Он долго бродил по пустому городу, удивляясь одновременно чистоте и пустоте. Пустоте, потому что на родине обязательно кто-то встретится в самый неурочный час, ну хоть любители собак, например. А тут как после взрыва нейтринной бомбы. Никого. Люди!!!

Но он вспомнил инструкции лоцмана и насчет полицейских патрульных машин вспомнил, пошел в парк, посреди которого громадой строгих лютеранских линий возвышалась церковь. Нашел скамейку, едва уселся, как словно прорвало. Первая машина, за ней вторая, какой-то заспанный финн с собакой размером с ладонь. И тут же светофоры вспомнили свое предназначение.

– Пойдем по чашке кофе, тут одно самое раннее кафе имеется.

Он не вздрогнул, а испытал волну, прокатившуюся по телу, мягкую и теплую.

– Здравствуй, Эрки.

– Прывет-прывет. Ага. Доброе утро, хороший советский друг, – он барабанил слова на финский манер.

Сергей улыбнулся ответной улыбкой.

– Хотел спросить: родители не знают и не хотели знать русский?

– Почему? У меня сестра тоже говорит, лучше меня, хуже, не думаю, что хуже. Ну, потому что в Сибири много нефти. Что смотришь? Вот через десять лет скажешь, сидя в своей Африке: был дурак. Нужно было в нефтяное училище поступать. Ладно, залезай и пристегнись. У нас ремень стоит четыреста евро.

Внезапно пришла тошнота. И совершенно нереальный приступ страха. Куда он едет? Зачем? Что он будет делать в этой ЮАР? Он косо взглянул на жизнерадостного финна рядом с ним. Этот человек у себя на родине, а он, что он здесь делает? Куда его везут? Вот именно: везут. Ведь то, что случилось, – это просто какая-то игра, нелепость, в которую он влип, как насекомое в хищный цветок. Нет, это не он. Это не он все придумал. Это просто глупая шутка, которая трансформировалась в какой-то ужас, как тот человек в жука в рассказе Кафки. Какая Африка? Что он там будет делать?! Горло сдавила ледяная рука, и он очнулся. Да. Все это нелепый сон, и его нужно немедленно прекратить. Он ничего не умеет, кроме как рисовать нелепые плакаты с профилем Ленина. Ленина вечно с непропорциональной головой. То больше, то меньше. Напарник всегда рисовал туловище, а он голову. И часто не попадали в соответствие масштаба, так как всегда были пьяны.

Внутренне он увидел свою мастерскую, коморку, заваленную кусками ватмана, пустыми банками из-под краски, каким-то тряпьем, и тут же нестерпимо захотелось туда, сейчас же. И увидеть жену. Он идиот, как он мог все это затеять, что за бред, что за морок. И Кот – как он смог поддаться на этот его припадок. Дома ждет преданная женщина, что она думает все это время и когда еще он смог бы ей все объяснить? Какой рок-н-ролл? Какая свобода? Разве ему было так плохо?

Да, деньги, никому не нужен ни Ленин, ни Карл Маркс, но можно было продержаться какое-то время. Сумел же он продать гараж, а потом, может быть, и завод бы нефтяной заработал, где он трудился годы художником-оформителем наглядной агитации. И не беда, что Ленин никому не нужен больше, придумал бы что-нибудь, он умеет чертить. Что наделал-то? Но остановиться есть время.

– Эрки, останови.

– Здесь нельзя, чуть позднее будет кафе.

Финн как будто без удивления подрулил к тротуару. В его глазах читалось спокойное насмешливое понимание, он молча вопросительно смотрел на сумасшедшего русского на пассажирском сиденье.

Сергей судорожно вытащил из-за пазухи тонкую, плотно сжатую трубочку холста ценою в отцовский гараж.

– Держи своего Айвазовского. Я возвращаюсь.

– Можно только тем же путем. Иначе тебя арестуют. Выдадут потом, конечно. И оштрафуют, наверное, на те же деньги.

– Тем же – так тем же.

– Добрый день. Проходите, пожалуйста. Стул. Кофе?

– Спасибо, я кофе не пью.

– Да? Ну, позже помощница придет, будет вам чай. Та-а-ак…

Шуршание бумаг. Стук ложечки о чашку.

– Представляете, чем определена наша встреча?

– Никоим образом.

– А я так и предполагал. Ха. Все неожиданно, конечно. Неожиданно он умер.

– Позвольте узнать кто и при чем здесь я?

– Сейчас-сейчас…

Шуршание бумаг.

– А вот. Вот хорошая фотография. Это вы?

– Я…

– А рядом с вами кто?

– Ну, кто? Василий Иванович. Для кого-то просто Вася.

