Толпа замерла. Не шелохнулся ни один человек. Тишина повисла такая, что Жерар услыхал кудахтанье кур за городской стеной.

После с треском проваленной проповеди Жерар был готов к тому, что ни одна живая душа не явится к нему по доброй воле. А потому, не мешкая, приступил к подготовке скорейшего рассмотрения всех ранее зарегистрированных дел. Инквизитор не собирался задерживаться в этом насквозь пропитанном бегопротивной ересью месте ни минуты.

***

По истечении отпущенного горожанам для раскаяния срока, прибывший инквизитор с рассвета седьмого дня начал опрос доносчиков. Жерар проводил дознание столь стремительно, что секретарь едва поспевал записывать и то и дело ломал перья. Но роптать слуги церкви не привыкли, а потому через двое суток беспрерывной работы всё было готово для проведения арестов. Местный старик-епископ валился с ног, но он и не думал просить преподобного о снисхождении. Жерар же, вообще не обращал на такие мелочи внимания. Пылая праведным гневом, он направил сразу две дюжины армейских нарядов для задержания еретиков. Но скорость их действий показалась инквизитору недостаточной, и он принял самоличное участие в рейдах. И уже следующим утром Жерар допрашивал арестованных.

К исходу дня к инквизитору с почтительным поклоном приблизился местный епископ. Старик сделал знак секретарю и помощникам покинуть допросную и, оставшись с Жераром наедине, вкрадчиво заговорил:

— Да простит меня Христос, но я должен вас предупредить.

— О чём? — вспыхнул инквизитор, раздражённый непонятной потерей времени.

— Мне доложили, что ваши действия вызвали большое недовольство горожан. Велика опасность бунта.

— Да неужели? — усмехнулся инквизитор, — С вашим саном да в ваши-то годы бояться бунта?

— Отлично вас понимаю. Вы, как ревностный слуга божий, вероятно, даже ждёте такого исхода.

— С чего бы это?

— Ну… — вяло протянул старик, — Желание быть убитым, а потом канонизированным не такая уж и редкость в наших рядах.

Жерар внимательно глянул в лицо епископа. Теперь он вовсе не казался ему старым угодливым дуралеем. Выцветшие глаза тонули в горечи и боли.

— Вам кажется, что я чрезмерно жесток? Или вы думаете, что еретиков не нужно преследовать, а насилие тут излишне и даже вредно? А может, вы сомневаетесь в учении блаженного Августина?

Сказано это было в высшей степени жёстко. Но старик и не думал отводить взгляда от пылающих очей карающего слуги церкви.

— Я не на йоту не сомневаюсь в словах блаженного Августина. Как и понимаю, что статуты святой инквизиции позволяют с помощью пыток оценивать чистоту человеческой души. Но ответьте самому себе: всегда ли вы оправданно жестоки? Нет ли в вас помимо праведного гнева недопустимой бесчувственности?

Ошеломлённый Жерар, уселся на грубо тёсаную скамью и далеко не сразу нашёл слова.

— Что заставляет вас так думать?

Старик с кряхтением сел напротив.

— Видите ли, зимой здесь был ваш коллега. Я, как и сейчас, участвовал в работе святого трибунала. Как-то был схвачен человек, — епископ запнулся, видимо, вспоминая моменты прошлого, — Что показательно, он совершенно не боялся смерти. И огорчали его вовсе не предстоящие пытки и мучительная смерть на костре.

— Интересно, что его тогда беспокоило?

— Отход святой церкви от взглядов сына божия.

— Ну! — рассмеялся доселе напряжённый Жерар, — Это обычная ересь катаров.

— Ересь? Возможно. Но вот его слова, что Христос велел любить ближних, а мы стали всех делить на ближних и врагов…

— Я это слышу уже не первый год! Удивлён, что священник такого почтенного возраста столь неопытен в таких суждениях.

— Возможно, вы и правы. Но если отбросить ненависть катаров к папскому престолу и то, что богатство они считают грехом, то в их ереси вреда не больше, чем в лошадином навозе.

