Руки трясутся, тяжелеют. Еле сдерживаю желание прилечь на этот чистый пол, киваю:

— Благодарю за мудрость.

Хидан довольно хмыкает.

— Зови меня Мацуо-сама. Я признаю тебя гостем в нашем доме. Можешь дышать воздухом вместе с Джунсиначи. Пить сакэ Джунсиначи. Есть рис Джинсиначи. Правило в моем доме одно. Уважать традиции Джунсиначи.

— Сочту за честь.

О, да. Сочту. Эти игры я знаю. Надменные и высокомерные люди, завязанные на своих древних устоях. И это их слабость. Но говорить об этом я, разумеется, не буду. Но кое-что спрошу:

— А если бы я отбросил синай, Мацуо-сама?

Хидан не сразу отвечает, он смотрит на Сэма:

— Ты провел поединок не по философии кэндо. И если бы ты сдался, то я бы сказал те же самые слова, что когда-то Сэму. Он не дурак и знал, что не справится. Так зачем ему калечиться? Люди, умеющие правильно проигрывать не менее опасны, чем те, кто никогда не сдается. Скажи мне, Киба, зачем ты искалечил себя? Ради чего? Что ты хотел доказать?

Замечаю, что он назвал меня по фамилии, хотя Акане все это время была рядом и никому меня не представляла. И либо он подслушивал нас за ужином, либо успел разузнать, кто я такой. И обо всех моих недавних делах.

Думаю совсем недолго. Вопрос мне задали бессмысленный, философский. Я уже давно пережил все это. Но мудрить я тоже умею:

— Я — тот, кто я есть. И я лучше проиграю в бою, чем сломаю себя и свои принципы. Это мой путь.

Эту фразу я говорил Магистрам еще неофитом. Заучил ее, как мантру. Конечно, я давно пересмотрел эту позицию. Лезть напролом глупо. Если бы я увидел в местном менталитете, что можно отбросить меч, я бы так и сделал. Но я этого не заметил. Мне показалось, что тут все помешаны на традициях. Ну там «честь в мече», «бейся до конца». И чем больше крови, тем лучше эти фанатики впечатляются.

Но я ошибся. Бывает. Ставлю метку клану Джнсиначи «прикрываются традициями».

В додзё забегают двое в белых халатах и с носилками. Никто не давал им этой команды, но вот они — пожалуйста. Медики быстрого реагирования.

Краем глаза смотрю на Акане. Она все такая же непроницаемая, но глаза блестят, а сердце играет странный, рваный ритм. Непростая девушка. Намного более непростая, чем хочет мне показать.

Меня аккуратно кладут на носилки, относят. Откидываюсь, расслабляюсь. Плохо дело. Не рассчитал я, что так искалечусь обычной дракой на палках. А если учитывать мои предстоящие дела с Новой Силой, то шансы на успешную реализацию плана по их ликвидации заметно сократились.

В голове мелькает, что может и правда пора учиться проигрывать.

Но я давлю этого таракана со смачным чавкающим звуком и с отвращением обтираю подошву о сочную зеленую траву.

До самой полуночи меня выхаживают, как ребенка. Обрабатывают, обматывают туловище бинтами, фиксируют плечо. Откармливают гречкой с шмакаками. Или как там. В общем, уход достойный королей. Не ожидал такого внимания к своей скромной персоне. И самое приятное — меня отпаивают странной фиолетовой жидкостью. На вкус она, как старые портянки попрошайки, и выжигает горло. Но сил прибывает. Один из целителей с сильным акцентом говорит, что завтра я встану на ноги, словно и не был покалечен.

Время 23:15.

Лежу на кровати, устало рассматриваю круглые тусклые светильники и мозаику полуобнажённых гейш. Все мои силы уходят на то, чтобы не вырвало фиолетовой субстанцией. Как сказал целитель — держи в себе, даже если придется запихать в рот простыню. Исталское целебное зелье «Ласточка-2». Лучше только «Ласточка-1», но стоимость ее такова, что не каждый блатной сможет позволить. И ее побочка — именно тошнота. Если я сделаю хоть одно лишнее движение, то все — вывернет наизнанку. Я уж не говорю о том, чтобы встать и походить по комнате. Так что прости, Сэм. Сегодня я ночую в одном доме с одной компактной и очень сексуальной японочкой.

Помяни черта. Точно, так тут говорят. Слышу за дверями тихие перешептывания:

— Сэм-кун, я хотела сходить одна. Тебе разве не пора домой?

