Кстати, отвлекусь – это «хит сезона»!

Всю осень 1924 года, народ поёт не «Мурку», «Бублички» или «Гоп со смыком» – а песню Марка Бернеса «Я начал жизнь в трущобах городских» на музыку Веры Ивановны Головановой. И главное: эта песня мне приносит доход – соразмерный с доходом от какой-нибудь фабрики средней величины.

Вполуха слушая болтовню снятой для конспирации в самый последний момент проститутки – заливающейся холявным вином, я внимательно наблюдал за столиком неподалёку, где Ипполит Степанович вёл тяжёлые переговоры с начинающим советским коррупционером. Мой «офицер по особым поручениям», хотя и был пронырливым аки ильфо-петровский Остап Бендер – но ещё не обладал «жизненным» опытом последнего. На дворе никак – лишь середина эпохи НЭПа – а не её конец.

Ничего, научится!

Иногда, Ипполит Степанович шёл в туалет и, тогда я приказав «ночной бабочке» скучать в одиночестве – присоединялся к нему для получения информации и дачи консультаций.

В сжатом виде, это можно изложить так:

– Ну и как успехи? – спрашиваю, – берёт он мзду или ему «за державу обидно»?

Тот, как картину маслом, изрядно ерничая при том:

– «За державу» ему, конечно, обидно – как-никак воевал за неё и кровь проливал. Однако, после своих боевых заслуг сидеть на «партмаксимуме» – ему ещё более обидно!

Понимающе киваю:

– Да! На сорок пять рублей в месяц не разгуляешься…

Тут же добавив:

– …Впрочем, не будем таких судить и, да не будем судимы сами. Так, сколько?

– Пять тысяч, – отвечает, – и ещё по штуке придётся дать нескольким другим «заинтересованным» лицам.

– «Пять тысяч»?!

Я невольно криво усмехнулся – именно столько денег в год надо было Шуре Балаганову, для полного счастья.

– Ну раз надо – значит дадим. Кроме того, предложим им долевое участие в прибыли… Ну, скажем сперва предложи – пять процентов, если будут торговаться – дай им поднять до пятнадцати и подписывайся, а там пусть сами меж собой делят.

«Невеликий комбинатор» – он пока всего лишь учится, несколько округлил очи:

– Позвольте узнать, зачем? Ведь, сами то – они не просят «доли»!

Снисходительно-покровительственно на него глядя:

– Эх, молодой ты ещё, Ипполит Степанович – совсем «зелёный», многих элементарных вещей не понимаешь!

Биологическим возрастом он был старше меня «настоящего» на три года, но даже про то не вспомнив:

– Извините, Серафим Фёдорович…?

– Уже оказанная РАЗОВАЯ(!!!) услуга ничего не стоит. Сегодня они возьмут деньги, а завтра скажут – что ничего не знают и в лучшем случае пошлют нас на хер, а в худшем – сдадут с потрохами. Взяв же «в долю» (не напрямую, конечно – а через подставные лица), мы «вяжем» их всерьёз и надолго – как артист-кукольник своих марионеток.

Вспомнилось ещё кой-чё:

– Погодь, Ипполит Степанович.

– Я Вас внимательно слушаю…?

– Перетери ещё насчёт опилок и стружек на их пилорамах. Даже лежалых и гнилых. Мол, сделаем вам одолжение – заберём их у вас, чтоб не мешались.

На каждом деревообрабатывающем предприятии, не важно – государственном или частном, одна и та же картина: терриконы этих отходов – жёлтые, ещё свежие, посеревшие от времени и уже почти чёрные.

Впрочем, приходилось мне видеть подобное и в своё время.

Парадокс, да?!

На одном предприятии не знают, что делать со стружками-опилками, а буквально на соседнем – цельные деревья целенаправленно гонят в них, для изготовления древесно-стружечных (ДСП) и древесно-волокнистых плит (ДВП).

Издержки так называемой – «плановой» экономики, одним словом.

Всё ждал, когда он подобно «Отцу русской демократии» вопросит:

«– Но удобно ли?».

