Когда враги отступили, после них осталось несколько трупов и целое море крови. Азарт боя потихоньку отпустил, Ондатра ощутил боль в порезе на скуле. Мелочи. Дельфин зажимал рану на ноге, а вот Буревестник на редкость не получил ни единой царапины.

Смущенно потупившись, Керо протянул Ондатре половину копья:

— Прости. Если бы я сразу среагировал, тебе бы не пришлось так рисковать.

— Ты больще не делать так, — ответил охотник, принимая древко. — Знать сьена страх.

Все так же потупив взгляд, малек кивнул. Ондатра помог дрожащей от страха девушке встать.

— Я слышала… вы пели, — обескуражено прошептала она, вцепившись в его ладонь.

— Это красный зверь, — глухо ответил Ондатра.

Он понял, что их песня напугала ее. Это была трель крови и убийства, далекая от той музыки, что извлекала Итиар своими тонкими руками. На мгновение молодой охотник испугался, что она не захочет больше разговаривать с ним, но ее пальцы впились в кожу на его руке, словно желая забраться под нее. Страх отступил.

— Проверьте… там, — простонал Дельфин, перетягивая ногу тряпкой.

Он кивнул в ту сторону, где Ондатра с самого начала почуял кровь. Керо кинулся помочь Дельфину перебинтовать рану, а молодой охотник перехватил копье, намереваясь юркнуть в узкий коридор.

— Я с тобой, — сказал Буревестник.

Ондатра понял, что Итиар не желает отпускать его руку. Согласно кивнув, он двинулся чуть позади Буревестника, чтобы не подвергать девушку опасности. Кинжал в руках его брата блестел от крови, и это успокаивало.

Охотники обнаружили несколько трупов местных работников. Парочка раненых в страхе жалась по углам, мертвой хваткой вцепившись в ножи. Кем бы ни были нападавшие, они рубили всех без разбора: птиц, собак и слуг — словно им было все равно, кого кромсать.

Когда Буревестник, Итиар и Ондатра вернулись в основной зал, Керо и Дельфин уже осматривали тела.

— Матросы, — сказал малек, плюнув на растерзанный труп. — Я видал у них такое оружие.

Дельфин перевернул одно из тел и щелкнул зубами, привлекая внимание. Его палец указывал на зеленые пятна, покрывающие кожу мертвеца. Все трое хищно оскалились. Пожиратели тел, ненавистники племени. Сколько страшных слухов ходило среди семей о кораблях, что уходили на охоту и не возвращались. Губила их не стихия, а моряки, что оскверняли красного зверя нечистой смертью.

Керо вытащил из-за пояса одного из моряков толстый кошель и высыпал содержимое на ладонь. Ожидаемого звона не позвучало. Вскрикнув, он кинул на пол пригоршню белых предметов. На дерево упали, звонко стуча, острые зубы с прозрачной бритвенной кромкой.

***

Кеан плыл в холодной речной воде, темной и странно тихой. В памяти вспыхивали яркие картины. Вот он прыгает с песчаного обрыва в речушку рядом с деревней или уходит в степь с мешком и рогатиной, чтобы ловить ядовитых змей. Жар родительской кузни, мерный стук. Ту-тук, тук-тук… Нет, это всего лишь его сердце… Вода вязкая, черная, пахнет пряной травой, от этого запаха свербит в носу.

Протектор вспомнил первые дни в Ильфесе. Как проехал сквозь Ворота Пахарей на скрипучей телеге и до самого постоялого двора не мог захлопнуть рот от удивления. Район Стали показался ему огромными термитником, полным людей, звуков и запахов, не сравнить со Змеиным Устьем. Дымок благовоний в церкви, голос священника множился от эха и казался неземным. Одухотворенные лица святых, выступающие из белого камня, и могучие протекторы в масках. Как же Кеан мечтал стать одним из них, нести справедливость, искоренять зло и невежество, карать еретиков и демонов. Когда на него возложили зеленую маску, он почувствовал, будто сам Благой коснулся его плеча, прошептав еле слышно: “Ты должен стань моим рыцарем”. Затем парень отпил из большой церемониальной чаши вино, символизирующее единство всех послушников под белой крышей, увитой чесоточным плющем. У пойла, почему-то, был странный вкус… Жидкая-жидкая похлебка. Женщина шептала… Откуда там была женщина?

