Дезертиры быстро распрощались с бластерами и винтовками. Марк испытал некоторое облегчение, опустив ствол на землю, как будто это сняло с него часть ответственности. Он пробыл с оружием слишком мало и не успел до конца поверить, что огнестрел — друг ему, а не враг.

Магнум сложнее всех расстался со своим бластером. Несколько полицейских принялось заковывать задержанных в наручники. Когда очередь дошла до Марка, он вдруг заметил среди патрульного отряда еще несколько задержанных. Симона, Эда и трех их спутников.

— Зверя с два, — процедил Магнум тихо. — Защитники твои, обошли нас. Шумиху подняли и нас подставили.

«Так вот что это были за выстрелы. Но ведь… они не специально! Они хотели помочь», — перед глазами все плыло, успех и без того был маловероятен. Неужели Эд и Симон думали, что смогут расчистить им путь до больницы?

Спросить, что было у тех двоих на уме, не представлялось возможным. Даже взглядом не перекинешься толком.

— А можно нам амнистию? — дерзко спросил Магнум. — В честь старой дружбы?

— Вы арестованы на основании пунктов П-47 и Т-356. Вы имеете право хранить молчание.

— Как всегда, одно и то же, — усмехнулся Магнум сквозь фильтр шлема. — Мы же вместе работали, а? Неужели вы нам даже рожи не начистите за предательство? Как-то это не по-мужски.

Марк чувствовал, что капитану страшно. Безумно. Даже в измененном от фильтра голосе слышалась предательская дрожь. Что уж говорить про остальных.

Похоже, главный дезертир решил напоследок оторваться.

— Представься хоть, кто ты там, — сказал Магнум полицейскому, который зачитал стандартную для задержания фразу. — Вдруг я тебе денег должен? Или ты мне.

— Вы имеете право хранить молчание.

— Пойдем на плаху, как настоящие пираты, — обратился Магнум к своему отряду, не отворачивая головы от полицейских. — Йо-хо-хо и вода в стакане. Пойманный дезертир— мертвец, так дайте хоть наговориться вдоволь, — он рассмеялся. Марку подумалось, что у того поехала крыша. — Я говорил, ребята, простите, если что. Мы все равно долго не протянули бы на помойке. Хотя…

Один из стражей порядка снял с него шлем и врезал по носу. Лицо капитана тут же залила кровь.

— Это поможет тебе хранить молчание, — беспристрастно заявил напавший, хотя Марку почудились в этом высказывании ехидные нотки. — Ты давно растерял компетентность, Магнум Арм.

А голоса, несущиеся ветром с площади перед больницей, тем временем становились все громче и увереннее.

Только последний дурак счел бы это хорошей идеей. И только глупец разглядел бы в этом шанс на спасение. Но был ли другой путь? Марк и без того все потерял, что еще ему оставалось? Ничего. Вероятно, Магнуму с его отрядом тоже, раз они все вдруг объединились и пустились в бой за призрачной целью, которую обозначил им подозрительный гражданин. Они жаждали борьбы, но этот провальный поход оказался единственным и, похоже, последним их достоянием.

Марк шел с отрядом Магнума в сопровождении конвоя, в глаза ему бил свет прожекторов, окруживших больницу, руки сзади ломило от наручников. Внутри изъедало чувство полного краха. Он щурился от яркого света и с каким-то внутренним истощением смотрел на происходящее, как со стороны. Ярость и боевой настрой митингующих его не вдохновляли, ведь все казалось тщетным. Вроде как он даже увидел Щербатого и несколько знакомых лиц в толпе восставших, но остался к этому равнодушным. Будто его дух уже сдался и оставил эту оболочку, отчуждаясь от собственных решений и собственной судьбы.

Марк видел полицейский спецназ во главе с командиром у ворот больницы. Они, словно псы, стояли на страже, не впуская никого на прилежащую к больнице территорию. Еще одна группа полицейских отгоняла народ к границе света прожекторов, во тьму — и фигуры людей исчезали, сдаваясь под натиском боевиков.

Конвой привел их к спецназовцам. Их выстроили в ряд, держа на прицеле, шлемы давно уже со всех были сняты.

— Дезертиры, — коротко доложил конвой.