– А вы как к нему обращались?

– Обычно Вася, если так, на бегу. А по телефону там или в присутствии других людей – Василий Иванович. Погодите, а кто умер-то?

– А вы не знали?

– Что знали?

– Вот знаете что, все ж таки как изменилось время. Вот иногда слышишь: режим-режим. Вот смотрю на вас. Спокоен. Ни страха, ни раскаяния.

– Раскаяния?

– Да ладно, я пошутил. Утверждаете ли вы, что были знакомы с Василием Ивановичем Бородиным?

– Да, я его знаю. Что значит был? Это он умер, что ли?

– Да, представьте себе, умер. Умер и тем нагло сломал нам всю многолетнюю работу. Да шучу я. Привыкайте. У меня манера такая, театральная. Я, знаете ли, мечтал поступить в театральный. Но как-то духу не хватило. Струсил как-то и от страха подался на государеву службу. Я инициативник, если что, как наш верховный. Но ничего, уже майор, хотя и моложе вас. И пенсия у меня будет побольше вашей. Вы-то, наверное, зарплату всю мимо кассы. Вот лет через десять наступит горькое раскаяние.

– Почему мимо? Часть проводил как положено.

– Да не суетитесь. Мы ж не в налоговой. Мы на допросе в отделении местного КГБ. Тьфу. Бред сказал. Во-первых, не на допросе. Во вторых, не КГБ. Точно. Следите за нами, как и весь многострадальный русский народ. Так у вас говорят. А как Василий вам платил?

– За подряды? Рублями. А как еще? Хотя у нас есть валютный счет. Мог бы и марками. Но это ведь не принципиально.

– Хорошо. Мы к этому еще вернемся. То есть то, что Василий отбыл в мир иной, вы не знали?

– Нет, не знал. Да. А что, в его смерти какой-то криминал?

– Еще какой. Еще какой. Самый что ни на есть криминал. Высший, так сказать. И вы не знали?

– Послушайте. Вася другом мне не был. Но мы были очень хорошо знакомы. Мы работали вместе. И сейчас я, конечно, в шоке. Кто-то мог бы и сообщить. Попрощаться хотя бы.

– Хм. Смотрю вы искренне так. Да нет. В самой смерти ничего нет. Никто не убивал его. Он умер от скоропостижного рака.

– Вот как. Мы не общались почти год. Как карточка «Выборг» приказала долго жить и подряды закончились. Последнее – мы квартиру его сыну ремонтировали. Тогда встречались, да. В Выборге. А с тех пор я его не видел.

– Курите, если хотите.

– Да нет, спасибо. Бросил давно.

– А вот и Люба. Принеси молодому человеку чаю.

– Спасибо за молодого человека. А можно сразу два пакетика?

– Вы вообще выпиваете?

– Да, регулярно.

– А Василий пил?

– Ну, выпивали пару раз вместе, если вы об этом. Довольно сильно. С ним пить было не очень-то интересно.

– Вот как? Поясните.

– Ну что тут? Он хоть и многого в жизни добился, но был, в общем-то, не лишен страстей.

– Так интересно…

– Ну, понты там. Страна понтов, и он был грешен. Любил машинами своими хвастать. Однажды даже зачем-то часы «Ролекс» золотые стал показывать. Как подросток какой-то.

– Так. А еще чем-нибудь хвастал? Ну, например, знакомствами какими-нибудь.

– Я уже и не помню точно. Кажется, Чубайса дураком называл, типа они учились вместе и тот был балбесом.

– Хо-хо. Ну, теперь таких много. Есть даже организация, скорее секта. Это я по секрету вам. Они собираются после смерти выкрасть его тело и сделать чучело. Сорванцы. Га-га-га. Ладно, смотрю я, вы с Василием Ивановичем были довольно хорошо знакомы, поэтому перейдем-ка мы к следующей стадии нашего разговора. Знали ли вы, а может быть догадывались, что Василий был шпионом? Да-да. Резидентом иностранной разведки. Мы долго его вели. Но его кончина спутала карты. Я по известным причинам не могу рассказать. Но что бы вы все ж таки верили. Вот смотрите.

– Что это?

– Имплант, дорогой товарищ. Имплант. Приятный на ощупь, да? Только вчера при вскрытии вытащили из Василия. Да не роняйте вы. Ну что вы в самом деле? Вещь хоть и не хрупкая, но мы еще не полностью все исследовали. Какая-то информация может еще быть. Да. Это радиопередатчик с микропроцессором для накопления информации. Был помещен в тело Василия Ивановича Бородина с целью передачи данных на большие расстояния, что совершенно однозначно указывает на шпионскую направленность в деятельности этого деятеля. О, как я фразеологизьму запустил.