— Мне разрешили остаться. Я же тоже беспокоюсь за эту чернь…

— Сэм-кун! Перестань! И ты не беспокоишься.

Тихий бубнеж Сэма:

— Беспокоюсь… еще как беспокоюсь…

Дверь тихонько открывается. Крадучись, парочка заходит. Они подсвечивают полумрак телефонами.

— Киба-кун, это мы, — шепчет Акане и заходит.

Сэм юркает за ней, аккуратно закрывает за собой дверь.

Вот только этих двоих не хватает моему обиженному на весь мир желудку.

— Вы время знаете сколько? — с трудом выговариваю я.

— Тихо, дружище. Не пали нас. Конечно, знаем, — выпрямляется Сэм. — Время издеваться над чернью…

— Сэм-кун! — шипит Акане.

— Ну а что? Он под ласточкой. Давай ему пятки щекотать?

— Сэм!

— Зануда… Дружище, ты как?

— Замечательно, — морщусь я.

— Это ты еще под первой ласточкой не был. Вот там тебе кляп в глотку суют и всё — не сблюеешь.

Акане стучит по плечу рыжего, но тот только хихикает.

— Вы чего пришли? — выдавливаю я из себя слова.

— Как что? — хлопает меня по плечу Сэм, и я болезненно закусывают губу. — Дружески поддержать…

— Сэм-кун, не трогай его?

— Ой, точно… Хочешь секрет скажу, друже?

— О… очень.

— Тот сука…

— Саске! — надувает щеки Акане.

— Так я так и сказал, Акане-чан. Слушай внимательней. Тот Саске суммой воспользовался. Слабенькой, но Мацуо-сама заметил. В общем, эти, — кивает на Акану, — извиняться не любят, вот и балуют тебя. Так бы за ласточку тебе пришлось продать свою чернявую почку и жить с одной.

Акане виновато опускает голову:

— Прости, Киба-кун. От лица моей семьи. Отец обязательно поговорит с Саске-куном.

— О чем с ним говорить? — удивляюсь я.

Парень воспользовался силой. Не стал поддаваться. Я должен из-за этого затаить на него обиду?

— Да не парься ты, — снова хлопает меня Сэм. — С ним ничего не будет. Он Джунсиначи, а ты чернь. Так, пожурят за то, что не смог справиться с задохликом без суммы. Унизят там, зачмы…

— Сэм, ты перегибаешь.

Сэм затыкается. Я сдерживаю подступающую из пищевода волну, говорю:

— Сэм.

— А?

— Еще раз меня тронешь, и я сломаю тебе палец. Клянусь.

Ответить Сэм не успевает. Его перебивает звук звонящего телефона на тумбе. А я не могу даже пошевелиться, чтобы его взять. Не говоря уж о том, чтобы смотреть в маленький дисплей. Это всё — смерть. Спрашиваю у Акане:

— Кто там звонит?

Акане заглядывает.

— Твоя мама.

Неприятное предчувствие щекочет в горле. Насколько я понял характер этой мамы, она не будет звонить так поздно, учитывая, что совсем недавно я ей писал, чтобы не беспокоилась.

— Акане, ответь, — морщась кислым лимоном, киваю я на телефон. — Спроси, что случилось.

Девушка берет мой телефон.

— Даже не АйФон? — лыбится Сэм.

Не обращаю на него внимания, говорю:

— Только не рассказывай, что случилось. Скажи, что я сплю и забыл телефон у тебя в комнате.

— У меня?!

Сэм перестает улыбаться.

— Да мне все равно. Скажи что-нибудь.

— Ну… ладно… Алло? Эм-м, нет, вы туда попали. Это Акане Мацуо. Да. Киба-кун спит и оставил свой телефон у ме… в гостиной. Извините, что ответила. Просто может что важное, а время уже позднее. Нет… Нет… с ним все хорошо. Да. Точно хорошо, — Акане морщится, добавляет металла в голос. — Он гость в доме семьи Мацуо. Безопаснее места в Москве не найти. Так что передать? А, понятно. Да, действительно странно. Конечно, я обязательно передам. Хорошо, до свидания.

Сбрасывает звонок, смотрит на меня:

— Твоей маме постоянно кто-то названивает. Какие-то неприятные звуки. Как будто людей пытают. Крики, стоны. Она стала переживать из-за этих… эм… настырных шутников. С разных номеров телефона звонят. И даже ночью. Вот она и подумала, не случилось ли что с тобой.