– С моей стороны – все, что ты разрешишь, и что тебе захочется. Кроме. Руки, губы, я весь.

– С моей?

– То, чего захочешь ты. Если мне будет очень надо, я как-нибудь решу этот вопрос.

Он засмеялся и покраснел.

– И постараюсь тебя не смутить.

– Ты меня научишь, как быть мне?

– Интуитивное меню – тыкаешь и смотришь на реакцию.

– Кнопки?

– Очевидны.

– Тебе не будет это тяжело?

– Тяжело мне будет только от степени вводимых ограничений. Но, если хоть что-то можно, будет легко.

– А полгода – это как, это долго или быстро? И что потом?

– Это мало в пропорции к моим представлениям о том, что с нами происходит. У меня ощущение, что мы успеем все и еще все остальное. А вот нежданной беременности сейчас не надо.

– Сейчас…

– Ну, да. Сейчас. Если что, то, да, конечно. Но лучше не надо.

– А потом надо.

– Ирина, ну Вы, блин. Ну совсем-то уж не надо меня на мушку. Мне тоже стремно. Я не имел в виду, что тебе надо в шестнадцать от меня детей рожать.

– Саш, прям напрашивается спросить – а во сколько надо?

– Я не знаю, во сколько Надо. Но лучше после восемнадцати, это точно.

Марафон. И повышенное внимание к деталям.

– Так. Только ты сейчас вот не думай обо мне как о психе ненормальном. Я просто дома осознал, по какому лезвию мы прошли, и усилием воли заставил себя подумать о возможных последствиях. Так что, я не распланировал пять грядущих пятилеток. Я вообще об этом не думал. И не думаю. И не хочу.

– Да, вот про время не будем. Я поняла. Так, ну что, стратегию обсудили…

– Ты говорила, что у тебя есть решения.

– Ты их уже озвучил. Предлагаю переходить к тренировкам.

Он расцвел. Вот если может мужчина превратиться в цветок, то вот это и произошло. Тонкий бутон, типа граммофончика, появляющийся из колючих чашелистиков. Нежно-нежно-фиолетовый, с нитевидными тычинками, пыльца с которых взвивается облачками в воздух при прикосновении. Глаза у него покрылись тонкой пеленой, как у непроснувшегося человека, или словно бы он открыл их на резком свете после темноты.

– Боже ты мой, какое это счастье!

Он вытащил меня из-за стола и вот тут начал целовать. Я не помню, что и как было, я помню, что однажды, в самом начале, он спросил меня, что можно, и я направила его руки.

А потом была тишина. Я лежала у него на плече, он меня держал, он почти спал, но в темную тягучую отключку не проваливался. Тогда я узнала о мире сопоставимо много с тем, сколько уже знала. Многое меня смущало, но ничто не вызывало отвращения или неприязни. Немного похоже на новую еду, которая на вкус совсем незнакома, и ты вообще не знаешь, как на нее реагировать, но притом все в организме урчит, что это то самое, очень вкусное, безумно нужное, и дайте вторую порцию.

А потом мы смотрели кино, укутавшись на полу перед монитором большим пледом, прибрав пространство так, чтобы улик не осталось, даже создав на столике возле дивана что-то вроде инсталляции «наш досуг» из дисков, чашек и мелочей.

А потом приехали ребята. И вот это была проверка.

Мы сидели возле дивана, на полу. Саша – опершись на диван спиной, расставив и скрестив согнутые в коленях ноги. Я – у него между бедер, внутри рук, в полуобороте. Я прижималась к нему так, чтобы обоим было удобно и сидеть, и дышать. Одновременно я держала большую плошку с маленькими сырными бутербродами, горячими кусочками вареной картошки, наломанными веточками винограда. Рядом на столе гнездится заварочный чайник под колпаком, две чашки, шоколадка с коньяком. Мы смотрели старую версию «Аферы Томаса Крауна» и ужинали. Это сладкое чувство и манящие занятие – быть рядом и трогать друг друга как угодно – уже с час как переместилось из плоскости эротики, либо бытовых жанровых сценок, в спокойное нахождение рядом. Ели мы руками, что очень все упрощало. Время приближалось к часу «Икс», это было на карандаше, так что мы спокойно ждали, когда привалит народ. Очень большим облегчением было то, что приедет сразу много человек, а, значит, неловкости места не останется, оно все будет занято беготней и суетой. На кухне прел под полотенцем нехитрый ужин, мне скоро пора было идти домой. Мы с Александром договорились, что улизнем, когда все придут, и в суете еды, раскладывания вещей и настройки, допустим, субтитров на всех сериях «Ковбоя Бибопа», не будут в нем нуждаться. Он проводит меня до середины пути, а завтра я зайду к ним в районе 15 часов. Раньше я никак не могла, потому как школа требовала своей мессы, а хозяйство пощелкивало плеткой магазинных закупок и варки клубничного варенья.

