– Хорошо, когда скажешь, тогда и. Так очень хорошо. Очень. Хорошо.

Мы снова сбились в теплую кучу, замолчали, грелись. Свитер снова заключил меня в свое шерстяное колкое нутро. Я слушала себя на предмет разных романтических чувств, а слышала только «Оду к радости». И шум сосен.

А потом мы решили, что пора уходить. И медленно, долго уходили. Сюда я шла в ступоре, обратно – под кайфом. И снова ну никак не могла сфокусироваться на дороге. А когда мы уже оказались возле моего дома, рядом с большой прохладной липой, сквозь вечернее тепло от асфальта, Александр целовал мне руки. Вот оно. Он брал каждую мою руку и целовал в ладонь. И так несколько раз. А я в промежутках прижимались лицом к его лицу, вдыхая и выдыхая.

– Я буду тебе писать, хорошо? Только я на знаю, о чем, и надо ли? Я буду очень ждать, когда ты приедешь.

– Не надо, не пиши, я все знаю, ты тоже. Не надо шебуршить.

– Как скажем «родителям»?

– Ромке, что ли? Я ему вчера сказал все.

– Как?!

– Я же вчера очень поздно пришел, я ведь у него ночую, когда тут.

– И?

– И он сказал, что дело, очевидно, не в том, что я провожал тебя в параллельное измерение.

– И я сказал, что ты теперь моя девушка.

– А он?

– Он высказал матом свое удивление и сказал, что благословляет, канешна, но не ожидал вот вообще. А Маша все это время улыбалась, как дурочка. А в конце Роминой тирады сказала, что надо будет составить расписание, и что здоровые отношения заразны и поражают тех, кто долго с ними в контакте.

– Какое расписание?

– Пребывания у них дома без посторонних личностей.

– Боже мой!

– Я слишком отчетливо задержался и слишком однозначно выглядел, чтобы предполагать чтение сонетов, глядя на луну, или стояние в восхищенном одиночестве.

– Я теперь боюсь им на глаза показываться.

– Не бойся. Все хорошо есть и будет. Вы же давно знакомы, и уж точно дольше, чем со мной.

– Но с тобой мы…

– Да, роднее. А с Ромкой и Машей – дружнее. Ты просто потренируйся на неделе произносить «он мой парень», и отпустит. Я всю дорогу тренировался сказать, что ты моя девушка, и выпалил на одном дыхании – помогло.

На этом смешном месте мы и расстались. Я уходила в дом, он стоял, недолго. Потом махнул мне и тоже пошел. Мне предстояло подниматься в лифте и выгуливать собаченцию. А потом неделю жить без него, но с уроками, заданиями, подработкой и книгами, музыкой. Всем, чем можно занять себя, пока я жду его. Ему предстояло вернуться к друзьям, с которыми теперь другие отношения, поскольку они познакомили его со мной и были молчаливыми свидетелями всего, что предполагали – произошло.

Мы не договорились о следующей встрече, поскольку это сделало бы неделю мучительной. А так – телефон был, позвонить возможно. А выходные неизбежно настанут. А я не распустила его косу и теперь очень этого хотела.

Вообще как-то я склонна к повышенным скоростям. Пока я все это вспоминаю и не сплю… Знаете, у меня очень, поразительно белый потолок. На нем есть место, где немного отходит штукатурка, она мешает смотреть спроектированный из глаз фильм. Очень хочется сейчас их закрыть, открыть и – следующая серия сама собой пошла бы, даже без титров. Смотреть то, что было потом, через неделю, а там – и дальше. Мне так этого всего не хватает, я так скучаю по этому миру, этому месту. Но вот не выкручивается, бобина кончилась, видимо. Вижу один только потолок. Окно пыльное, так что даже свет фар ночных автомобилей рассеянный, как мои мысли. Лежу на покрывале, пальцами ног трогаю холодный металлический поручень. Я сейчас, наверное, плакать буду. В груди все болит. От всего болит. От ушедшего, от неслучившегося, от того, что происходящее прямо сейчас – фальшивое, что вообще все о другом. Знаете, да, вот это ощущение, когда вдыхаешь, словно бы через трубочку, вставленную прямо сквозь ребра? Вот сейчас оно. Я не хочу, на самом деле-то, ничего. Я вообще ничего не хочу. Буду сейчас честной с собой, всем нормам и перспективам назло. Ни черта я не хочу. Ни Принца я не хочу. Вот сейчас уже точно. Вот с учетом всего, что разворачивается в реальности последние человекосутки. Ни НН не хочу. Я посмотрелась в зеркало, увидела. Да. А что еще я хотела там увидеть?

