Да, я хорошо понимаю, что все это нельзя.
Вот так я и провожу последние четыре, если не считать сегодняшний, дня. Между двух огней. Пока я еще совершенно не готова переходить к детальному планированию. Но эта фаза тоже настанет. Этим тоже займусь. Сейчас нужно дочувствовать до дна всю лезущую из меня ахроматическую гамму. Пока не станет все равно.
Да, глубокое обалдение от того, что это дочувствование может занять уйму времени – тоже нужно дочувствовать.
Пока не станет Все Равно.
И тогда можно начинать что-то делать.
Глава 2
Времени прошло достаточно, и решение принято. Человека искать, пожалуй, избыточно трудно. Вы пробовали? Я даже не хочу. В моем уютном, тесном и болезненном мире одиночества это кажется неуместной покупкой. Вдобавок я так и не могу понять, какую цену нужно будет выплатить. Выход есть. Мне подходит. Миру придется немного неудобно, но это ведь не страшно.
Надо сконструировать образ. Надо вписать его в реальность, найти приметы, место.
Довольно давно я была в вакууме своих идей. Я хорошо осознавала, что мои выдумки и мечты, стоящие на грани надежд и безумия, – полная ирреальность. Я погрузилась во внутреннее пространство, поскольку события за бортом только и делали, что топили меня в девятом валу. Я с ними не справлялась. Я тогда была слишком маленькой и не понимала, что не справляюсь. Я просто сбежала в то, чего мне хотелось. Спряталась там.
У меня появился придуманный друг. Я нарисовала его, дала ему имя, сочинила историю, родных, привычки. Я даже защитила его от посягательств реальности, разместив таким образом, чтобы он мог появляться и исчезать в соответствии с моей потребностью в нем. Я его не любила, и он не был защитником. Это был Старший Мальчик. Тот, при котором я в безопасности, который не играет со мною в любовь и никого не заменяет. Он занимал пустующее место близкого и сильного друга рядом, которому до меня есть дело. А вот потом… А вот потом было потом. За все надо платить, все нельзя контролировать.
Может, привязать к нему, к той части жизни? Тогда не надо будет ничего изобретать.
Осталось разобраться – чего же я хочу.
А тем временем в настоящем мире вполне себе достаточно событий. Не хочется ломать себя и вставлять в текст мучительные диалоги. Они появятся, когда будет пора, а сейчас – рано. Давайте я пока просто нарисую картину маслом, а то столько уже рассказала, а все еще мы незнакомцы.
Сейчас я расскажу немного о той мне, которая будет регулярно действовать в этих повествованиях. О той, из которой родом многие решения, с которой мы ведем долгие беседы о жизни и приходим к умозаключениям. Что есть сейчас, вы уже знаете. А тут – что есть в застывшем в янтаре сейчас, в работающем сейчас. Помните, да, про пороховую бочку – вот это она и есть.
Та я живет на христаради, так сказать. Та я особо никому не нужна, но и сильно не мешает. У меня есть родители. Они в жестоком кровавом разводе. Разрывали они нашу семью с мясом, ломая кости и выдавливая глаза. Образно получилось – надеюсь, вас проймет. Я неудобный объект этого развода. Живу я с одним родителем, а со вторым тоже живу. Первый об этом не знает, второй – знает и недоволен. Это не традиционное «остаться детям с матерью, а отец платит алименты и поздравляет с Новым годом». Думается мне, что, если бы меня не было, они оба свихнулись бы от собственных демонов, и никакого конструктива бы не вышло. Ответственность за средних лет ребенка удержала обоих на плаву. А сейчас и дала возможность выстроить новую жизнь. Моя беда в том, что мне нет места ни в одном из вариантов. К новой семье я не принадлежу и новое не разделяю. Вдобавок я вижу, что оба они хорошие, и вижу их ошибки – то, в чем они плохие. А значит, и занять сторону одного против другого все никак не удается. Так что я бельмо сразу на двух глазах. Чем это выливается в обыденность? Ну, например, тем, что со мною просто не разговаривают. Приветствия и пожелание доброй ночи – мой максимум от отца. Ну а с матерью мы говорим, и даже о важном. Только крайне мало и очень редко. И не на все темы – надо ведь избегать всего, что касается того, чего надо избегать. А значит – почти всего.
