Дед Мартимьян читает и у него очки лезут на лысый, резко вспотевший лоб:

– Это невозможно!

– «Невозможно» или «нереально»?

– А какая разница?

– «Нереально», например – спать на потолке, это противоречит законам всемирного тяготения. А всё «невозможное» – возможно, если хорошенько подумать и подготовится. Что и было в человеческой истории – неоднократно доказано!

Прощаясь, встаю и протягиваю руку:

– Так что хорошенько изучить проект договора на наличие в нём каких-нибудь ошибок финансового плана (с юридической, к нему комар носа не подточит) и, после их исправления через неделю предложить нашим партнёрам.

Это, так сказать – официальная, или точнее – легальная часть мероприятия. Её неофициальная, подпадающая под вполне определённую статью (а то и две, или даже несколько) Уголовного кодекса РСФСР от 1922 года.

В этот исторический промежуток времени, считалось, что члены правящей партии большевиков не должны были получать зарплату выше определённого уровня – так называемого «партийного максимума».

Меньше можно, больше нет!

Это касалось всех коммунистов без исключения, не зависело от должности, профессионализма и значимости работы. Считалось, что они должны работать за идею: ведь многие большевики – заплатили за эту идею своей жизнью, борясь с Самодержавием до революции и после – сражаясь на смерть с белогвардейцами во время Гражданской войны. Сам Ленин, Троцкий, Луначарский и прочие народные комиссары получали этот «максимум».

Беспартийный рабочий на государственном предприятии мог зарабатывать намного больше их!

Но и он был ограничен лимитом в двести целковых. До смешного доходило: работяга у частника-нэпмана – мог зашибить больше, чем на социалистическом предприятии.

Ну и кто тогда, по-вашему – больше печётся о нуждах трудящихся?!

Однако, в этот раз я не про то…

Времена меняются – меняются и люди, их хотелки и их понятия об справедливости. На все государственные и хозяйственные посты-должности «идейных» не хватало и, если б большевистская верхушка всерьёз решила бы специально поощрять коррупцию – она бы ничего лучше закона об «партмаксимуме», придумать бы не смогла.

Подливало масло в огонь и то, что не все «авторитеты» коммунистической идеологии были едины во мнении. Один из самых видных из них – Емельян Ярославский[75], изрекал буквально следующее и его цитировали на многочисленных процессах адвокаты взяточников и растратчиков:

«Не понимаю, чем суд занимается! Жестоко карает коммунистов-растратчиков. Ну что такое, если коммунист и растратил три тысячи рублей? Ведь если принять во внимание, что он был на красных фронтах, жертвовал своей жизнью, то ведь это ерунда!».

Так что, ничего удивительно, что свыше пятой части всех казнокрадов-растратчиков были именно коммунистами!

Ленин говорил о том, что коммунистов – надо карать в три раза строже за корыстные преступления и злоупотребления, чем беспартийных. Однако, как это не печально осознавать – его слова не вписывались в реальную жизнь и противоречили всем существующим раскладам. Взяв власть, защитив своё право властвовать в упорной борьбе – коммунисты захотели «хорошо» пожить и не желали отвечать за это (по их мнению – вполне «естественное желание»), в три раза строже своих классовых врагов.

Происходил хотя и стихийный, но уверенный и последовательный «захват» низового и среднего партийно-государственного аппарата нэпманами-частниками через его подкуп – одна из причин того, что НЭП как говорится – «гикнулся», не просуществовав и десятка лет.

Сталину и его группе казалось, что устранив сам «источник» подпитывающий коррупцию – нэпманов-частников (а вместе с ними частную торговлю, частную промышленность и саму частную инициативу), разом удастся покончить и с самим этим явлением. Однако, они не понимали, что все известные общественные пороки – основываются на самой природе человека и, уничтожить их можно – лишь вместе со всем человечеством.

Ленин был прав лишь в одном – «готового коммунистического человека у нас нет».

Но он не понимал другого: за исключением нескольких жалких процентов «пассионариев-подвижников» – «коммунистических людей», никогда и не будет… Да и те, свершив «толчок» – растворятся-исчезнут в общей массе, что и произошло в реальной истории.

УВЫ, ВСЕМ НАМ!!!

Чтоб жить при коммунизме, должно произойти радикальное изменение генома, в результате которого человек станет – не просто одним из видов приматов, а каким-то совершенно новым существом – возможно даже, уже не биологическим. Каким-то «полубогом» – обладающим более высоким уровнем разума.

Однако, это меня уже «несёт»!

И, пожалуй, самая вопиющая коррупция среди была в лесной и лесоперерабатывающей промышленности. Опять же вспомним «Золотого телёнка»:

«… – А с ГЕРКУЛЕС’ом у вас были дела?

При слове ГЕРКУЛЕС зицпредседатель чуть пошевелился. Этого легкого движенья Остап даже не заметил, но будь на его месте любой пикейный жилет из кафе «Флорида», знавший Фунта издавна, например, Валиадис, то он подумал бы: «Фунт ужасно разгорячился, он просто вне себя!»

Как Фунт может не знать ГЕРКУЛЕС’а, если последние четыре отсидки были связаны непосредственно с этим учреждением! Вокруг ГЕРКУЛЕС’а кормилось несколько частных акционерных обществ. Было, например, общество «Интенсивник». Председателем был приглашен Фунт. «Интенсивник» получал от ГЕРКУЛЕС’а большой аванс на заготовку чего-то лесного, зицпредседатель не обязан знать, чего именно. И сейчас же лопнул. Кто-то загреб деньгу, а Фунт сел на полгода. После «Интенсивника» образовалось товарищество на вере «Трудовой кедр», разумеется, под председательством благообразного Фунта. Разумеется, аванс в ГЕРКУЛЕС’е на поставку выдержанного кедра. Разумеется, неожиданный крах, кто-то разбогател, а Фунт отрабатывает председательскую ставку – сидит. Потом «Пилопомощь» – ГЕРКУЛЕС – аванс – крах – кто-то загреб – отсидка. И снова аванс – «ГЕРКУЛЕС» – «Южный лесорубник» – для Фунта отсидка – кому-то куш…».

Скажи-ка, дядя, ведь недаром?!

В нэпмановском – достаточно престижном, но не привлекающем особого внимания правоохранительных органов нижегородском ресторане, профессиональный певец искусно закамуфлированный под оборванного беспризорника, довольно душевно пел под небольшой оркестр: