1968 «Григорианских песнопений…» …Тень Люциферова крыла… Александр Блок Григорианских песнопений Никто земле не возвратит. Полынью поросли ступени, И храм заброшенным стоит. Не звякнут рыцарские шпоры, Не станет взор молитвой чист. Не выйдет из своей каморы Причастный небу органист. О, ночи угольная глыба, В тебя вмурован человек! И задыхается, как рыба, Орган, попавший в мелкий век. 1968 Напоследок Город в гипсовой маске снегов. О Петрополь, Петрополь, Петрополь! Только в памяти – шорох шагов, С тонкой веткой протянутой тополь (Он стоит, словно нищий старик В зоопарке, и смотрит на клетки). Попугая простуженный крик, Дождик злобный, игольчатый, редкий… О, как стать я хотел стариком, Тем, постигнувшим жизни изнанку, Обвязать горло пёстрым платком, На плечо посадить обезьянку, И пойти, и пойти, и пойти По гогочущим мрачным базарам, Кузовочек судьбы понести, Где листочки с ответником старым. Подойдёт – посмотрю с хитрецой. Обезьянка протянет конвертик. – Да, товарищ, и этот – пустой. Он отходит, смеётся, не верит. Так мерещилась мне ерунда, Как предвестница встречи горчайшей. В ржавых трубах хрипела вода. Дождь хлестал откровеннее, чаще. И терялся в нём шорох шагов. И тускнела октябрьская краска. Город в гипсовой маске снегов. Город бел, как посмертная маска. 1968 Учитель Читайте, деревья, стихи Гезиода… Николай Заболоцкий Когда же выкрикнешь: «За что?» — И зарыдаешь покаянно?.. Скорбя на каменном плато, Завет читает обезьяна. Зачем же для тебя иссяк Свет, омывающий глазницы? Всплывает из глубин плотва, Молчит ручей, притихли звери, Когда ты говоришь слова О братстве, о судьбе, о вере. Вселенную объемлет тишь — Языческая, гробовая… А ты о Боге говоришь, Смяв сигаретку и зевая. Потом садишься на пенёк, Смежаешь светлые ресницы: Всё ближе красный уголёк, Всё ближе клюв железной птицы. Внезапно налетевший сон О небе, что гудит набатом, О мире, что со всех сторон Объят клокочущим закатом. Сейчас ты сам сгоришь, сейчас Застонешь в пламени трескучем… Зачем же умерли для нас Те истины, которым учим? 1974
«В окне – каштанов охра…» Отечески Пенаты, О пестуны мои! Константин Батюшков В окне – каштанов охра, А на окне – свеча. Больничная каморка Свела нас невзначай. Потрёпанная книга. Затёртая строка. Засохшая гвоздика В петлице сюртука. Со старого портрета Из сумрачных времён Безумный взгляд поэта В каморку устремлён. Гремуче осыпает Листву полночный сад. Здоровый засыпает, Болящие не спят. Болящим сиротливо, Ничем нельзя помочь. Как будто снег с обрыва, Покой сползает прочь. То скрипнут половицы. То стукнет дверь. То вдруг Из сломанной цевницы Возникнет чистый звук. 1967 Веймар Воды с тех пор немало утекло — Смотрю сквозь потускневшее стекло Воспоминаний: древний городок — По кирпичам взбирается вьюнок, В саду шумит тревожно иммортель, Два тополя – как тёплая метель… Зов паровоза – скорбный крик разлук. Не дотянуться – не хватает рук. И не добраться – не найти дорог. Ты так далёк, старинный городок! Мне только снится по ночам окно. Два века скоро, как горит оно. В окошко ветер входит, не стуча, Но всё-таки горит, горит свеча. Наверно, вечность пахнет как жасмин. Хозяин дома посмотрел в камин. Хозяин дома молод или стар? Какая тишь… Звенит в ночи комар. Ночной бродяжка, серенький скрипач, Звени, звени, а ты, душа, поплачь. 1967 Vita Nova Посох. Взгляд из-под руки. В грубый дождь одеты дали. Ноги режут ремешки Римских стоптанных сандалий. У меня в моих краях — Дух берёз и дух полыни. Так зачем тревожу прах Старца, верного латыни? Для чего припомнил тень Под багрянцем капюшона? У меня короче день, Я умру невоскрешённо, Навсегда… Так для чего Снова в кровь сбиваю пятки? Италийскою травой Для чего дышу в оглядке? О, любимый им чабрец! Неба хмурое величье. Неприкаянность сердец. Беатриче, Беатриче… |
