— Ты откуда знаешь про папу? — спросила Ольга, помолчав.
— Was wissen Zwei, wisst Schwein, как говорит папаша Мюллер.
Потом был театр, опера, маменька блистала в роли Сюзан, после занавеса я зашел в гримерную, представил девушек, мы мило поболтали минут десять, и на том расстались. Видеться со мною завтра маменька желания не выказала, очень, говорит, занята, день расписан по минутам. Так оно у примадонн заведено.
Ну и ладно.
В два сорок пять я вспоминал Моцарта и стыдился написанного мной. Нет, не стыдился, стыдиться тут нечего, я старался. И вышло, в общем-то, неплохо. По нынешнему времени так и вовсе хорошо. Только великий Моцарт жил бедно, похоронен по третьему разряду в общей могиле, а я…
А я поджарюсь в огне фотонной бомбы, а потом, жареного, меня будут грызть крысы. Они-то, крысы, выживут.
Такое вот откровение.
Ничего, не запугаешь! Мы еще переломим судьбу о колено!
С таким настроением я проснулся и пошёл в душ.
Девушки решили всю пятницу посвятить магазинам, а я… Я пойду в Третьяковку, в палеонтологический музей, в кино, наконец. А вечером все мы отправимся восвояси, теперь уже не фирменным поездом, а простым. Андрей Николаевич останется, у него дела государственные, а мы уедем. Нас ждёт учёба.
Купе я опять выкупил целиком.
Глава 11
КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ
29 декабря 1972 года, пятница
Наш препод, Михаил Михайлов, дело своё любил и знал. Не замыкался в сером томике «Истории КПСС», а охотно выходил за рамки.
Мне предмет нравился. Просто и без утайки нам рассказывали, как развалить империю. Конечно, только внешнюю канву процесса, но по капле воды проницательный человек может догадаться о существовании океана. Это не я сказал, это сказал Шерлок Холмс.
— Разрешите вопрос, — поднял руку Сеня Юрьев.
— Если по теме занятия — пожалуйста.
— Вот вы, Михаил Михайлович, говорите о роли личности в истории, — начал Сеня.
— Это не я говорю, это Плеханов. А расширил понятие Владимир Ильич Ленин в работе, которая так и называется «О роли личности в истории», и которую вы должны были законспектировать к сегодняшнему семинару.
— Я конспектировал, конспектировал, — Сеня потряс толстой, в девяносто шесть листов, общей тетрадью. — И как раз по этому поводу вопрос. Ленин в седьмом году с огромным риском для жизни по льду бежал в Финляндию.
— Положим, не бежал, а шёл, — поправил МихМих.
— Не суть. А если бы он провалился под лёд и погиб? Что стало бы с партией, с революцией, с Россией?
— Один умный человек, профессор Карл Хемпе, однажды сказал: «Die Geschichte kennt kein Wenn», то есть История не знает слова «если». Не таким был человеком Владимир Ильич, чтобы уйти под лёд.
— Но всё-таки, всё-таки?
МихМих усмехнулся:
— Думаете, вы первый задаёте этот вопрос? Не первый. Его и я задавал в ваши годы, и тоже не был первым. А ответ на него дал Салтыков-Щедрин, — он прикрыл глаза, припоминая:
«К услугам мечтателя найдётся не мало тем, столь же интересных и уж до такой степени безопасных, что даже цензор — и тот с удовольствием подписал бы под ними: „Мечтать дозволяется“. Во-первых, есть целая область истории, которая представляет такой неисчерпаемый источник всякого рода комбинаций, сопряженных с забытьём, что самый мечтательный Писатель — и тот не может вычерпать его до дна. Возьмите, например, хоть следующие темы:
— Что было бы, если б древние новгородцы не последовали совету Гостомысла и не пригласили варягов?
Где был бы центр тяжести, если б вещий Олег взял Константинополь и оставил его за собой?
Какими государственными соображениями руководились удельные князья, ведя друг с другом беспрерывные войны?
На какой степени гражданского и политического величия стояла бы в настоящее время Россия, если б она не была остановлена в своем развитии татарским нашествием?
Кто был первый Лжедмитрий?
Если б Петр Великий не основал Петербурга, в каком положении находилась бы теперь местность при впадении Невы в Финский залив, и имела ли бы Москва основание завидовать Петербургу (известно, что зависть к Петербургу составляет историческую миссию Москвы в течение более полутора веков)?
