Эту тему мы толком и не прорабатывали. Тут нужны опытные детские психологи.

— Ага. И в Лабиринт их. Пусть на своей шкуре прочувствуют, чего стоит весь их этот книжный опыт. Вы когда-нибудь наступали на «пищалку»? А «жеванный крот» пытался обглодать вам лицо? Забавный такой, плюшевый, с во-о-от такими зубищами!

— И тем не менее, ты смог с ним подружиться. Впрочем, я в тебе и не сомневался…

— Подружится? Да мы, скорее, теперь братья по крови. По литрам двадцати моей крови!

«Я в тебе и не сомневался»…

— Погодите. То есть вы знали, что эта вечно пьяная моль-пререросток похитит меня, затащит в прошлое и будет по кусочкам скармливать меня своему многоквартирному сыночку-выродку?!

— По прогнозу нашего Аналитического Отдела, вероятность подобного развития событий была близка к семидесяти двум процентам.

Я вскочил, роняя кресло и жадно хватая воздух, пытаясь выдать что-нибудь очень гневное и обидное в адрес Конторы, Аналитического Отдела и Шефа лично.

— Что думаешь делать с запиской? — перебил начальник мои попытки.

— С какой еще запиской?

— Вон, у тебя в руке. Почерк детский. Ты ведь ее в Лабиринте нашел, да?

Я невнятно пробурчал себе под нос извинения, поднял кресло и уселся. Разжал кулак, в котором по-прежнему сжимал листок бумаги, вырванный из тетради в клеточку.

ПАПА Я СКУЧАЮ.

МНЕ СТРАШНА.

НАДИ МИНЯ.

ЖДУ В КРАСНАЙ ПИЩЕРЕ НА 5 ДЕНЬ.

МАКС.

— Ты же понимаешь, что это ловушка? Пять дней в Лабиринте не продержится даже Корвин. Даже если его всего алмазами увешать…. Если он туда пойдет, то останется там навсегда.

— Тогда зачем Максим это делает?

— Ребенок полтора года провел один. Видит лишь иногда забегающие к нему тени чужаков, которые отзываются о нем далеко не лучшим образом.

— И отца.

— И отца. Там же написано, что он соскучился. Так что будешь делать?

— А вы, разумеется, очень не хотите терять ценного агента-телепортатора? У меня какое-то странное ощущение, словно мы уже вели похожий разговор. Ах да! Вы точно так же отговаривали меня от прекращения мучений Раста во имя спасения жизней сотен мутантов.