А военная реформа, спросите? Создание системы начального военного образования в СССР?

Увы, но с ней всё оказалось намного сложнее…

«– …Какое положение было на этом участке к вечеру? – спросил только что прибывший в штаб Плацдарма Бессонов, – что нового может сказать разведка?

– На правом фланге, товарищ командующий армией, белые ввели в бой свежую дивизию, в составе которой – до тридцати тяжелых танков новой модели «Риккардо Mk V», сведённых в отдельный батальон, – заговорил комразведполка Дергачев тоном, который действительно не обещал ничего обнадеживающего, – кроме того, по показаниям пленного офицера захваченного вчера и по другим данным – в прорыве обороны Плацдарма противник задействует отдельную роту – более десятка средних танков «Уиппет Mk С» и примерно столько же лёгких «Рено FT».

– Время?

– Он сказал, что удар будет нанесён завтра утром после мощной артподготовки и, мы не силах будем сдержать такого удара.

– Не в силах, – как эхо, повторил за ним начштаба Яценко.

– И это всё? Цель наступления?

– За танковым прорывом последует глубокий рейд в наш тыл, с целью окружения всей правобережной группировки войск. Усиленный корниловцами на автомобилях-грузовиках и 6-й пехотной дивизией, Кавалерийский корпус генерала Барбовича – хоть понес огромные потери и отошел, концентрируется там же. Создается впечатление, товарищ командующий, что Врангель будет наносить главный удар по правому крылу нашей армии.

– Безусловно, ведь здесь кратчайшее расстояние до переправ на Плацдарм. Потеряв их, мы окажемся в окружении.

Сказав это, Бессонов со скрытым интересом поглядел на Яценко, сосредоточив внимание на его тщательно выбритой наголо голове. Этот грузный, всегда внешне опрятный военспец на первый взгляд совсем не производил впечатления толкового и грамотного начштаба, может быть, из-за своей грубоватой внешности, густого «фельдфебельского» баса. Кроме того, раздражал исходивший от Яценко резкий запах трофейного французского одеколона.

Подавляя настороженность к начальнику штаба, Бессонов сказал:

– Именно поэтому наиболее вероятен удар белых по правому флангу. Если их план удастся – два-три дня боев и, обстановка на всём Южфронте изменится в пользу Врангеля. Что же тогда?

Молчание за столом гнетуще затягивалось. Никто первым не решался нарушить его. Начальник штаба Яценко вопрошающе поглядывал на дверь во вторую половину дома, где гудели зуммеры и, то и дело отвечали по телефонам голоса связистов. Веснин в задумчивости играл на столе коробкой трофейных папирос и, поймав странный текучий взгляд Бессонова, который становился все неприязненнее, все жестче, подумал, мучаясь любопытством, что не пожалел бы ничего, чтобы узнать, о чем думает сейчас командующий. Бессонов в свою очередь, перехватив внимание Веснина, подумал, что этот довольно молодой, приятный на вид член Военного совета чересчур уж заинтересованно-откровенно наблюдает за ним. И спросил не о том, о чем хотел спросить в первую очередь:

– Готова связь со штабом фронта?

– Будет готова через полтора часа. Я имею в виду проводную связь, – заверил Яценко и притронулся ладонью к траншейным часам на руке, – все будет точно, товарищ командующий армией. Начальник связи у нас человек пунктуальный.

– Мне нужна эта точность, начштаба, – Бессонов встал, – только точность. Только…

Опираясь на палочку, он сделал несколько шагов по комнате и в эти секунды ему вспомнились по-хозяйски медленные, развалистые шаги комфронта Фрунзе по красной ковровой дорожке около огромного стола в огромном кабинете, его еле слышное перханье, покашливание и весь тот сорокаминутный разговор в штабе Южного фронта. С испариной на висках Бессонов остановился в углу комнаты, раздражаясь на себя и, некоторое время стоял спиной ко всем, упорно разглядывая вышитые холщовые рушники, висящие под иконой.

