А потом было уже почти утро, и надо было ну немножко, но поспать. И никто не раскапывал душу другого. И диван оказался реально очень коротким, так что ноги мои все измучились в попытке распрямиться там, где это невозможно в принципе. Душ, чужой и незнакомый, утром пах накипью на чайнике, а вся еда казалась слишком яркой на вкус. И спас положение только очень крепкий кенийский чай. И вот я поехала сюда поработать над метафорами, порождаемыми сознанием. А Н поехал по его делам. И когда мы еще будем болтать и не спать вместе, разделив на двоих временные трудности, – я не знаю. У меня теперь есть друг. Умный и очень опытный, смешливый и ироничный. А у него есть друг – я. Такие вот события действительно дают возможность отсчитывать от них то, что будет потом.
А у меня теперь свободно и чисто от наслоений определенности то место в сердце, которое про любовь. И я чувствую, но не могу объяснить, чем дружба отличается от любви. Почему она так дорога и нужна, и нежна ко мне. И не заменяет собою любви? И изменился сам тот орган, который хочет и умеет любить. Еще вчера вечером он был похож на черно-бордовую розу, пахнущую душно и сладко, засасывающую внутрь своих лепестков. А сейчас это что-то легкое, светлое, в чем нет надрыва и беды.
Я теперь не знаю – чего и кого хочу, я с подобным не сталкивалась. Я только проплывала через эту легкость и спонтанность, думая, что так оно и бывает всегда, что не бывает иначе. А сейчас я, кажется, начинаю понимать, что означает невозможность прыгнуть сразу в зрелую фазу отношений. Я думала, что была там. Нет. Это была очень искренняя и настоящая начинающаяся жизнь. Ей предстояло еще мно-о-о-го пройти, прежде чем стать глубоким и всепропитывающим чувством.
Так что сейчас мне необходимо уйти туда, вспомнить тот свет и радость, посмотреть на них так, как я смотрела, когда не знала и даже не предполагала еще, что все заканчивается и далеко не всегда после экранизации, реэкранизации, аллюзий и фанфиков. Метафоричность коллективного сознания с этом очень помогает.
Глава 17
«Я люблю тебя». Формула, к которой как-то даже неприлично прибегать в приличном обществе приличному человеку. «Я люблю тебя» – важнейшее, что можно почувствовать в чей-то адрес, самое дорогое и ценное, что можно ощутить от другого человека.
Мой внутренний свет, теплый и мягкий, сейчас похож на утренние рассеянные лучи сквозь окно. Их можно трогать рукой, закрывая или давая беспрепятственно течь. Я не ощущала этого так давно, с тех самых пор, как случился конец, связавший узелками все то, что никак не могло срастись в одно полотно.
Я ждала вечера пятницы, вечер наступил, школа отступила. Я думала всю ту неделю – ну вот как же? Одно дело – поцелуи под лестницей на переменах. И совсем другое – смотреть в глаза того, кого любишь всем содержанием себя. Это невозможно сдерживать или ограничивать. Но мне ведь так мало лет. Мне ведь даже не легальные шестнадцать…
Все романы про нимфеток почему-то пишутся всегда от имени тех старых морщинистых джентльменов, которые изволили их трахать, прикрываясь чувствами или не прикрываясь вовсе, а гордо выпячивая на публику свою душевную срамоту. И ни одного романа о Лолите от лица Лолиты. Невинные девочки невинно любят невинных мальчиков. Невинные девочки не видят себя с младенцем, половина генов которого или которой принадлежит вот этому вот, другого пола существу. Невинные девочки влюбляются, но не любят.
Я влюблялась. Да я весь прошлый год провела за этим противоречивым занятием. А тут… Я жила свою неделю, и мне было так хорошо, как никогда. Я жила без него и ласкала, холила, подращивала свои чувства. Мир стал невероятно интересным местом. Голова словно бы прояснилась, просветлела, знания ложились в нее не ровненькими пластами, а путаницами канатов, связывающимися в устойчивый и осмысленный узор. Дела давались легко. Отражение в зеркале радовало, двигаться было радостно. Я не ждала пятницы, а готовила себя к ней. Мне нужно было поговорить с Александром на непростую тему, про которую я не знала ни подробностей, ни способа разговаривать. Мне хотелось видеть его и быть с ним. Мне хотелось и жилось, давалось и моглось.
