— Я — Гюрза, приём!

— Я — Грач, слушаю вас!

— Грач, нужны глаза. Нам подарки шлют. Большие такие конфеты. Найдите этого добряка и скажите ему спасибо.

— Гюрза вас понял! Отбой связи!

Вот и всё! Немцы говорят своё веское крупнокалиберное слово, — полковник инстинктивно пригибает голову от близкого разрыва, с потолка сыпется пыль, — активный диалог продолжается. Ждите наших контраргументов. Кажется, ночка будет весёлая для всех.

27 июня, пятница, время 08:05

Передовой авангард 2-й танковой группы.

Левая сторона речки Лесная.

— Нихт шиссн! Я — ефрейтор Ланц! Не стреляйте! — человек в немецкой форме ждёт ответа, затем раздевается, укладывает всё в мешок и заходит с ним в воду.

Через несколько минут он на правом немецком берегу. Одевается. Едва миновав прибрежные кусты, останавливается. Команду «Хальт!» понимает прекрасно. Её сейчас в радиусе сотни километров понимает человек в любой военной форме. Хоть в немецкой, хоть в советской.

— Камрады! Я — ефрейтор Ланц, 88-й разведывательный батальон. Попал в плен русским после лёгкой контузии несколько дней назад.

Через полчаса ефрейтор стоит навытяжку перед полковником Милбергом и чётко докладывает, что с ним случилось, когда и зачем его отпустили русские. Если коротко — парламентёр. Пакет с подмокшим краешком уже в руках оберста, командиром 18-ого полка панцерваффе и ударным авангардом, в составе которого ещё 52-й стрелковый полк плюс по мелочи. Разведка, сапёры, связисты, артдивизион. Общая численность чуть больше шести тысяч человек. Восемьдесят танков и стрелковый полк с усилением — внушительная сила. И он, полковник Милберг ничего не может сделать. Он уже знает, что в этом пакете. Об этом второй день намекают непрерывно кружащие над головой самолёты. Иногда меняется состав и численность, но никогда меньше трёх. Ничего не делают, не стреляют, не бомбят, просто летают по кругу.

Сначала пробовали отогнать зенитным огнём, русские тут же атаковали, пуская свои ужасные ракеты типа Nebelwerfer. Или бомбили. Ужасно неточно, зенитки почти не пострадали, но войска расположены компактно и два лёгких танка вдребезги. После этого полковник запретил стрелять по «мирным» наблюдателям.

Бомбили их по ночам. Первые две ночи многие не спали, позже привыкли. Организм человеческий в определённый момент просто говорит: идите все к чёрту, хоть режьте меня на куски, я спать пошёл.

— Ефрейтор, русские обязали вас вернуться?

— Нет, герр оберст!

— Хорошо. Побудьте здесь.

— Герр оберст, разрешите в свой батальон?

— Нет. Побудьте здесь, — могут появиться вопросы, и мало ли что он камрадам расскажет.

«Герр оберст!

Вы окружены. Мы перерезали вам линии снабжения. Больше ни одна машина к вам не пройдёт. На вас нацелены сотни артиллерийских стволов, десятки бомбардировщиков ждут команды обрушить на вас смертоносный груз. Южная группа войск, с которой вы планировали соединиться северо-восточнее Бреста с целью окружения скрытно ночью ушла за Буг.

Предлагаем вам.

1. С 9:00 прекратить огонь из любого вида оружия.

2. Прекратить любые действия, враждебные Красной Армии.

3. Прекратить все передвижения артиллерии всех видов, а также танков и бронированных машин.

4. Не позже 12 часов выслать парламентёров в то место, откуда к вам прибыл ефрейтор Ланц, с целью определить порядок вашей сдачи в плен.

Со своей стороны, гарантируем всем жизнь и гуманное обращение в соответствии с Гаагской конвенцией 1907 года. Старшим офицерам будет сохранено личное холодное оружие.

В противном случае.

— Если будет нарушен пункт 1 настоящих предложений — вы будете уничтожены.

— Если будет нарушен пункт 2 настоящих предложений — вы будете уничтожены.

— Если будет нарушен пункт 3 настоящих предложений — вы будете уничтожены.

— Если не будет выполнен пункт 4 настоящих предложений — вы будете уничтожены.

Надеемся на твёрдость вашего разума, господин полковник».

Полковник Анисимов по поручению командующего округом генерала армии Павлова.

