Железнодорожные пути предупреждающе вибрировали. Солнце скатывалось за густеющие на горизонте кучерявые тучи и слепило его выцветшие глаза. Но он не моргал. Он наслаждался болью и слезами, что текли по грубой смуглой коже и терялись в колючей неухоженной щетине. Они пытались защитить его, но ему не нужна была ничья защита. Он ничего не боялся. Не боялся ослепнуть, не боялся, что скоро по рельсам с грохотом промчится очередная электричка, унося прочь глупых людей, суетливых и никчемных. Он даже не боялся оглушительного звука воющей сирены, хотя знал, что полицейские машины могли искать именно его.

Его сухие руки едва заметно дрожали от нервного тремора, совершенно не соответствующего его возрасту. Огрубевшие пальцы не находили успокоения и без устали теребили край черного потрепанного портфеля. Он пытался обмануть себя, убеждая, что не болен, ведь он не может быть болен даже такой ерундой. У него еще слишком много дел: слишком много не излеченных душ, помочь которым никто, кроме него, не сможет.

Вот, например, она – его новая пациентка.

Он с легкой отеческой улыбкой на потрескавшихся губах щелкнул застежкой на портфеле, заглянул внутрь и подцепил дрожащими пальцами единственный крохотный предмет внутри большого пространства.

Солнце проиграло борьбу стремительно растущим тучам, но закатный сумрак еще не сгустился, а он все еще слезящимися глазами рассматривал потрепанную фотографию, с которой счастливо и чуть устало улыбалась девушка с большими карими глазами и тонким шрамом под нижней губой. Ее миловидное лицо с едва заметной россыпью веснушек и тонкими морщинками возле глаз наверняка притягивало к себе взгляды людей. На снимке она сидела прямо на траве, смотрела куда-то за объектив камеры и смеялась над шуткой фотографирующего ее человека.

– Ты была такой чистой.

Он сам не понял, произнес это вслух или просто подумал. Ему было все равно. Если бы кто-то сейчас находился рядом с ним, то наверняка сбежал бы прочь, придя в ужас от выражения на его лице...

Тяжелый пассажирский состав с грохотом пронёсся по рельсам, унося вдаль последних полуночных пассажиров, а земля вокруг испуганно задрожала. От поднятого порыва ветра оставленный на щебенке снимок с улыбчивой незнакомкой попал в ловушку и загнанно заметался из стороны в сторону. Девушка на нем все еще улыбалась, навсегда оставшись в моменте, когда фотография была сделана, но после этой ночи, её улыбка больше не радовала мир.

Очередной поток воздуха не пожалел тонкую бумажку, с размаху бросил её под тяжелые колеса. Секунда и в воздух взметнулись мельчайшие клочья, которые уже никто и никогда не сможет сложить в одну картинку.

***

Обида и злость скручивали внутренности, причиняя почти физическую боль. Ярость загнанной птицей колотилась внутри, и только природное упрямство, доставшееся от отца, не позволяло невысокой черноволосой девушке в строгой полицейской форме сорваться и закричать.

– Почему меня переводят? – тонкие губы были сжаты, а короткие ногти с бесцветным маникюром оставляли ссадины на ладони внутри сжатого кулака

– Как будто ты не знала, чем все закончится. – высокий мужчина в годах устало потёр виски и отпил воды из стакана. – Чем ты думала, когда пыталась открыть дело на Довича?

Глоток получился судорожным, и пришлось растягивать сжимающий мощную шею галстук, чтобы не задохнуться. Девушка поджала губы и сдвинула на лбу брови.

– Буквами закона я думала! – рявкнула она: – Того самого, где написано, что можно делать, а за что нужно отвечать!

– Герман – сотрудник полиции, и сын главы Министерства обороны! – полковник повысил голос и тяжело выдохнул. Сердце и так подводило, а этот чертов глоток не в то горло совершенно лишил возможности нормально дышать. Пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке: – Я прошу тебя, Влада. Хватит спорить. Ни ты, ни я уже не можем ничего изменить.

Влада сжала зубы и на мгновение прикрыла глаза. Хотелось кричать, словно безумной, чтобы пробить это холодное спокойствие на лице человека напротив. Чтобы донести до него, насколько мерзкие слова вылетают из его рта, и к чему может привести его решение. Но кричать было нельзя, не позволял устав, который примерная отличница никогда не нарушала.