Вечером он позвонил, трубку взял мой отец, Александр поздоровался, попросил позвать меня к телефону. Подозреваю, что в его голосе было столько уверенности и спокойствия, сколько и в моей реакции – мы были полностью в своем праве, а значит, вопросов к нам быть не может. Я только задним числом поняла, что мой папа вообще ни на толику не задумался – а что за юноша звонит его несовершеннолетней дочери в преддверии выходных.
– Привет, моя ласточка.
– Привет!
Мне необходимо было соблюдать «дресс-код» беседы в людном месте, так что слова я проглатывала, оставляя на их местах паузы, легко заполняемые очевидным.
– Я завтра приеду один, Ромка с Машей подтянутся только к вечеру, часам к девятнадцати. С ними и наша братия. Намечается день рождения «всех сессионных», а их у нас двое. Так что сперва будет разведена кулинария, а потом ночной оттяг. На него тебя, естественно, никто не отпустит, так что это мы даже не рассматриваем. Мое официальное задание – закупка продуктов, так что это вот нам сделать придется, но это не очень долго. Я буду ждать тебя.
– К десяти.
– Буду ждать тебя к десяти. Давай сразу расквитаемся с магазинами, ладно, а потом побудем вместе?
– Да.
– Я накачал совсем старых, смешных и наивных фильмов, типа «Аферы». Так что можно будет устроить себе кинематографический лонг трип.
– И это тоже.
– И надо будет некоторые моменты проговорить, а то они мне жить не дают ровно. Ты меня там послушаешь, я некоторые выводы уже сконструировал.
– У меня тоже есть готовые решения.
– Замечательно! Кошенька моя нежная, я тебя люблю.
– Я не могу сказать, но думаю то же.
– Я тебя люблю! Привет!
Свет! И тепло! Свет и тепло. И лучистое сияние всего. И Бобка, которую надо гулять. Бобка вообще мой свидетель и журналист-документалист. Она спала той ночью под моей кроватью, наверное, смотрела интересные сны, поскольку непрерывно бегала и подгавкивала. А я спала на своей кровати и плавала в смутных образах, которые все казались мне не в полной мере подходящими, и все же – вполне достойными снов.
Необходимость начать разговор висела в воздухе, но кто первый? Кто будет решительнее? Я просто попросила его начать говорить то, что он собирался, поскольку я смущаюсь и совсем не знаю, как подойти к этой теме.
– Ириш, ты девственница, и тебе пятнадцать лет. Мне девятнадцать вот-вот. Так что, если мы будем, я буду тебя растлять. Одновременно я не понимаю – как можем не быть. Мы уже два раза чуть не сорвались на. И в то же время я в свои пятнадцать вот точно совершенно не был готов к девушкам, хотя казалось мне совсем иначе.
– А у тебя они были?
– Да, но это эпизод и неправда.
– Расскажешь?
– Это не нужно. Человечество придумало передавать знания культурным путем. Так что я по стопам Совращения Строптивого. Я не читаю художку, но много читаю технической, так сказать, литературы. В том числе и данного рода. Ириш, я страшно тебя хочу и очень боюсь.
– …
– У меня есть рационализаторские идеи.
– А чего ты боишься?
– Что причиню тебе какой-нибудь вред. Ну и это неправильно. Тут как ни крути: это неправильно. Я тебя совсем немного старше, если бы мы встретились через три года… А сейчас я в другой весовой, так сказать.
– Я не знаю вообще ничего, кроме даров библиотеки. Саш, я даже не знаю, что полагается думать в подобных случаях. Точка опоры – мне очень хорошо от того, что ты делаешь. От всего – оно правильно. Но на секс я не готова. Может, и готова, но не знаю об этом.
– Когда у тебя день рождения?
– Чуть больше, чем через полгода.
– Давай, подождем эти полгода. А там станет ясно, ждем ли дальше.
– Давай. А как справляться сейчас?
– Тебе технику или ограничения?
– Ужасно интересная тема, но уши уже горят от смущения.