– Вот что, – поворачиваясь, произнес Бессонов оттуда, из угла, нащупывая встречный взгляд Яценко и стараясь говорить спокойно.

– Как только будет готова связь, немедленно передайте распоряжение начальнику артиллерии: все имеющиеся орудия и огнеприпасы к ним, срочно перебросить командиру стрелковой дивизии на правом фланге. Если через два часа артполки с полным боекомплектом не выйдут на заданный рубеж – буду расценивать это как пособничество контрреволюции!

– Второе…, - продолжал Бессонов и подошел к столу, глядя на лежащую на нём карту, – всю артиллерию, за исключением корпусной, требую поставить на прямую наводку. В боевые порядки пехоты. И выбивать танки. Главное – выбивать у них танки.

– Нам был придан дивизион пушечных бронеавтомобилей "Гарфорд-Путиловец", – напомнил Яценко.

– Свои бронесилы введем в бой лишь в кризисный момент. А до этого будем беречь их как зеницу ока.

– Понял, товарищ командующий, – сказал Яценко, затем осторожно спросив, – не останемся ли мы таким образом без артиллерии?

– Знаю, чем мы рискуем. Но лучше остаться без единого орудия, товарищи, чем драпать! – он намеренно употребил это жаргонное, особо яркое солдатское слово, – чем драпать вплавь через реку без той же артиллерии. Поэтому повторяю: выбивать всеми средствами, уничтожать танки, основную ударную силу врангелевцев! Не дать ни одному танку прорваться к переправам. Прошу всех это усвоить: в уничтожении танков вижу главную задачу на первом этапе боев. Ещё вопросы?

Вопросов не было.

– Все ясно, Петр Александрович, – сказал Веснин, несколько смягчая накал бессоновского объяснения.

– Белые сейчас не те пошли, – пробормотал Яценко, – не прорвутся, товарищ командующий.

– Белые, к сожалению – до сих пор ещё «те», – возразил Бессонов и поморщился, – прошу Вас, начштаба, забыть про революционно-квасное шапкозакидательство.

…В третьем часу ночи артиллерийский Н-ской полк комбрига Деева завершив многовёрстный марш, вышел в заданный район и, без отдыха – впотьмах стал занимать оборону сразу за окопами своей пехоты и даже среди них – вгрызаясь в пересохшую за летнюю пору землю, твердую, как железо. Теперь все уже знали, с какой целью занимался этот рубеж, представлявшийся в воображении последним барьером перед переправами через протекающую за спиной реку.

Тяжкое погромыхивание отдаленного боя, доносившееся спереди, накалилось в четвертом часу ночи. Небо на востоке посветлело – розовый сегмент, прижатый темнотой к горизонту. И в коротких затишьях в той стороне, откуда приближалось невидимое, неизвестное – слышны были на занимаемом рубеже скрежет лопат в звонком каменном грунте, тупые удары кирок, команды, фырканье лошадей. В охватившем всех возбуждении люди, то и дело матерясь – глядели на зарево, потом на западный берег, на пятна домов по бугру, на деревянный мост вдалеке, по которому шли запоздалые орудия.

…Батарея комбата Дроздова, поставленная на прямую наводку непосредственно позади боевого охранения, зарывалась в землю и, спустя три часа изнурительной работы орудия были вкопаны на полтора лопатных штыка, насыпаны и замаскированы невысокие брусверы и, отрыты неглубокие ровики для людей и ящиков с огнеприпасов.

Каждый понимал, что бой приближается, неумолимо идет оттуда и, не успев окопаться, без защиты земли – навсегда останешься на этом берегу. А лопаты не брали прожжённую за лето Солнцем степную почву, сильные удары кирок выдалбливали лунки, клевали землю, брызгая крепкими, как кремень, осколками.

Комвзвода Кузнецов, горячий, мокрый от пота, сначала испытывал азартное чувство какой-то одержимой поспешности, как испытывали это и все, слушая заглушенные расстоянием обвальные раскаты в стороне светлого сегмента неба.