Ребята зашли как-то неожиданно, хотя это было тем, чего мы ждали последние минут сорок, вполне деятельно. Общие друзья Романа, Маши и Александра знали меня мало, так что с этой стороны не предвиделось никаких вопросов. Маша, удивительно добрый и делового склада ума человек, обдумала все заранее, сообщив и мужу, и Саше, что занимает позицию стороннего наблюдателя в их адрес и старшего друга в мой. Она знала меня мало и недолго, но, видимо, мое большое восхищение ею провоцировало ее на позицию небезразличности и отношения сверху. А вот Рома, хоть и дал благословение, всю неделю молчал, как рыба об лед, со слов Александра, и вообще был подчеркнуто обходителен, «как с зятем», – выразился Александр. У него сложилось впечатление, что Роман отрабатывает отцовское поведение, и прихренел от того, что его милой нежной девочке надо носить бюстгальтер, чтобы выросшая грудь не вываливались из выреза блузки на публику. Так что с первых мгновений Рома уперся в меня взглядом и, казалось, прилипал каждый раз, как высвобождаясь такая возможность. Через десять минут этого пристального взгляда я не выдержала и, тихонько позвав Сашу в прихожую, позвала туда Романа. Потом сказала ему: «Смотри». Я поцеловала Сашу, немножко, легко, поцеловала его в шею, взяла за руку и спросила Рому: «Не плохо же. Хорошо! Я привыкну, ты привыкнешь. Спасибо, что ты меня притащил в свою жизнь и отпоил грибами тогда тут. Ром, я очень боюсь твоей реакции».

Роман чисто гоготнул, почесал, оторвав практически от лица, нос. Поддернул брюки, гыкнул:

– Так. Ирка. **ть ж его. Ну, что, ну, классно. Я как-то вообще не сконцентрировался на том, что ты не девочка на моем кружке. Я, это, я смущаюсь. Вы ж на будете плющить меня нежничаньями?

Саша стоял молча, как рыба, переводя взгляд с него на меня.

– Нет, не будем. Хорошие учителя достались.

В этом месте Роман разулыбался до ушей.

– Ладно, валите уже! Ирка, завтра приходи догнать сегодняшние эксперименты! Валите уже на улицу целоваться. Отпустишь Сашку не больше чем через полчаса, а не ночью и с глазами, как чайные блюдца. Плодитесь, одним словом, и размножайтесь.

Александр пнул его ногой, получилось в голень. Роман рефлекторно двинул в ответ тому в корпус, попал в ребра над печенью. Саша присогнулся, кашлянул, и они уже осознанно перепихнулись плечами, как мутузящие друг друга щенки.

– Я скоро, – кинул Александр.

Мы вышли.

– Отец Тереза чертов. Так, Ирина, сейчас я буду тебя не провожать, а…

Я не дала договорить.

– Ага, давай.

В общем, лестница с широкими старыми перилами удобное место.

– Так, цитируя нашего человека из Амстердама, «придешь домой, …пару раз». Люблю тебя, жду тебя завтра. Пойду, хорошо?

– Ага, иди, наш человек из Амстердама. Не переусердствуй только.

– Ну, это зависит уже от силы воображения.

– Бы-гы-гы. Иди давай, я доеду трамвайчиком. Целую!

И я умчалась вниз, хлопая задниками босоножек, чтобы перестучать и сердце, и звук закрывающейся двери.

Тепло и свет… Свет и тепло. Наши встречи были такими длинными и большими, что помещалось в них нечто немыслимое. Я проснулась в то воскресенье с ощущением сладкой истомы и усталости. Усталости, имеющей привкус крови, сахара, першащей в горле. В животе было как-то дрябло, не было опоры. Ноги – ватные, руки – слабые. Дышать трудно. Хотелось упасть в недра кровати и падать, падать сквозь пол, словно «На Игле» и в передозировке. Чтобы звуки притихли и приглушился бы свет.