Накануне эпизода в результате авиакатастрофы самолета Ан-24 погибли 39 человек, и потому неудивительно, что Чижик волнуется за улетевших в Минводы.

— Подходишь сзади, наклоняешь человека немного вперед, кладёшь кулак на живот под мечевидный отросток первым пальцем внутрь, поверх — вторую руку, и делаешь сильный толчок в живот и вверх, под диафрагму — раз, два, пять, сколько понадобится для освобождения дыхательных путей, — я рассказывал, а Ольга показывала. На Надежде.

Шло занятие по физвозу, и хотя меня от него освободили по случаю шахматных успехов, нужно-де готовится к финалу первенства России, но нас попросили показать приём, что я применил в новогоднюю ночь, когда Жене сало впрок не пошло, а пошло в трахею. Наша группа тот приём выучила быстро: сначала Ольга с Надеждой, потом и остальные. Но другие группы как-то остались равнодушны. Цепной реакции взаимообучения не возникло. Но слухи о казусе разошлись, слухи любят расходиться, и профессор Петрова попросила показать прием для физкультурников. Тех, кто ходит на секции — лыжники, городошники, бегуны…

А Ольга с Надеждой и рады покрасоваться в кимоно. Они не просто занялись физкультурой, как собирались, им удалось прикрепиться к спецгруппе школы милиции. Спецгруппе — не в смысле какой-то особой сверхподготовки, наоборот, в ней подтягивают тех, кто в силовой подготовке отстает. Всякого туда не берут, со стороны, то есть, но Ольгу взяли. Как не взять. А она потащила с собою Надю. Для занятий им выдали спортивные кимоно, потому что в милицейской школе учат дзюдо. Не спортивному дзюдо, а уличному. Без правил. Может, это и не дзюдо вовсе. Но занимаются в кимоно из очень прочной материи. Чтобы не рвалось. А девушки по каким-то выкройкам пошили уже на себя, из лучшей ткани, с нарядными вставочками и рюшечками. И в нарядных кимоно ходят на институтские занятия.

Они показывали приём снова и снова, а кафедральный ассистент фотографировал процесс. Для науки. Оказывается, наука пока не знает об этом приеме. Или забыла в суете. Лидия Валерьевна дотошно расспрашивала, где я ему научился. Отвечал, что показала бабушка, когда я стал октябренком. Подарок сделала. А бабушка откуда знала? Теперь не спросишь, бабушка умерла в шестьдесят восьмом. А кем она была, бабушка? Хирургом, полковником медицинской службы, с тысяча девятьсот пятьдесят второго года в отставке. А её отец был врачом, профессором в Киеве, ещё до революции. А в революцию погиб. На том расспросы кончились, и хорошо, что кончились, а то мне начало надоедать.

— Я хочу попробовать, — физкультурник, со второго, что ли, курса, вышел на середину зала.

— Ну, пробуй, пробуй.

— На тебе, — сказал он Ольге. Подошел сзади, Наклонил, обхватил рукой, но, видно, сделал что-то не так, потому что через секунду лежал на полу, а Ольга, наступив ему на промежность, сказала внятно:

— Одно движение, и ты никогда не станешь отцом.

— Игнатьев, что ты себе позволяешь! Немедленно извинись! — закричала Петрова.

Но Ольга извинений ждать не стала, повернулась и вышла из зала.

Ну, и мы вышли тож, я и Надежда.

Третьей парой был английский. Для меня и девушек — пустая трата времени. Преподавательница, дама почтенного возраста, знала язык не лучше нас. Скорее, хуже. Мы-то в школе индийцами общались часто, из тех, кто в университете учился, для них английский как родной, изредка с природными англичанами, и дома «Би-Би-Си» с «Голосом Америки» слушали для пользы дела, вот как рыбий жир пьют — противно, а нужно. И всяких Голсуорси с Хемингуэями читали, а что было за плечами у преподавательницы, кто знает.

Но порядок есть порядок.

Хотя жалко тратить время впустую. И я стал прикидывать, сколько времени впустую ушло за прошлый семестр. Получилось — две трети. Тут и колхоз, и лекции, на которых слово в слово читали учебник проверено!), и такие предметы, как английский язык. Но что делать, не все закончили школу с английским специальным, не всем хватило учебников, да и профессорам нужно как-то набирать лекционные часы.

По окончании занятия преподавательница попросила задержаться нашу троицу. Троицу из первой школы.