Слушать такое было попросту невозможно. В ярости Жерар вскочил и уже хотел самолично сорвать со старика рясу и кинуть прямиком на пыточные козлы. Но епископ неожиданно протянул инквизитору крест. Небольшой серебряный крест, но с четырьмя необычайно чистыми сапфирами по концам и удивительно тонкой резьбой. Микроскопический лик спасителя был вырезан с таким мастерством, что казался сказочным творением. Увидев в руках старика этот крест, Жерар остановился как вкопанный. Уж слишком хорошо он знал самую дорогую реликвию своего друга Николаса.

— Он просил передать это лично вам. Он был уверен, что вы здесь появитесь…

***

Последующие дни слились для Жерара в мутный поток неясных образов. Он безучастно смотрел на творящееся. Не обращал внимания на выкрики проклятий, не вспыхивал при откровенном богохульстве. Он равнодушно смотрел на обвиняемых, не читал подаваемые секретарём бумаги, не задавал никаких вопросов. Он перестал есть и спать. В конце концов он переложил все дела на своего эмиссара, а сам не выходил из покоев.

Но однажды в дверь постучали, и робкий голос слуги сообщил:

— Ваше преподобие! Мы собираемся отправляться. Есть ли у вас какие-либо распоряжения?

Жерар распахнул дверь и равнодушно оглядел стоявших на пороге монахов. Их озабоченные лица не вызывали ничего, кроме сочувствия. И молчавший уже много дней инквизитор коротко сообщил свите:

— Я еду домой.

— Но, ваше преподобие! Вчера пришло послание папского легата…

— Давай его сюда! — Жерар, не читая, сунул письмо в карман и ещё раз чётко и внятно повторил свите:

— Я еду домой.

***

Вопреки всем надеждам Жерара тепло отчего дома не смогло согреть его мятущуюся душу. Он днями и ночами сидел у камина, терзаясь воспоминаниями и изводя себя вопросами, не имеющими ответов. Он смотрел на огонь и содрогался, представляя смерть Николаса, а сапфировый крест жёг ладонь не хуже пыточных клещей. Жерару не было дела до распоряжений церковного начальства, плевать ему было и на разбушевавшуюся непогоду. Его не радовали деликатесы, что стряпала несчастная Бланш, он не слышал увещеваний старого Гастона. Жерар медленно понимал, абсолютную тщетность бытия.

В один из таких печальных дней созерцание камина было прервано самым неожиданным образом. Позади сидящего в кресле Жерара внезапно раздалось слабое шипение. Озадаченный инквизитор обернулся и обомлел: на него из пламенного круга смотрел настоящий ангел. Ослепительно белые крылья, сверкающие пуще алмазов одеяния. Но всё это не шло ни в какое сравнение с лицом — изумительно прекрасный лик посланника бога излучал такое сияние, что преображалось всё вокруг.

Тут же распростёршись ниц, Жерар со слезами на глазах начал шептать слова благодарности. Высшее существо выслушало невнятную речь и само отверзло уста. От мощи ангельского гласа Жерар ещё сильнее вжался в плиты пола. Отлично понимая, что на роль мессии он не годится, несчастный сообразил, что придётся держать ответ за свои прегрешения. Ангел неожиданно понизил голос и уже более спокойно произнёс:

— Жерар! Всевышний услышал мольбы твоего сердца. Ты призываешься на бой с армией нечистого. Дай мне твою руку!

Явившийся утром профессор ознакомился с мониторингом ночного приключения Яна и незамедлительно направился в палату. Он решил, что давно настала пора оградить парнишку от утомляющих гаджетов, а заодно как следует отчитать. Чтоб впредь неповадно было! Но при виде бледного до синевы лица молодого человека, сердце старика смягчилось. Профессор приблизился к кровати, хотя начинать разговор не спешил. У Яна не было сил повернуть голову, потому он лишь скосил глаза и прошептал:

— Простите.

Борис Петрович сокрушённо покачал головой.

— Ян, пойми: компьютер и интернет отнимают у тебя последние силы. Я не противился, что ты их используешь. Но теперь…

— Что “теперь”? Хотите сказать, мне недолго осталось? Тогда какая разница, день или два я проживу?

— Ян, — старик едва слышно вздохнул и строго сказал: — Не выдумывай того, чего нет! Если бы тебе осталось столько времени, то, уж поверь, я вёл бы себя с тобой совершенно иначе.