Но жалкая пародия на настоящего «Турецко-поданного» стойко молчала, преданно поедая меня «голубыми брызгами». Поэтому пришлось досадливо крякнув – сказать, казалось бы, «не к селу, ни к городу»:

– По сравнению с нашей концессией, это деяние – хотя и предусмотренное Уголовным кодексом, все же имеет невинный вид детской игры в крысу.

ДСП или ДВП мне пока производить не под силу, но я уже стал задумываться об массовом искусственном разведении грибов. В «той» жизни, выйдя не пенсию я подобной хернёй довольно успешно занимался и обладал некоторыми знаниями и определённым опытом. Одни из них: трюфеля, шампиньоны и навозники – выращивают на навозных кучах. Другие: вешенки, кольцевики, опята – в ящиках или мешках с опилками.

Впрочем, про «грибочки» под водочку – я кажется уже рассказывал, да?

Через месяц, чуть позже, был подписан договор об сдачи в аренду акционерному обществу «Красный лесхимпром» площадей леса после вырубки, действующий на всей территории Нижегородской губернии. Государственные лесозаготовительные хозяйства, выбирали только самую ценную древесину и, после них найти на лесосеках – можно было всё что угодно, за исключением утонувшей Атлантиды, конечно.

Мой леспром развивался стремтельно.

Уже летом 1925 года, АО «Красный лесхимпром» состояло из нескольких территориальных управлений – действующих даже далеко за пределами губернии, те в свою очередь из артелей-бригад – тщательно подчищающими за лесозаготовителями места вырубок.

Это было воистину золотое дно.

Клондайк!

ЭЛЬДОРАДО!!!

Наши артели, работая на хозрасчёте, подбирали буквально всё – вплоть до многолетних слоёв опавшей сосновой хвои, из которой гнали эфирное масло для мыловаренной и парфюмерной промышленности.

Из «некондиционных» деревьев, так называемых «хвостов» – верхушек и даже достаточно толстых сучьев, на лесопилках и деревообрабатывающих цехах принадлежащих АО «Красный лесхимпром», изготавливалась всяческая полезная строительная мелочёвка – плинтусы, наличники, шпунтовка, отдельные элементы окон и дверей.

Или на худой конец – самые обычные дрова, которые реализовывались предприятиям, учреждениям и частным лицам.

Но, главный «ништяк» на вырубках, это огромные – чаще всего сосновые пни. Хроноаборигены, конечно же знали им цену и, даже иногда использовали их за неимением лучшего…

Но попробуй – выкопай-выдерни его из земли-матушки!

Это надо американского Кинг-Конга звать и до сытой отрыжки кормить его блондинками-девственницами.

«Блондинки-девственницы» – нам и самим пригодятся, для вполне естественных надобностей. Главная роль в корчевании пней, вместо той пиндосовской мартышки-переростка – была отведена гусеничным трелёвочным тракторам, оснащённых механизированными винтовыми домкратами с широкими стальными поддонами. Пни, буквально – выдёргивались из земли и после очистки от песка, перерабатывались на мобильных установках-дробилках в технологическую щепу.

Из последней (так же как из остатков веток, сучьев и всего прочего – найденного на местах вырубок), предварительно высушив – на предприятиях АО «Лесхимпром» получали пиролизом древесный уголь, «попутный газ» и дёготь.

Про древесный уголь, думаю всё понятно: он шёл «на собственные нужды» – как топливо, реализовывался предприятиям и частным лицам. Поговорим про дёготь, ещё иногда называемом «варом», «смолой», или «русским маслом» – в тех странах, в которые он испокон веков продавался на экспорт.

Видов дёгтя, в зависимости от вида древесины и способов перегонки – много, как песчинок на пляже[77].

Областей его применения – просто не считано!

«Дягтекурни» – широко распространённые предприятия местного «химпрома», имеющиеся чуть ли не в каждой деревушке, расположенной в лесистой местности. Это технологической устройство, имело вид обыкновенной ямы с уплотнённым глиной наклонным дном – по которому и стекали продукты перегонки в специально подставленную ёмкость.