Попробуйте заняться хоть одним из этих вопросов, и вы увидите, что и ваше существо, и вся природа — всё разом переполнится привидениями. Со всех сторон поползут шепоты, таинственные дуновения, мелькания, словом сказать, вся процедура серьезного исторического, истинно писательского исследования».
И, помолчав, МихМих добавил:
— Теперь вам, надеюсь, ясно, что всякие «если бы, да кабы» годятся разве для сочинителей фантастической литературы? А вы, как врач, должны стоять на прочной платформе марксистко-ленинского мировоззрения.
Потрясенный Сеня сел.
В перерыве меня нашел старшекурсник Сколков. Я с ним пару раз встречался за доской, ещё года три назад. Перворазрядник без звёзд. Он, оказывается, поступил в медицинский, как и я. Вернее, я, как и он.
— Чижик, тебя заведующая кафедры вызывает!
— Какой кафедры? — спросил я Сколкова.
— Вестимо какой, физвоза!
Физвоз — это физическое воспитание. Оно, физическое воспитание, на кафедре всё больше теоретическое. Работают над обоснованием нормативов ГТО, над методами подготовки физкультурников и спортсменов, изучают влияние физической культуры на здоровье. А мы, студенты, что-то вроде кроликов. Опять же теоретически. Легкую атлетику, всякие прыжки-догонялки, мы пропустили: сентябрь и половину октября колхоз, а потом какая легкая атлетика по нашему климату?
На двери табличка: «профессор Петрова Л.В.». Значит, мне к профессору.
Я постучался, вошёл.
За столом (тот ещё стол) сидела дама в строгом костюме. Оторвавшись от чтения журнала (как бы и не «Здоровья»), она посмотрела на меня поверх очков:
— С чем пришли, молодой человек?
— Передали, что меня желают видеть. Здесь и сейчас.
— Вы — Михаил Чижик?
— Да.
— Проходите, садитесь, — она показала рукой на стул рядом со столом. Стул тоже был тот ещё. Кафедра у руководства института, похоже, в золушках. Или просто люди, занятые Делом, не обращают внимания на мебеля.
— Вы, Михаил, как я узнала, стали чемпионом области по шахматам.
— Стал, — решил признаться я.
— А почему не сообщили нам, на кафедру? Вы же студент нашего института.
— Да так как-то… И турнир лишь вчера окончился.
— Непременно, непременно сообщайте! Вы же, как победитель, поедете на зональные соревнования, не так ли Отбор на финал первенства России?
— Возможно, поеду.
— Почему «возможно»? Имеете полное право. Завоевали.
— Завоевал, но ведь учёба… Турнир длится три недели. Десять дней приходятся на каникулы, но остальное…
— С этим кафедра вам поможет. Я помогу. Вы будете представлять наш институт, а это очень важно. Так что готовьтесь. Вот мои вам рекомендации по соблюдению спортивного режима, — и она протянула листок бумаги, сложенный вчетверо.
Я поблагодарил и откланялся.
Спортсмены в наш институт поступают не часто: зачем им медицинский, когда в городе есть институт физкультуры? Университет тоже годится для спортсменов, поступил на гуманитарные факультеты, и бегай на здоровье, или борись, или штангу поднимай. Составят специальный график, полный понимания и снисхождения. Филологи, чего уж там.
Учеба же в медицинском требует личного присутствия, особенно на старших курсах, вот и не идут к нам спортсмены. А если и идут, то не ради спорта. В восьмой группе учится парень, что играл за юношескую сборную страны. Хоккей с мячом. Но команды по хоккею, ни с мячом, ни с шайбой, в институте нет. И он просто учится. Без хоккея.
А тут — здасьте! — я. Закончил турнир со стопроцентным результатом, стал чемпионом области. Завтра вручат удостоверение кандидата в мастера спорта. И значок вручат, с меня уже рубль взяли за значок. Значит, кафедра физкультуры запишет меня в свой актив. Чемпионов области, думаю, в нашем институте давно не было. Да и вообще не было. Никогда. А теперь есть. И кафедра физкультуры поставит себе это в заслугу. Да, думаю, мне помогут с поездками на турниры. Морально. Разрешат индивидуальную сдачу зачетов, а выступлю хорошо, то зачеты будут принимать с пониманием.
