– Для удобства. И его я ценю превыше красоты, – отчеканила та, закалывая пучок невидимками. – Мы здесь для того, чтобы учиться, а не красоваться перед идиотами из Драгонетта.

– Ты о них не очень лестного мнения, – улыбнулась Ивейн, отвернувшись от зеркала. – Скажи честно, тебе нравится кто-нибудь?

Габриэль посмотрела на нее так, будто она сказала немыслимую глупость.

– Да, нравится. Альберт Эйнштейн, Никола Тесла и, возможно, Маргарет Тэтчер.

Ивейн со смехом покачала головой и стала собирать в сумку учебники со стола, которые остались на нем после выполнения домашней работы.

– А кто-то из наших сверстников? Ну хоть кто-то?

– Почему тебя это так заинтересовало? – раздраженно вздохнула Габриэль, старательно завязывая красный школьный галстук перед зеркалом.

– Потому что ты красивая и умная. Не должно быть так, чтобы ты оставалась в одиночестве!

– Мне нравится быть одной. Ничто не отвлекает от важных дел.

– Личная жизнь – тоже важное дело! – весело возразила Ивейн.

– Личная жизнь не поможет поступить в Гарвард.

– Ну, бывает и такое.

Габриэль наградила ее взглядом из рода «да что ты говоришь?».

– Это не для меня.

– Ну почему ты такая вредина? – пытаясь растормошить подругу, Ивейн подошла к ней и бесцеремонно развязала только что завязанный той галстук. – К черту это все, позволь себе расслабиться! Мы молодые лишь раз в жизни, а с учебой ты справишься и без жертв со своей стороны.

– Ивейн, что ты делаешь? – устало возмутилась Габриэль. – Отдай.

– Ну уж нет, хватит! – хохоча, Ивейн отбежала к окну, на глазах шокированной подруги открыла его и выбросила галстук. Он змейкой взлетел на ветру и скрылся из виду. – Сегодня ты официально свободна от рабства. И будешь делать все, чтобы насладиться жизнью.

– Ты с ума сошла, да? – сочувственно поинтересовалась Габриэль, сложив руки на груди.

– Один день, Габи, – Ивейн преспокойно улыбалась. – Один день для себя. Что в этом такого страшного?

– И вовсе я не боюсь.

– А мне кажется, все-таки боишься.

Наконец, Ивейн увидела честолюбивый огонек, зажегшийся в глазах Габриэль. Та распрямила плечи и целеустремленно шагнула к шкафу.

– Значит, боюсь? Где там твои красные сапоги на каблуках?

– Ты уверена? – не в силах сдержать смех, уточнила довольная собой Ивейн. – Может, начнешь с чего-то не столь радикального?

– Раз я сегодня свободна, то буду делать, что хочу.

И с этими словами Габриэль одной рукой продемонстрировала ей яркие красные сапоги на шпильке, а другой распустила свой строгий пучок, и темные волосы волнами упали ей на плечи.

И, несмотря на такую же суету в элитном женском общежитии Розленд Хаус, сборы учениц проходили совсем иначе. Здесь не было равноправия, не было ничего общего. Здесь правила иерархия. И Эллисон Беннет, возглавляющая ее.

Никто не оспаривал ее право всегда и во всем быть первой. Эллисон и ее соседкам по комнате Кэрри и Изабель всюду уступали это пресловутое первенство. В душевой они могли находиться хоть час, хоть два – никто и слова не скажет. И уж конечно в «королевскую опочивальню» не смели входить без приглашения.

Отец Эллисон был выходцем из очень старого английского рода Беннет и носил титул графа, чем она, конечно же, очень гордилась и потому считала себя девушкой голубых кровей. Правда, отец ее давно уже умер, а ее мать, в свое время сумевшую поймать в свои сети богатого аристократа, в светском обществе Англии хлестко называли Черная Вдова. После смерти отца Эллисон она еще трижды выходила замуж, и каждый раз ее супруг погибал, оставляя ей все свое имущество.

Черная слава матери и ее невыносимый характер были камнем преткновения в отношениях с Эллисон. Отца девушка вспоминала с тоской и уважением, а с матерью иной раз и видеться не желала. Впрочем, та и сама не проявляла особого рвения, пропадая на заграничных виллах в Италии и Франции с очередными воздыхателями. Так что Эллисон была предоставлена самой себе. Ни семьи, ни любви, ни заботы.