Все не так, я хотела увидеть уже родные глаза, в которые могу и хочу смотреть. Я хотела, чтобы мне не надо было больше жить вот этот этап моей жизни. Это мерзкое и липкое предисловие.

Что-то я больше так не могу.

Очередная фаза самоубийства, видимо. Господи боже мой, да сколько ж всего должно во мне еще умереть? Сколько ожиданий, желаний? Когда же я вылезу из этой лягушачьей кожицы, сидя в которой получается только квакать…

Ну почему самое важное в нашей жизни – это любимый человек рядом? Ну зачем эта жестокость? Никаких половинок, никакого ощущения своей нецелостности. Я – вот она, я. Я вся здесь. И мне необходим кто-то, кто будет меня видеть, знать, что я есть, держать руками. У меня же все есть, у меня такая интересная жизнь, с кучей событий. Проклятье.

Я сейчас просто не могу больше и дальше, так что лягу спать и уж точно уберу свои пальчики от светящегося в темноте недобрым голубым экрана.

Шутить изволю, метафоричничаю. Сволочь я. Неискренняя и скрытная.

Доброе утро! Вот не поверите, дорогие мои, сижу я сейчас перед экраном, вбиваю параметры выборки (работушечка моя, отвлекалочка моя ненаглядненькая!). У меня заварен утренний, продирающий до боли горло, чай. У меня трагический завтрак из несладких хлопьев, залитых холодным молоком. А тут – трямс, в переписке всякие приветики-кукусики. Хорошо добрался, спасибо, что нашла вечер для знакомства, вот то, что обсуждали, вот – пересмотренная типизация меня по новому увлечению. Я, оказывается, совсем другая, ага.

И вот хочется мне ржать. Такое чувство, что я села не в свой поезд. Чего от меня хочет НН? Беда у меня, кажется, с пониманием чужих намерений, желаний и состояний. Это такое «извините»? Это продолжение прерванной беседы? Это подкат, как завтрак после секса, типа?

– Доброе утро, Н, спасибо, интересно. А ты к чему это?

– К тому, чтобы ты продолжала обо мне хорошо думать.

– Я, признаться, думала о выборке, а о тебе я хорошо думаю. Обещаю прочитать книгу, обсудим – будет тема, не записанная на запястье в графе «о чем можно вести беседу в случае неловкой паузы».

– Ирина, длина твоей прямолинейности не имеет границ! Ты оказалась очень другой и не такой, как я ожидал увидеть. Я люблю знакомиться вживую с интересными интернет-собеседниками. Но вот сейчас несовпадение картинок поразительное.

– А какая лучше?

– Обе хорошие. Я совсем не ожидал, просто вообще. Мне думалось, что ты – абсолютно другой человек. Обратный вопрос – который из образов не ты?

– Оба – я, если честно, я как раз не ощущаю никакого диссонанса, у меня все очень цельненько. Н, а расскажи, пожалуйста, что не совпало? Я хоть позитив и негатив сравню.

– Ха-ха-ха. Это долго, потому что ничего почти не совпало. Давай расскажу, что я представлял. Я думал, что ты старше лет на десять, возможно, в разводе, что ты циничная одинокая молодая пожилая женщина «с шапокляком», так сказать. Что встречу человека, играющего словами, с резким охлажденным умом, предпочитающего пить водку из консервной банки, так сказать. Казалось, что ты будешь сумасбродствовать, эпатажничать, ну и вообще производить впечатление.

– А что получилось? И еще – а что в таком человеке хорошего и интересного?

– О! Хорошего – силища, огонь, яркость. Как в театр сходить на очень хорошую постановку – всю жизнь потом помнишь. Ну и созвучность точки жизни. Я почему-то был убежден, что ты оттягиваешься после расставания в каких-то долгих отношениях.

О, ребят, смотрите, а ведь в точку. Только не от тех, про которые я думала. Ага. Н-да. Становится понятно, почему ничего не получилось – я же оттягиваюсь по уже ушедшему. Мва-ха-ха.