27 июня 1941 года ___________

(Подпись)

Полковник Милберг откладывает ультиматум. По размышлении складывает его вчетверо и прячет в карман. Не надо его пока никому видеть. Настроение его не ухудшилось. Нечто подобное он уже подспудно ждал. У него нарастало и крепло внутри ощущение, что русские делают с ними, что хотят.

Четыре дня назад их не пустили в близлежащую деревню. Вердаммт! Не было никакого боя! Их просто не пустили! В качестве непреодолимого шлагбаума перед ними стала стена разрывов тяжёлых снарядов, не ниже 15 см калибра. Густота залпов была такова, что пришлось сразу отступить. Во многих местах стоят таблички «Проход воспрещён! Заминировано!», так надоевшие во время продвижения от Буга. Попытки разминирования или разведки пресекаются снайперским огнём. Речушка, до противоположного берега которой можно доплюнуть — непреодолимая преграда. Фактически он не провёл ни одного боя, но уже потерял шесть танков, несколько бронемашин и до двух рот пехоты.

И это крайне неприятное ощущение, что они у русских, как на ладони. Полковник был уверен, на всех картах ближайших артиллерийских и миномётных батарей все его силы указаны с точностью до метра. Какая тут, к дьяволу, война?! Сам Наполеон спасовал бы.

Вонзившийся в тело русского медведя коготь арийского орла отсечён. Полковник уже без русских знал, что заслоны, защищающие дорогу, снесены. Вчера связисты слышали панические сообщения по радио и требования помощи. Насколько полковник понимает, помощь не пришла.

Думал он всего пять минут, хотя чувство времени ненадолго потерял. Вынырнув из тяжёлых раздумий, полковник с удивлением обнаруживает в руках Люгер. Какого дьявола? Нет. Он не будет бросать своих солдат на произвол судьбы.

Через минуту, у входа в палатку подзывает Ланца.

— Скажите, ефрейтор, на словах русские ничего не велели передать?

— Простите, герр оберст, — кается ефрейтор, — русские не настаивали, но если вы прикажете…

— Говорите, Ланц.

— Русские сказали, что их новые танки для нашей противотанковой артиллерии неуязвимы, — ефрейтор делает паузу и добавляет. — Но они мне его не показывали. Вполне вероятно, врут, герр оберст. Правда, они сказали, что ахт-ахт его пробьёт.

Полковник резко мрачнеет. Значит, правда. Иначе русские не стали бы говорить про ахт-ахт. И у его группы таких зениток нет. Они практически безоружны перед русскими. Пустят эти танки вперёд, как каток и всех намотают на гусеницы. Кто останется жив после бомбёжек.

Через минуту в палатке начинают собираться командиры приданных частей.

Но прежде, чем озвучить ультиматум русского командования, полковник кое-что сделал. Немного, но кое в чём важном он поможет родному вермахту. Может, хоть чуть-чуть им будет легче. Полковник криво улыбается и начинает излагать своим офицерам суть требований русских.

И отдаёт приказ. С затаённой надеждой глядит на офицеров. Может, найдётся хоть один? Нет, все только козырнули. Полковник вздыхает. Не нашлось ни одного, который взял бы и пристрелил его, как изменника и труса. Он бы пальцем не шевельнул, молча принял бы пулю. Нет, не нашлось никого, кто взял бы на себя всю ответственность.

— Итак, господа. Давайте определимся с составом парламентёров к русским…

В это время командованию 2-й танковой группы шла шифрограмма примерно такого содержания.

«…По неподтверждённым данным русские располагают танками нового типа, лобовая броня которых непробиваема для полевой противотанковой артиллерии. Предположительно их может взять только зенитное орудие Flak-37 8,8 см или сопоставимое…»

И ещё. Откуда русские так быстро узнали про пушку ахт-ахт?

25 июня, среда, время 18:50

Дорога 5 км к югу от Друскининкай. Граница с Белоруссией.

Окруженцы, бывшие военнопленные, уверенно пробираются вдоль железной дороги. Давно улетел легкораненый летун, так весело проведший с ними время. Вместо него прилетел другой старлей, уже пехотный и не такой улыбчивый, — совсем не улыбчивый, если честно, — и властно отправил лётчика в родной полк. Тот приказ выполнил без промедления, однако уже сидя в самолёте, громко грозил непонятно кому, что он улетает, но обязательно вернётся. И всем покажет. Что покажет, не сказал.