Естественно, такой пещерный примитивизм – по ходу известный ещё неандертальцам в Ледниковый период, меня не устраивал – от слова «ваще»!

И порывшись в своём «послезнании», я выдал через «ОПТБ-007» конструкцию реактора полунепрерывного действия, которую стали серийно производить на предприятиях «Красного рассвета», в кооперации с некоторыми другими заводами. Это такая стальная «бочка» – диаметром два с половиной метра, в которую сверху периодически закидывают сырьё, а снизу – так же «порционно», выгружают уголь. Жидкие и газообразные же вещества, выделяются и отбираются постоянно.

Среди газообразных продуктов пиролиза – особенно интересен метан, которого содержится около пятой части от всего объёма. Однако, отделить его от водяных паров, углекислого и угарного газа – «геморрой» ещё тот!

Поэтому весь газообразный продукт пиролиза, стали прогонять через специальные «проточные» ректоры, перегоняя весь содержащийся в них углерод в техническую сажу – сырьё для производства чёрной типографской краски и ценную добавку в резину автомобильных колёс, повышающую их износостойкость.

Жидкие же продукты пиролиза, куда более интересны.

Сосновый дёготь – тёмная, густая и липкая жидкость, тяжелее воды и с характерным «копчённым» запахом. В отличии от березового, он – из-за высокого содержания креозота, не применяется в выделке кож. Сосновый вар столетиями использовался как средство от гниения в основном в строительстве и судостроении – так как он образует прочную плёнку на поверхности, что препятствует впитыванию воды. Им просмаливали не только строения и борта лодок и кораблей – но и, канаты, паруса, а также – верхнюю одежду матросов, рыбаков и бурлаков.

Сперва, не упуская возможности заработать на продаже дёгтя в его исходном виде, я со временем перешёл на его более глубокую переработку. Ведь кроме вышеупомянутого, очень полезного и крайне нужного в хозяйстве креозота (применяющегося даже в виде топлива для «Мужиков»), из сосновых пней получали не менее полезные скипидар и канифоль.

Скипидар в основном шёл на продажу как растворитель красок, однако чуть позже научились производить из него камфару. Это вещество имеет самое широкое применение: от медицины и парфюмерии, до производства целлулоида, средства от моли и флегматизатора для взрывчатых веществ.

Канифоль, кроме флюса при пайке – применяется в бумажной промышленности, в производстве искусственного каучука и кожи, пластмасс, лаков и красок.

Фриц Ратценберг – немец-химик, случайно попавший на «Завод контрольно-измерительных инструментов им. Кулибина» при Ульяновской воспитательно-трудовой колонии – из-за пофигисткого отношения к делу какого-то совслужащего в Москве, оказал неоценимые услуги в деле становления нашего химпрома… Но оказался довольно изрядной сволочью.

Если, Бог даст – доживу до победного «45-го», то первым делом – найду его в Германии (да, хоть из самого «Фюрербункера» – за яйца вытащу!) и, хорошенько набью ему его рыжую арийскую харю!

Ладно, про это как-нибудь потом.

Артели АО «Красный лесхимпром» – подчищали всё за государственными лесозаготовителями, оставляя за собой…

Нет, не пустыню – сельскоугодья!

Стоял как-то на тщательно очищенной от пней, отдельных частей деревьев и прочего мусора, территории и приговаривал:

– Землицы то сколько! Лепота…

«А не замутить ли на место очищенных от пней вырубок, – вдруг неожиданно для самого себя подумал, – какой-нибудь «агро-холдинг?»

Подумал и замутил.

Конечно, была серьёзная проблема в том, что наша нижегородская землица (подзолистый суглинок да супесь) – плодородна не более, чем окаменевший скелет самки динозавра в палеонтологическом музее.

В какой позе из «Кама-сутры» к ней не примащивайся – здорового потомства не дождёшься!