Командир спецназа вышел вперед и обвел задержанных взглядом: шлем скрывал глаза, но это было понятно по повороту головы.

— И несколько гражданских, — заключил командир, после чего снял шлем.

Реальность грубым захватом вновь вернула Марка себе, вырвав из омута мыслей. Из уютного омута, где все уже пережито, потеряно, и смирение дает хоть какой-то отдых воспаленным чувствам. Здесь же, в реальности, все несчастья как будто обрушились на голову с новой силой, и страх стал скручивать до тошноты и дрожи. Марк встретился взглядом с Атроксом и тут же потупил взор.

— Я тебя помню, — прозвучал холодный голос президента. — Марк Вир.

Марк удивился. Хоть и зря. Он был первым гражданином, прорвавшимся в цитадель, — после такого его просто не могли не запомнить. К тому же, он был отцом единственного ребенка в Атросити. Живого или нет — пока под вопросом.

Атрокс медленно зашагал перед заключенными, задумчиво глядя в их лица.

— Сначала Энигма, теперь Магнум, — он бросил сердитый взгляд на главу дезертиров. Тот не выдержал и опустил голову. От былой дерзости не осталось и следа. Атрокс развернулся и вновь пошел в сторону Марка, отчего тот сжался сильнее прежнего. — Как легко ты поддаешься тлетворному влиянию. Или, может, дело в тебе?

Марк молчал, смотря в пол, на танец света и тени на собственных ботинках. Он словно проглотил язык. А голова отключилась, в ней не было мыслей, остались только страх и растерянность.

— Я знаю, зачем ты здесь, — сказал президент. От этого Марк встрепенулся и даже осмелился поднять голову. Глаза Атрокса пылали красным огнем, отражая сияние прожекторов. Лицо его было суровым и строгим.

А где-то там, за стенами больницы, в этих горящих искусственным светом окнах томилась Ива. Вероятно, ей было больно и страшно, Марк понятия не имел, кто ее там окружает. Почему-то только сейчас он вновь почувствовал, насколько реальна его цель. Что это не мираж, что она действительно рядом. И что он по-настоящему может как-то повлиять на судьбу. Все это он услышал во фразе Атрокса.

— Что с ней сделают? — злость и отчаяние дали Марку силы, хотя держать себя в руках было по-прежнему нелегко.

— Уже поздно что-либо делать с плодом, поэтому ребенок появится на свет, — беспристрастно сказал Атрокс. — А потом будет принято решение.

— Какое решение? Я должен знать, я же отец!

Глава Атросити смерил его суровым взглядом.

— Это неважно. Ребенок принадлежит городу.

Марку хотелось осыпать тирана проклятиями. Грозный вид его больше не пугал, он вызывал лишь злость, но здравый смысл отчаянно держал несчастного за поводок, не давая сорваться.

— У тебя нет сердца, — единственное, что смогло прорваться через весь поток ненависти, что был в голове.

Взгляд Атрокса переменился. На какой-то миг пропали и строгость, и суровость. По его неестественно белому лицу плясали огни мигающей лампочки сирены от стоящей рядом машины, и Марк усомнился, игра ли это света, или в его взгляде действительно проскользнуло отчаяние. Президент выглядел осунувшимся и больным, это стало заметно только теперь.

— Сердце сожрал Зверь.

Тут же словно в ответ на его слова издалека донесся рев. Черное небо к тому времени уже приобрело синеву, готовясь к восходу солнца, но тут его словно вновь затянул мрак. Марк заметил, что полицейские — и действующие, и дезертиры — стали оглядываться по сторонам. Гражданские нервно дергались. Часть конвоя отступила, чтобы помочь другому отряду сдержать бастующих, но те все равно прорвались к воротам. Только теперь они вели себя тише и осторожнее. Их потные грязные лица сияли в лучах прожектора, Марк видел в них страх и смятение. Зверь заставил всех успокоиться. Атрокс принимал какой-то сигнал по рации.

— Энигма жива.

— Что ты сказал? — Атрокс мгновенно подлетел к Марку, пронзая его едким взглядом. Тому все вдруг стало ясно. Сердце беззащитно без разума. А разум без сердца жесток и несчастен.