Задержались, трудно, что ли.

— Сейчас набирается новая спецгруппа, — сказала преподавательница. — Вы с вашей базой можете претендовать на место в ней.

— Что за спецгруппа? — спросила Надежда.

— Готовят специалистов для работы за рубежом.

— За каким рубежом? — задал вопрос я.

— Ближний Восток, Африка.

— И что, вот так после института в Африку?

— После института в кадровый резерв. А там как получится. Обычно получается, если стремиться.

— Мы подумаем, — сказал я.

— Подумаем, — согласились девочки.

— Только не долго думайте. Такие предложения два раза не делаются.

И мы пошли на выход.

— Я пас, — сказал я. — Не хочу я в Африку. Не сейчас.

— Почему? — спросила Ольга.

— Климат не подходит. Жарко, малярия, муха цеце. Крокодилы, змеи. И не уговаривайте. Вот в Англии лет пять поработать я бы не прочь. Так ведь не зовут.

— Я Чижика понимаю, — поддержала меня Надя. — У брата на работе доктор три года в Африке работал. В самой Центральной Африке. «Жигули» он привёз, но привез и гепатит.

— Ну, гепатит можно и здесь заработать, — возразила Ольга.

— «Жигули» тоже, если пахать как там, семь дней в неделю по двенадцать часов, и есть одни бататы. Но не в «Жигулях» дело. Доктор рассказывал, что рядом с нашим был французский госпиталь. Так вот для негра француз — господин, большой мбвана, белый человек. Первый сорт. Потом сам негр, он служит французу, потому второй сорт. А потом русский, он служит негру, потому третий сорт. С русского давай-давай требуют. А французу за ту же работу в пояс кланяются. Обидно.

— На обиженных воду возят.

— Ну, и французу платят вдесятеро против нашего. Если не больше.

— Кто платит?

— Французский госпиталь. Потому французы еду покупают европейскую, в особых магазинах. А на базаре африканскую только ради экзотики. А наши, как припасы с родины кончатся, а на три года не напасешься, начинают есть всякую местную дрянь, что подешевле. Дрянь, дрянь, и не спорьте, — хотя никто и не спорил. — Деньги на «Жигули» копят. И не воскресений, не праздников, ничего — приехали больные из дальней деревни, у французов выходной, негры требуют врачей, идите работать!

— Так мы работать не боимся! — сказала Ольга. — Для того и во врачи идём — людям служить.

— Служить бы рада, прислуживать тошно, — ответила Надя.

А я помалкивал. Задело Надю. Она-то знает о наших с Ольгой заработках. Мы не хвастаем, но комсомольские взносы-то платим. И если вместо сорока копеек Ольга отдала пятнадцать рублей, посчитать, как скоро она сможет накопить на «Жигули», нетрудно.

Но, думаю, Надя поймёт и простит. Она умная.

Девушки уехали на трамвае. У них очередная тренировка на «Динамо». В кимоно.

А я пошёл в библиотеку. По пути догнал Сеню Юрьева с Женей — простым человеком. Они нарочно шли медленно, меня поджидали.

— Тут эта… Хмырь приходил. Игнатьев, что ли. Как бы извиняться, мол, он только пошутить хотел, — начал Женя.

— И что?

— Я ему сказал, что извинения не принимаются. Он и ушел.

— Ну да, когда ты его пинком проводил, — наябедничал Сеня.

— Я тоже пошутил, — отмахнулся Женя.

— Угу. Да так, что тот мордой в сугроб.

— Шутка это была, шутка.

— Шутка, — сказал и я.

Женя человек простой. Сильный. Пудовой гирей как мячиком играет. А главное — считает, будто я ему жизнь спас. Вот и старается отблагодарить. С каникул банку икры привез, трехлитровую, и осетровый балык. Он родом из Астрахани, Женя, у него мама главбух на рыбокомбинате. А сегодня решил за Ольгу заступиться. Ну, раз уж я такой робкий.

Я-то робкий, а вот Ольга — ни разу. Она, конечно, девчонка простая, и может месяцами не напоминать, что отец у неё первый секретарь обкома. Не напоминать, покуда об этом помнят другие. А так… Хорошо, если хмырь отделается сегодняшними броском да пинком. А то ведь глядишь, завтра за пьянку отчислят. А не пьет — за неуспеваемость. Это случается. Отчислят — и на весенний призыв, отдавать долги родине. Видно, хмырю это объяснили, вот и суетится.