Местные аграрии в их вечной борьбе на выживание – обычно сжигают лес и подлесок на росчистях, чтоб хоть немного поднять урожайность внесённой в почву древесной золой. Я же такой возможности не имел – да и не особо желал её «иметь», как нормальный мужик – высушенную мумию царицы Нефертити. Ибо, по моему мнению – дешевле землю золой от сожжённых денежных купюр удобрять.

Здесь, имелась ещё вот такая «фишка»…

Парадокс в том, что самое дешёвое, самое распространённое и пожалуй – самое эффективное удобрение, имелось в избытке и даже более того. Я имею в виду самый обыкновенный навоз – в большинстве своём коровий. Из-за необычайно длительного периода стойлового содержания скота – порядка семи месяцев в году, навозом – буквально под самые крыши изб, были завалены все местные сёла.

«Как же так, – спросите, – у них дети – каждый неурожай мрут с голодухи как мухи, сами от него пухнут – как Вини-Пух после эпично-неудачной вылазки за мёдом, а они не догадываются или ленятся вывезти навоз на поля».

Другие, если не в глаза скажут – так подумают:

«Пизд…ишь ты всё, как Троцкий!»

Нет, местные пейзане вовсе не тупые, наоборот – необычайно хирожоп…пые бестии. Ни в коем случае не ленивые, наоборот – не по уму энергичные и предприимчивые пройдохи. А я ничего не выдумываю в их адрес – как сперва можно подумать, я лишь констатирую реально-упрямые факты. Крестьяне прекрасно знают значение отходов жизнедеятельности организмов и по мере возможности – удобряют ими свои огороды и поля…

Те, что поближе.

Проблема в том, что эти самые поля – которые необходимо удобрять скотским дерьмом, довольно редко находились непосредственно рядом с населёнными пунктами.

Плотность населения в Среднем Поволжье удручающе низкая – просто ничтожная по сравнению с западноевропейской. Участков пригодных для земледелия – критически мало и, они разнесены на значительные расстояния – бывает вёрст за пять, десять, а то и более друг от друга и, от селений – где накапливался навоз. В свою очередь недостаток органики в почве, заставлял применять необычный, совершенно неизвестный всему остальному цивилизованному миру агротехнический приём – периодическое забрасывание пашни в перелог или залежь, что ещё больше расширяло «географию»[78] земледелия.

Россия, это вам не Япония, где кое-как одетый в дырявое кимоно косоокий рисовод – мог успеть перетаскать дерьмо в собственной соломенной шляпе на рисовую делянку, за время цветения сакуры у подножия Фудзиямы!

Кроме того, за две войны подряд и, без того – незначительное лошадиное поголовье, значительно сократилось – мобилизуемое в армию наравне с мужиками. Лошадь, да будет известно – мрёт на войне в три раза чаще человека. Ведь тот, в случае критического для здоровья недостатка хавчика – может сожрать своего четвероногого друга (да, даже и двуногого!), а вот более совестливая лошадь своего хозяина – нет, никогда и ни за что.

По крайней мере, мне такие случаи не известны…

Короче, большинство мужиков вернулось с войны домой, а гужевая тяга – осталось на полях сражений в виде обглоданных воронами костей… Пахать надо, а на чём? Рабочую лошадь, между прочим – четыре года выращивать надо и, лишь на пятый год – давать ей полную нагрузку.

Это вам не трактор!

Летом, вывозить навоз на поля – элементарно некогда и некому: всё трудоспособное население – способное держать вилы или вожжи, находится в состоянии перманентной запарки – осуществляя битву за урожай.

Без всякого стёба – великую битву за жизнь!

Зимой же, берегли драгоценных лошадей и дорогие корма для весенней посевной страды. В лучшем случае – коль вообще невмоготу, вывозили мешающий навоз за околицу, на ближайшее поле, луг или вовсе – на лёд реки. Естественно-природная канализация, так сказать.

В худшем – оставляли гнить, где он есть.

Было бы на Нижегородчине лето более сухим и продолжительным – навоз бы сушили на Солнце, хранили кизяки под навесом и использовали как топливо.