Но, конечно же, никто не знал, что Эллисон этим тяготится. Она предпочитала держать лицо и все свои печали прятала за непроницаемой улыбкой Моны Лизы. Завивая длинные рыжие волосы утюжком, она смотрела на свое отражение в зеркале и думала о том, позвонит ли ей мать, когда узнает, что она спустила почти все деньги со своей карты на прошлых выходных. Наверное, просто молча пополнит ее счет. Или прикажет сделать это своему швейцару, отмахнувшись от новостей о ней и при этом возлежа на шезлонге возле бассейна с коктейлем в руке.

– Элли, ты сегодня наденешь черные или белые? – спросила Изабель, заставив ее отвлечься от меланхоличных размышлений.

– Белые, – сухо ответила Эллисон.

Если она надевала белые чулки, то Изабель и Кэрри делали то же самое. Выбери она черные, они бы тоже подчинились. Закончив с прической, Эллисон красиво разложила локоны и зафиксировала их лаком для волос.

– Какой у нас план действий? – поинтересовалась со злорадной улыбкой Кэрри, сидя на кровати и натягивая чулки.

– Будем действовать по обстоятельствам, – холодно ответила Эллисон, как это делает командир на военном совещании. – Думаю, для начала достаточно. Она еще не скоро оправится.

– Элли… – неуверенно воскликнула Изабель и переглянулась с Кэрри.

– Что еще?

– Как ты устроила вчерашнее происшествие в Черри Хилле? Я думала, ты с нами всем делишься.

– О чем это ты? – в непонимании обратив к ней взгляд, Эллисон отвлеклась от сложного выбора между белыми ажурными чулками и просто белыми. – Какое еще происшествие?

– Ты не слышала? – Кэрри нервно поерзала на кровати. – Кто-то подловил Ивейн в душевой. Ее заперли там и выключили свет. А когда дверь открыли, то увидели в раковине мертвую крысу. Ее кровью на стене было написано что-то вроде «смотритель следит за тобой».

– Наблюдает, – поправила ее Изабель.

– Что еще за бред? – Эллисон явно была удивлена. И куда больше оскорблена. – Я, по-вашему, убила крысу и размазала ее кровь по зеркалу?

– Нет, мы просто… – забормотала Изабель, коря себя за то, что вообще начала этот разговор. – Тогда кто это сделал?

Эллисон, раздумывая, присела на свою кровать и стала молча надевать чулки. Вряд ли это было учинено клубом. Марлон волочился за Ивейн, и он бы не позволил своим дружкам испортить ему все дело.

– Похоже, в школе кто-то еще решил ее проучить, – якобы невозмутимо сказала Эллисон.

– Ты не думаешь, что это Смотритель? – боязливо спросила Изабель, которая сегодня была на редкость болтливой. – Помнишь, Кэрри в прошлом году он тоже оставлял такие послания?

Кэрри напряглась при упоминании этого и тряхнула светлыми волосами.

– Это было лишь пару раз, и я думаю, что это делали какие-то придурки из Драгонетта. Хотели пошутить, напугать.

Эллисон ничего на это не сказала, но лицо ее выражало озабоченность. Закончив одеваться, она завязала красный галстук элегантной бабочкой и, решив сегодня отказаться от яркой помады, нанесла на губы блеск персикового цвета. Дополнив чинный образ бриллиантовыми серьгами-гвоздиками, Эллисон взяла в руки дорогую дизайнерскую сумку из коричневой кожи и повелела:

– Идем.

***

Когда Марлон не высыпался, от этого страдали все вокруг. Он становился настолько невыносим, что даже Кэл с его непробиваемостью старался лишний раз не заговаривать с ним. Дейл так вообще предпочитал помалкивать. Что бы он не сказал – все будет воспринято в штыки.

– Какого черта миссис Мейпл пялится на нас этим своим взглядом я-подозреваю-вас-во-всех-преступлениях? – проворчал Кэл, когда они наткнулись в коридоре на ненавидимую всеми учениками заведующую хозяйственной частью.

– Не знаю, но мне это не нравится, – ответил Дейл.

Марлон хранил скорбное молчание, шагая чуть впереди них.

– Снова вы напакостили, а мне за вами убирать! – накинулась на них миссис Мейпл, когда они приблизились к ней. – Ох, доберусь я до вас. Думаете, это будет продолжаться вечно? И на вас управа найдется!