– Вы хотите сказать, – она стиснула зубы, из-за чего слова срывались со змеиным шипением: – что ему теперь все можно? Водить пьяным, гонять наркоту, влезать в драки, избивать людей, а утром, как ни в чем не бывало, надевать полицейскую форму и идти на работу?! А я, видя всё это под своим носом, должна продолжать делать вид, что ничего не знаю? Дядь Вов! – под влиянием бушующих эмоций она все же сорвалась и обратилась к полковнику не по уставу: – Разве не вы меня учили, что все равны перед законом?!

Мужчина поморщился, тяжело откинулся на кожаную спинку стула и потёр виски:

– Влада, поверь мне. – его голос звучал тускло и беспомощно: – Я не меньше твоего хочу, чтобы Дович сел. Но не могу я ничего сделать. Не могу!

Влада отвела глаза в сторону, чтобы дядя не видел заблестевших в них слез, а мужчина снова потянулся за стаканом. Вода внутри закончилось, как и в большом стеклянном графине, поэтому полковник только раздраженно цыкнул.

– А тут еще этот твой перевод. – мрачно продолжил он и вдруг с искренним отчаянием ударил по столу широкой ладонью: – Я ведь даже не знаю, куда тебя распределили, Влада! Я не смогу присматривать за тобой!

Нотки отеческой тревоги, проскользнувшие в голосе полковника, только сильнее разозлили девушку.

– Я не маленькая девочка, чтобы за мной присматривать, – твердо произнесла она и вытянулась по стойке смирно. В темных глазах горела нескрываемая злость и обида: – Я готова к переводу, товарищ полковник. – Влада снова сжала зубы и твердо добавила: – Но Герман получит своё, я обещаю.

– Отставить, старший лейтенант Исаева, – мужчина тоже потерял терпение. Поднялся с кресла и с силой уперся кулаками в задрожавшую поверхность стола: – Я категорически запрещаю тебе предпринимать какие-либо действия в сторону гражданина Довича! Ты меня услышала?!

– А вы уже не мой начальник, товарищ полковник, – ядовито отозвалась Влада, сминая в кулаках подол форменной юбки. – Я прошу предоставить мне приказ о переводе. Мне нужно собраться и сдать дела.

Полковник тяжело выдохнул и грузно рухнул обратно в кресло.

– Такая же упрямая, как отец. – ящик письменного стола он выдвинул с оглушающим грохотом.

Темно-зеленая папка рухнула на стол, и Влада не стала больше медлить. Подхватила её, прижала к груди и, не попрощавшись, бросилась к двери.

– Стой!

Девушка не хотела слушаться, но тело давно привыкло подчиняться таким приказам. Она застыла, а полковник за её спиной тяжело вздохнул:

– Я не смог ничего сделать, прости. Тебе внесли дисциплинарное взыскание и понизили в звании.

Сердце рухнуло в пятки, и в груди образовалась пустота. Влада пошатнулась и едва удержалась на задрожавших ногах.

– Прости, – еще раз добавил полковник. – Надеюсь, ты одумаешься. Тогда я попробую…

Но что хотел сказать полковник, Исаева так и не услышала. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась позади с оглушающим треском. Молодой секретарь в приемной испуганно вздрогнул и поднял на вылетевшую из кабинета Владу испуганный олений взгляд.

– К черту, – мрачно выплюнула девушка, пугая паренька еще больше, – Идите все к черту!

Пока Влада металась по кабинетам, собирая необходимые бумаги для перевода, она едва сдерживалась. Обида грызла и рвала сердце. Девушка не могла поверить, что у нее с такой легкостью отобрали звание, да еще и пнули в чертову глушь, откуда вряд ли уже получится выбраться. Если только она не решит сменить профессию, а об этом Влада даже думать не хотела. Мечта пойти по стопам отца и служить в полиции была у Исаевой сколько она себя помнила. Девушка с огромным трудом пыталась добиваться всего сама, отбиваясь при этом от сердобольного полковника, что пытался ускорить процесс ее карьеры. После академии прошло всего два года, и все это время Влада лезла из кожи вон, чтобы набраться опыта и заслужить право гордо называться дочерью своего отца. А теперь… Исаева не была инфантильной дурой – ей приходилось и раньше сталкиваться с несправедливостью, но в это раз все было серьезнее. Её жизнь рушилась, и как это исправить, девушка не представляла.