Еще у меня есть сестры. Они в другом городе, далеко, можно сказать – в другом мире. Я пишу им письма, они пишут мне. Иногда мы видимся и беседуем. Это сложно назвать разговором, это что-то гораздо более важное и возвышенное, требующее гекзаметра или хотя бы хорея.
Так что живу я совершенно одна, на своем острове чудес. У меня есть обязанности по дому, есть формальные контакты – в школе, допустим. Но, поверите ли, мне очень плохо. Здравомыслия и несгибаемого жизнелюбия мне хватает, я вполне понимаю, что всему этому есть конец, что надо только подождать. Наверное, этим и спасаюсь, а то совсем рехнулась бы.
Я хожу в библиотеку и читаю книги. Кино смотрю совсем редко, особенно – современное. Компьютера у меня нет, а с ним нет и игр, интернета, соцсетей. В том смысле, что Моего нету. Так-то есть, конечно.
А еще у меня нет друзей. Вот прям совсем. Есть люди, с которыми я общаюсь, которые очень нравятся мне, а я им. А вот друзей нет. Была подруга, но что-то такое случилось, что в конце прошлого года наша дружба кончилась. Мы не ссорились, мы просто расстались. Там, в дружбе, было так хорошо! Как бы мне хотелось еще раз подобное пережить. Да-да, я понимаю, что все это малость нереально. Я понимаю, что будет еще и на моей улице праздник. Но вот сейчас нет.
Так что времени для раздумий и переживаний предостаточно. Практически – все время жизни. И ничего, кроме этого.
Вот тут надо бы вставить жанровую сценку о том, как меня отвлекают родители, например, от моих дневниковых писаний. Думаю, что вам вполне хватит воображения допридумать окрик из кухни, сообщающий, что после окончания уроков мне нужно сходить в магазин и вечером выгулять собаку. Не придумывайте туда язвительных интонаций и острых фраз. Лучше произнесите ее механическим голосом робота в телефоне, сообщающего, что абонент недоступен. Такая я. Другая я. Та же самая я, только не та же.
Глава 3
Прекрасный эвфемизм – упавшие в любовь. «Фол ин лав». Я знаю, что чувствует влюбленный человек. Я совершенно не знаю, что чувствует тот, в кого влюблены. Это моя большая тоска. В меня никогда никто не был влюблен: любил – да, уважал, восхищался, был очарован. Ух, сколько же полутонов смыслов в человеческом сердце. Но никто не был влюблен, не хотел меня, не считал, что меня стоит добиваться, что я ему нужна, не чувствовал, что все это – только момент и мгновение.
Я поняла это там, в далеком почти что детстве. Что я не вызываю именно этого чувства. Что мужчина не будет томиться, ехать ко мне через ночь, чтобы надеяться, пить и говорить. Ни у кого не будет сохнуть в горле при прикосновении к моей шее. Я не вызываю робости и сомнения.
Но мне без этого всего нельзя, так что пришлось придумать.
Ну наконец-то мы начали! Наконец-то эта книга доползла до завязки, перешагнув стадию объяснений. О-о-о-о, как же у меня это вязло на зубах, как же ужасающе трудно сказать и еще мучительнее – себе, что все, что сейчас происходит – порождение сна.
Я не одна, у меня есть Он.
Я очень понимаю степень его реальности, он врос в мою жизнь, посетив самые ее далекие уголки. О нем думали мои родители: мать догадывалась, отец – предполагал. Мои друзья в сейчас тоже немножко в курсе. Он воспитал мои чувства, был первым любовником, писал мне письма и ушел.
Я не смогла найти другого пути решения. Шансов на то, что я услышу отказ, у меня не было, но теперь со мной живет невыносимая тоска по тому, кого я отпустила вечером на мосту довольно специфическим образом.
Мы встретились в компании нашего общего друга. Рома – парень очень воспитанный, до крайности интеллигентный, «балетный мальчик», как закрепилось за ним, ввиду особенностей биографии. Рома немного дует. Совсем редко и только для удовольствия, большая часть всего этого – культура и эстетика, заканчивающая свой век под балконом среди палой листвы. Траву он растит на балконе в горшке, подкармливает ею своего попугая и морскую свинью. Когда трава цветет, делает свою заначку. Под настроение сушит листья, мельчит в труху, пытается катать конопляные сигары, но выходит чистая бурда, годящаяся только на розжиг мангала. А еще Рома собирает и сушит мухоморы.