Кеан сразу вспомнил Настурцию. Аромат розового масла, гладкое горячее тело, скользящее в такт с его, въедающиеся в память несимметричные брови. Стало вдруг грустно, словно он что-то забыл сделать, и ее образ, окутанный золотым светом, начал исчезать. Парню хотелось что-то сказать ей, но он не мог, получалось только странное мычание. “Тише-тише, — слышал он шепот издалека, — все скоро пройдет, потерпи”. В круге света появлялось лицо, только черты он никак не мог разобрать. Странно, похоже на святого, но нет ни единой женщины-святой.

Картины стали мелькать быстрее, протектор еле поспевал за ними. Кассий хлопает его по плечу тяжелой лапищей, да так, что отдается в груди, и от него пахнет винным перегаром. Хруст дробящихся костей еретика и как ему было нехорошо, когда он впервые услышал этот звук. Долгие протяжные взгляды на луну, тоска по дому, запах жженой аякосы на стрельбище… Нет, это был переулок… Гор визжал от боли… Боль. Боль!

Она раскаленной иглой проникла в тело, заставив метаться и трепетать, утопая в черной воде. Точно, однажды он чуть не утонул, прыгнул с крутого обрыва и неудачно ударился головой, и тогда его кто-то спас. Кто? Кажется, его звали Адонио. Он вытянул Кеана из воды, в золотистом круге света, как святой, под мелодичную молитву Веридане. Нет, стой… Адонио — это его старое имя…

Кеан всплыл к свету, вцепившись в тонкую руку с изящным запястьем.

— Тише! — приказал мягкий женский голос. — Сломаешь же!

Кеан послушно разжал пальцы, и его взгляд, наконец, сфокусировался. Над ним склонилась девушка с пушистыми волосами, на которых вспыхивали золотом отблески свечей. Она промокнула ему лицо прохладной тряпкой. Кто она? Лицо незнакомое и явно иностранное. Кеан попытался сказать хоть слово, но не вышло.

— Не надо, — сказала она, положив ладонь ему на лоб. — Тебе еще рано. Спи.

И он заснул, словно голос девушки обладал странной волшебной силой. Нет, магии не существует, она уничтожена в старые жестокие времена Царя-Дракона, а деревенские вещуньи, что раскидывали черепки полевых птиц и воскуряли травы… Это другое… Они нагадали ему однажды три вещи: что он будет сражаться бок о бок с богом, лишится имени и умрет из-за любви. Ничего из этого так и не сбылось. Магии нет, она мертва.

Кеан очнулся второй раз от яркого солнечного света и пения девушки. Она толкла что-то едкое в ступке у изголовья его постели. Очень сильно хотелось пить, горло было сухим как пергамент. Шевельнувшись, он ощутил тупую боль.

— Снова проснулся? — сказала девушка. — Что-то принести?

— В-воды, — выдавил из себя Кеан.

Ее бледные бровки взметнулись вверх:

— Совсем пришел в себя? Хорошо.

Она принесла ему плошку теплой воды с привкусом травяной горечи, помогла выпить, а затем, сделав ему подушку повыше, прикоснулась к бинтам на теле. После воды стало хорошо, несмотря на боль. Пальцы у нее были холодные.

— Кто… ты? — выдавил из себя протектор, разглядывая лицо незнакомки.

Приятная внешность, но не красавица. Лицо сердечком, большие глаза, вздернутая верхняя губа, чем-то похожа на кролика. На ней была темно-серая сутана и медальон с женским лицом. Жрица Вериданы.

— Совсем пришел в себя? — вновь спросила она, улыбнувшись. — Я Дивника. Я тебе уже раза три представлялась.

— Не помню… — признался он.

— Знаю, — продолжала улыбаться она. — Ты был в беспамятстве, бредил. На мгновение приходил в себя и тут же забывался. Но сейчас, думаю, ты быстро пойдешь на поправку…

— Где я?

— В моем доме, — ответила Дивника, продолжая толочь травы в ступе. — Тебе пока нельзя ходить, но я могу передать весточку твоей семье. Родным, другу или жене. У парня с такой внешностью точно должна быть жена-раскрасавица.

Кеан похолодел. Она видит его лицо?! Дернулся прикоснуться к маске и застонал от боли.

— Чего ты? — обеспокоено прошептала Дивника, склонившись над ним.

— Ты видишь… мое лицо? — шепнул он в ответ, не скрывая ужаса в голосе.